Ирвин Ялом - Проблема Спинозы
— Это говорит одна ваша часть. Однако есть и другая часть вас, которая хочет продолжать с ним видеться. Почему?
— Дело в том, что мы с вами обсуждали прежде — в моей интеллектуальной заинтересованности. Мне интересно анализировать человека, с которым у меня общее прошлое. Я всю жизнь знаком с его братом, я знал Альфреда маленьким мальчиком…
— Но, доктор Пфистер, ведь очевидно, что вы никак не сможете анализировать его! Уже само расстояние делает это невозможным. В лучшем случае вы будете встречаться с ним от случая к случаю, проведете пару-тройку разрозненных сеансов и никогда не сумеете произвести глубокие археологические раскопки в его прошлом.
— Верно. Я должен отказаться от этой идеи… Должно быть, есть и другие причины.
— Я помню, как вы рассказывали мне о своем чувстве уничтоженного прошлого. От него остался только ваш друг — его брат. Я запамятовал его имя…
— Эйген.
— Да, остается только Эйген Розенберг и — в значительно меньшей степени, поскольку вы никогда не были с ним особенно близки, — младший брат Эйгена, Альфред. Ваши родители умерли, братьев и сестер нет, у вас нет никаких других контактов с вашей прежней жизнью — ни людей, ни мест. Мне кажется, что вы пытаетесь отрицать старение или преходящий характер жизни, ища нечто нетленное. Вы разбирались с этим, я надеюсь, в своем личном психоанализе?
— Пока нет. Но ваше замечание очень ценно. Я не могу остановить время, цепляясь за Эйгена или Альфреда! Да, доктор Абрахам, вы ясно даете мне понять, что встречи с Альфредом никак не разрешают мои внутренние конфликты.
— Это настолько важно, доктор Пфистер, что я повторю. Встречи с Альфредом Розенбергом никак не разрешают ваши внутренние конфликты. Место для этого — сеансы вашего собственного психоанализа. Так?
Фридрих, смиряясь, кивнул.
— Итак, я еще раз спрашиваю: почему вы хотите видеться с ним?
— Я не уверен… Я согласен, он — человек опасный, человек, который сеет ненависть. Однако я все же думаю о нем как о маленьком мальчике, жившем по соседству, а не как о взрослом мужчине, который есть воплощенное зло. Я считаю его заблудшей душой, а не демонической фигурой. Он истинно верует в эту расовую чушь, и его мысли и действия исходят в абсолютно последовательной манере от посылок Хьюстона Стюарта Чемберлена. Я не верю, что он садист, психопат или человек жестокий. Он на самом деле скорее робок, почти труслив, он не уверен в себе, скован в общении с другими и целиком и полностью обуян надеждой на любовь со стороны их лидера, Гитлера. Похоже, он сознает свою ограниченность и с удивительной готовностью соглашается проделать терапевтическую работу.
— Так, значит, ваши цели в терапии — это…
— Вероятно, с моей стороны это наивно — но разве, если я смогу изменить его, сделать более нравственным человеком, он не принесет миру меньше зла? Это же лучше, чем не делать ничего! Возможно, я даже могу помочь ему обратить внимание на силу и иррациональность его антисемитизма.
— Ах, если бы вы смогли успешно проанализировать антисемитизм, вы бы получили за это Нобелевскую премию, которая до сих пор уплывала из рук Фрейда! У вас есть какие-нибудь мысли относительно того, как подойти к этому?
— Пока нет, они только маячат на горизонте… и это определенно моя цель, а не цель моего пациента.
— А его цель? Чего хочет он?
— Его эксплицитная цель — более эффективно общаться с Гитлером и другими членами партии. Все более возвышенное мне придется протаскивать контрабандой.
— А что, вы хороший контрабандист?
— Пока лишь новичок, но у меня есть идея. Я уже упоминал вам, что я наставлял его по Спинозе? В общем, в четвертой части «Этики» — тот раздел, где о преодолении аффектов — есть фраза, которая привлекла мое внимание. Спиноза говорит, что истинное познание добра и зла, поскольку оно истинно, не может препятствовать никакому аффекту и что нам следует превратить в страсть сам разум, само познание.
— Хм-м, интересно. И как же вы предполагаете сделать это?
— У меня в мыслях пока не сложился определенный метод. Но я знаю, что должен подогреть его любопытство по отношению к себе самому. Ведь любой человек живо интересуется собственной персоной. Разве не каждому хочется понять все в себе? Я, к примеру, знаю, что мне — хочется. Я буду стремиться разжечь любопытство Альфреда к самому себе.
— Интересный способ фрейминга терапии, доктор Пфистер. Оригинальный способ. Будем надеяться, он станет сотрудничать, а я сделаю что смогу, чтобы быть полезным вам в профессиональном наставничестве. Вот только я гадаю, нет ли изъяна в вашей аргументации.
— Какого же?
— Чрезмерного обобщения. Терапевты бывают разные. Мы все — белые вороны. Большинство других людей не разделяют наше страстное любопытство по отношению к содержанию психики. До сих пор я слышал от вас, что цель его абсолютно отлична от вашей, он стремится, чтобы его больше любили его приятели-нацисты. Так что помните об опасности того, что эта терапия может в результате принести всем больше вреда! Позвольте, я выражусь конкретнее. Если вы преуспеете в помощи Розенбергу и он сможет измениться так, что это заставит Гитлера больше его любить, тогда вы сделаете его еще более действенным источником зла.
— Я понимаю. Моя задача — помочь ему изменить цель на совершенно противоположную: он должен осознать свою отчаянную и иррациональную потребность в любви Гитлера и отказаться от нее.
Доктор Абрахам улыбнулся своему молодому ученику.
— Точно! Мне нравится ваш энтузиазм, Фридрих. Кто знает, может быть, вы и сумеете это осуществить. Давайте поищем какие-нибудь связанные с нашей профессией мероприятия в Мюнхене, которые вы сможете посетить и заодно провести с ним там дополнительные сеансы…
* * *БАЙРЕЙТ, октябрь 1923 г.
Несмотря на избыток работы, Альфред довел до конца свой план — нанести визит Хьюстону Стюарту Чемберлену — и с легкостью убедил Гитлера пойти к Чемберлену вместе. Воображение Гитлера тоже зажгла книга «Основы девятнадцатого века», и он будет до конца своей жизни утверждать, что Чемберлен (наряду с Дитрихом Эккартом и Рихардом Вагнером) был его главным интеллектуальным наставником.
Чемберлен жил в Байрейте, в Ванфриде — огромном доме Вагнера со своей женой Евой — дочерью Вагнера, и Козимой, его 86-летней вдовой. Путешествие в Байрейт, за 150 миль от Мюнхена, доставило Альфреду огромное удовольствие. Это была его первая поездка в новеньком сияющем «Мерседесе» Гитлера — и редкая возможность безраздельно наслаждаться вниманием хозяина авто в течение нескольких часов.
