Софи Кинселла - Ты умеешь хранить секреты?
— Послушай… — Он набирает в грудь воздуха. — Я ездил в Шотландию навестить одного человека.
Сейчас мне будет плохо.
— Женщину! — выпаливаю я, не успев прикусить язык.
— Нет, не женщину, — хмурится Джек. — Так ты полумала… что я тебя обманываю?
— Я… я не знала, что думать.
— Эмма, у меня нет другой женщины. Я навещал… — Он колеблется. — Можно считать, семью.
Еще хуже!
Семью?! О Боже, Джемайма была права! Я связалась с мафиози!
О'кей. Не паниковать. Я еще могу смыться. Есть ведь программа защиты свидетелей! Мое новое имя будет… скажем, Меган.
Нет, Клоуи. Клоуи де Соуза.
— Вернее, ребенка.
— Ребенка?
Мне снова нехорошо. Так у него есть ребенок?
— Ее зовут Элис, — немного неуверенно улыбается Джек. — Ей четыре года.
Значит, у него жена и дети, которых он скрывает! Вот в чем его тайна! Я так и знала! Так и знала!
— Ты… — Я облизываю пересохшие губы. — У тебя ребенок?
— Не у меня. — Джек упорно смотрит в землю. — У Пита. Это его дочь. Элис. Она ребенок Пита Ледлера.
— Но… — непонимающе бормочу я, — никто никогда не слышал о ребенке Пита Ледлера.
— Никто и не должен был. В этом все и дело.
Такого я никак не ожидала. Сколько всего передумано, и вот…
Ребенок. Тайный ребенок Пита Ледлера.
— Но… как же так вышло? — глупо спрашиваю я. Мы отошли в самую глубь двора и теперь сидим на скамье под деревом. — То есть… кто-то должен был видеть ее.
— Пит был классным парнем. Но верность женщинам никогда не считалась его достоинством. К тому времени как Мария, мать Элис, поняла, что беременна, они уже разошлись. Мария — женщина гордая и самостоятельная. Она не собиралась ничего просить у Пита. Словом, решила одна растить ребенка. Пит же, узнав обо всем, присылал деньги, но так и не захотел увидеть дочь. Девочка его не интересовала. Мало того, он не сказал никому, что стал отцом.
— Даже тебе? Ты тоже не знал об Элис?
— Не знал. До самой его смерти. — Джек угрюмо сводит брови. — Я любил Пита. Но такое… такое трудно простить. Словом, через несколько месяцев после того, как Пита опустили в могилу, объявилась Мария с ребенком на руках. Можешь представить, что испытали мы все. Шок — это еще слабо сказано! Но Мария упорно стояла на своем: она желала все оставить по-прежнему. Заявила, что хочет воспитать Элис как обычного нормального ребенка, а не как непризнанное дитя Пита Ледлера. Не как наследницу огромного состояния.
Я совершенно сбита с толку. Четырехлетняя девочка владеет долей Ледлера в «Пэнтер корпорейшн»? Черт побери!
— Значит, она получит все? — осторожно интересуюсь я.
— Нет, далеко не все. Но много. Семья Пита была более чем щедра. Именно поэтому Мария растит дочь вдалеке от людских глаз. Понимаю, это не может продолжаться вечно. Рано или поздно правда выплывет на поверхность. Но тогда пресса взбесится. Элис взлетит на самую вершину списка богатых невест… теперешние друзья начнут ее сторониться, и ей придется туго. Некоторые на ее месте справились бы. Но Элис… не такая, как другие. У нее астма. Бедняжка очень больна.
Я сразу вспоминаю, что творилось, когда Ледлер погиб. Его фотографии появились на первых страницах всех газет.
— Боюсь, я чересчур опекаю малышку, — виновато улыбается Джек. — Даже Мария так считает. Но эта девочка… она дорога мне. Это все, что осталось после Пита.
У меня сжимается сердце. Господи, до чего трогательно.
— Так вот почему тебе звонили? — нерешительно спрашиваю я. — И поэтому тебе пришлось срочно уехать.
Джек вздыхает:
— Несколько дней назад Мария и Элис попали в аварию. Ничего серьезного. Но мне хотелось убедиться, что за ними ухаживают как полагается.
— Ясно, — киваю я, сгорая от стыда. — Мне все понятно.
Некоторое время мы молчим. Я изо всех сил стараюсь сложить воедино кусочки головоломки, создать цельную картину.
— Но в таком случае почему ты просил меня никому не говорить, что был в Шотландии? Наверняка ни один человек ничего не подозревал.
Джек комически разводит руками:
— Во всем виноват мой собственный идиотизм. Я сказал кое-кому, что лечу в Париж. Перестраховался. Посчитал, что так будет лучше. А на следующий день захожу в офис… и там — ты!
— И у тебя душа ушла в пятки.
— Не совсем.
Наши глаза встречаются.
— Но я немного растерялся.
Я краснею и неловко откашливаюсь.
— Значит… — бормочу я, — именно поэтому…
— Я боялся одного: чтобы ты не выпалила: «Эй, ребята, он был вовсе не в Париже, а в Шотландии!» Представляешь, какой бы поднялся шум? — Джек качает головой. — Ты не поверишь, что за невероятные сплетни распускают люди, которым нечего делать! Чего только я не наслушался! Что собираюсь продать компанию… что я гей… едва ли не глава мафиозного клана…
— Неужели? — шепчу я, нервно приглаживаю волосы. — Боже! Как глупы люди!
Мимо проходят две девушки, и мы замолкаем.
— Эмма, прости, что не сказал тебе этого раньше, — тихо просит Джек. — Я знаю, что причинил тебе боль. Все это выглядело так, словно я тебе не доверяю. Но… пойми, это не моя тайна. И поделиться ею можно далеко не с каждым.
— Верно, — киваю я. — Ты прав. Я вела себя глупо.
Неловко вожу мыском туфли по гравию, не зная, что сказать. Мне и вправду стыдно. Следовало сразу понять, насколько это важно дня Джека. Он не стал бы лгать. И если говорил, что дело деликатное и запутанное, не нужно было допытываться.
— Об этом знают очень немногие. Только те, кому я доверяю.
Он в упор смотрит на меня, и у меня перехватывает горло. Кровь снова бросается в лицо.
— Не опоздаете? — весело кричит кто-то.
Мы одновременно вздрагиваем. К нам приближается женщина в черных джинсах.
— Спектакль начинается! — объявляет она с сияющим видом.
Меня словно грубо вырвали из сна, надавав пощечин.
— Я… мне нужно идти. Посмотреть, как танцует Лиззи, — шепчу я.
— Да. Конечно. Что ж, тогда я тоже пойду. Собственно, это все, что я хотел сказать. — Джек медленно поднимается, делает несколько шагов, но тут же возвращается. — И еще одно, — добавляет он, помолчав. — Эмма, я понимаю, последние дни тебе пришлось нелегко. Но все это время ты была образцом сдержанности, тогда как я… тебя подвел. Поэтому хотел еще раз извиниться.
— Ничего. Все в порядке, — киваю я.
Джек снова поворачивается, и я, изнывая от тоски, смотрю, как он не торопясь идет по двору.
Он решился приехать в эту дыру, чтобы посвятить меня в свою тайну. Большую, важную тайну.
Хотя вовсе не был обязан делать это.
О Боже. О Боже.
