Владимир Войнович - Монументальная пропаганда
— Да не ты, а вы, — снова поправил Ванька. — Что случилось?
— В том-то и дело, что ничего не случилось, — сказал блондин, глядя на Ваньку сурово и испытующе. — Заложили пакет за сейф, подсоединили детектор. Ничего не происходит.
— Мм, — задумался Ванька. — А он пить случайно не бросил?
— Да ты что! — горячо возразил Иван Иваныч, похоже, даже с обидой за своего шефа и тут же поправился. — То есть вы. С утра как придет, так прямо к бару.
— Угу. — Ванька почесал в голове. — А может, он перешел на джин? Или на водку?
— Да нет же, нет, — раздраженно возразил Иван Иваныч. — Как пил, так и пьет виски с тоником. Причем всегда один и тот же сорт. «Джек Дэниэлс».
— «Джек Дэниэлс»? — переспросил изумленный Ванька. — Да что ж вы мне сразу-то не сказали? Я думал, шотландский виски, а это «Джек Дэниэлс». Это же бурбон. Если он даже его пьет с тоником…
— А почему нет? — спросил блондин.
— Если у нас банкиры с утра такую дрянь пьют, то какое может быть доверие к подобному банку и какая у нас может быть экономика. Ладно, привезите мне бутылку этого «Джека», у нас его здесь нет…
— А у меня в машине есть, — сказал Иван Иваныч. — Сейчас принесу.
Глава 22
Несколько дней спустя Андрей Игнатьевич Мосолов, как всегда, в половине девятого подъехал на своем изумрудном «ягуаре» к боковому входу в банк «Орион», где он, числясь президентом, отмывал свои скромные накопления. Водитель сразу же увел машину на охраняемый двор, а два личных телохранителя президента прошли внутрь, но остались внизу. На второй этаж президент поднялся сам. Прошел мимо секретарши к себе в кабинет. Пальто, шляпу, белое кашне повесил на вешалку. Включил компьютер, открыл бар, бросил в толстый стакан четыре кубика льда, налил виски «Джек Дэниэлс» и добавил тоника. Этот варварский напиток он приучился пить, еще когда жил в Америке и учился в Стэнфордском университете. Пока он готовил свой напиток, компьютер загрузился и Мосол вышел в Интернет. Стал читать биржевые новости и пришел в некоторое смятение. Пока он спал, на токийской бирже резко упали акции, в которые его банк вложил основную часть своего капитала. Перекинувшись на другой сайт, он выяснил, что право на разработку минерального источника в районе города Долгова передано его конкуренту Феликсу Булкину, которого Андрей Игнатьевич знал под прозвищем Чума еще со времен их совместного рэкетирства на железной дороге и первых прибылей от продажи поддельного спирта «Рояль». Имея образование в пределах двух курсов техникума текстильной промышленности, Чума, однако, оказался достаточно сообразительным, чтобы войти в большой бизнес, и успешно конкурировал даже с таким крупным экономистом, каким был Андрей Игнатьевич Мосолов. Недостаток образования Чума компенсировал природной наглостью и умением пролезть или, как он говорил, протыриться куда угодно и к чему угодно.
— Ах ты, паскуда! — в сердцах сказал Андрей Игнатьевич, адресуя эти слова своему наглому сопернику. Произнеся еще несколько выражений, выученных не в Стэнфорде, а совсем в других местах, Мосолов кинулся к сейфу посмотреть кое-какой скопленный на Чуму компромат, какие-то документы, выписки из старых судебных дел, видеопленки.
Мосол открыл дверцу сейфа и со словами «Ты у меня, падло, узнаешь» сунул голову внутрь.
Взрыв был немощный. Секретарше он показался просто громким хлопком. Но, заглянув в кабинет президента, она сначала увидела только дым. А потом сквозь дым разглядела голову президента, которая, откатившись от туловища, тлела, как головешка. Секретарша упала в обморок, а потом несколько месяцев лечилась у гипнотизера от заикания.
Часть пятая
Праздник на нашей улице
Глава 1
Для Аглаи опять настала трудная жизнь — на одну пенсию, которой ни на что не хватало. Даже на то, чтобы вставить в спальне стекло, которое в начале осени выбили футбольным мячом мальчишки. Окно она заклеила газетой, но газета рвалась, в спальне было холодно и сквозило. Переселилась в гостиную и спала на диван-кровати, держа его всегда в разложенном виде. Диван был жесткий и двугорбый, как верблюд, — каждая половина выпуклая. Аглая по ночам скатывалась в середину, и хотя одеяло было теплое, она мерзла — между двух половин дивана была широкая щель, сквозь нее тянуло холодом. Начались не дававшие спать головные боли. А когда она все-таки засыпала, мелкие существа — тараканы, мыши, летучие мыши — подступали к ней, смеялись и скалили зубы. Иногда эти твари были похожи на членов Политбюро. Иногда снились члены Политбюро, похожие на этих тварей. Когда они исчезали, она приходила в сознание или в полусознание, в любую погоду продрогшая — тело в гусиной коже, покрытой липким холодным потом.
Весной появились боли в правом подреберье. Когда терпеть стало невмочь, она вызвала на дом врача. Пришел участковый доктор, пожилой, грустный, со шкиперской бородой, раздающейся двумя большими клочьями в стороны, в халате поверх старого пальто. Посмотрел, прослушал, смерил давление, поинтересовался, как аппетит, есть ли тошнота, рвота, отрыжка.
— Аппетита нет, — сказала она, — а остальное есть.
— Ладошки можете показать? — он повернул ее ладони к свету, помял мягкими пальцами. — Розовые ладошки. Печень ваша включила красный сигнал цирроза.
— Это что значит? — спросила Аглая.
— Это значит, что пить надо бросить сейчас же, перейти на диету: ничего жареного, поменьше соли и жиров, побольше витаминов. Если все это будете соблюдать, то еще поживете.
Когда доктор ушел, она подумала и, не надумав, для чего бы ей еще жить, отправилась в магазин за водкой.
Глава 2
В магазине встретила Диваныча в штатском засаленном пиджаке. Отрастил длинные волосы, как у попа, и сзади заплел в косичку. Желтый, худой, пиджак на нем, как на палке, во рту — ни одного зуба. Она не помнила, когда видела его последний раз, в прошлом году или вчера, но думала почему-то, что он умер.
— Да вот чуть и не помер, — прошамкал Диваныч. — В больнице лежал. Нашли полипы в прямой кишке, если, грят, не вырежете, могут переродиться. Когда мне прошлый раз грыжу вырезали, там хирург был Семен Залманович Кацнельсон, ну прямо чудо доктор. Золотые руки. Я раньше к нашим-то не ходил, всегда старался попасть к евреям. Потому что еврейский врач — это как ювелир. Что надо отсечет, но лишнего не тронет. В этот раз прихожу, а там доктор Богданов Иван Трофимович. Два метра ростом, в плечах во, а руки такие рыжие, в веснушках и волосатые. Думаю, с мясокомбината перевели на понижение. Я спрашиваю: а где же Семен Залманович? А он, грит, в Израиль уехал. А Раиса Моисеевна? А Раиса Моисеевна в Америку, в город Чикаго. А Богданов грит, да при наших условиях и при нашей зарплате я б и сам, грит, в Израиль уехал, да кто ж меня с такой рожей-то пустит. Но все-таки и он сделал мне операцию неплохо.
