Алексей Иванов - Географ глобус пропил
— Странный какой-то мост... — негромко замечает Овечкин.
Мост и вправду странный. Прочный, надежный, но — заброшенный. Поверху нанесло земли, и там растут кусты. А увалы по обоим берегам — сплошной ельник. Ни тропки, ни тем более дороги. Мост соединяет два лесных берега, бессмысленный и пугающий.
Нас постепенно втягивает под мост. Проходят мимо массивные ржавые форштевни быков. Над головами проплывает тяжелый настил, из которого свисают бледные веревки корней. Мы, задирая головы, провожаем его глазами.
— Понял! — говорю я. — Это зэки мост строили! Здесь были лагеря. Потом их закрыли. Не стало лагерей — и дороги сделались не нужны, вот и заросли. А мост сохранился.
Отцы, обернувшись, все глядят на заброшенный мост, растянувшийся от ельника до ельника. И у меня самого непонятное ощущение. Мосты — самое доброе изобретение человечества. Они всегда соединяют. А здесь мосту соединять нечего.
Но мост уходит за поворот. Мы плывем дальше. Время идет. Тянутся неторопливые километры. Клонится к вечеру день.
На правом берегу мы видим просторную белую луговину. Это покос. Сбоку притулился вагончик косарей. Над его крышей вьется тонкий дымок. На берегу лежит лодка с запрокинутым мотором.
Когда мы проплываем мимо, из вагончика выбираются два мужика.
— Туристы!.. — орут они и машут руками. — Плыви сюда!..
— Чего им надо? — недоверчиво спрашивает Борман.
— Может, помощь какая нужна?.. — щурясь, предполагает Чебыкин.
— А вдруг они нас убьют? — пугается Люська.
— Они-то? — хмыкает Градусов. — Отоварим по мозгам, и все дела.
— Давайте причалим, — решаю я. — Мало ли что.
Мы дружно гребем к берегу. Мужики поджидают нас, приплясывая от нетерпения. Когда мы выезжаем на мелководье, один из них, который в болотных сапогах, забегает в воду, хватает нашу чалку и мощно выволакивает нас носом на землю. Только тут я замечаю, что они вовсе не приплясывают от нетерпения, а качаются, вдребезги пьяные. Все это начинает мне резко не нравиться.
— Пацаны, давно плывете? — радостно спрашивает тот, что с чалкой.
— Это... третий день... — неохотно отвечает Борман.
— Водку-то уже всю выпили, а?
— Не всю... — мямлит Борман. — Мы не пьем... Мы с учителем...
Я мысленно плюю с досады. За язык, что ли, тянут Бормана — болтать про водку-то? Градусов вертит пальцем у виска.
— Пацаны, выручите, дайте бутылку, — прочувственно просит мужик, не выпуская чалки. — Вас вон сколько, от одной не убудет... Не гнать же нам за бутылкой в Гранит за двадцать километров!..
— Нету у нас водки, дядя! — кричу я. — Не видишь — дети!
— А ты заткнись, не с тобой базар! Короче, распрягайтесь, парни!
— У нас эта... таможня! — хохочет второй. — Кто мимо плывет — пол-литра. Вы, туристы, тут костры жжете на покосах — мы ж ничего!..
Борман и Чебыкин подавленно молчат.
— Кончай, дядя! — снова кричу я. — Бросай веревку, отплываем!
— Вот вы, блин, какие! — свирипеет первый. — Мы с ними, Санек, по-хорошему, а они вот как!.. Ну, сопляки, щас все мешки ваши перерою и все заберу, да еще в рыло дам, чтоб знали!..
Мужик изо всех сил тянет катамаран на берег.
— Да плюнь ты, Толян, на этих козлов, — машет рукой Санек.
— Не могу я, Санек, когда такие молодые — и уже такие гаденыши!
Я смотрю на Градусова. Градусов, сузив глаза, кивает. Я беру топор и лезу по катамарану вперед. За мной с веслом ползет Градусов.
— На меня?! С топором?! — звереет Толян. — Да я щас всех урою!..
Санек быстро хватает Толяна сзади и отнимает у него веревку.
— Хрен с ними, — увещевает он. — Видишь — пацаны, как твой Димка...
— Да мне хоть кто!.. — орет, вырываясь, Толян.
Я бросаю веревку Градусову, слезаю и спихиваю катамаран на воду.
— Гребите живо! — командую я, падая животом на каркас.
Отцы мощным толчком уводят катамаран на реку и дружно гребут. Мы уплываем. Все молчат. На душе мерзко.
Но едва мы заплываем за поворот, сзади нарастает надсадный треск моторки. На воде общение с этими гранитными ублюдками может кончиться для нас утопленниками. Здесь они нас сильнее.
— Всем надеть спасжилеты! — командую я. — Маша, быстро вылезай из спальника! Всем провериться, чтобы, если что, ничем ни за что не зацепиться и сразу всплыть! Гребем к берегу изо всех сил!
— Вы что, Виктор Сергеевич?.. — плачуще говорит побелевшая Люська.
— Географ, мы с тобой, — добавляет Овечкин.
Моторка догоняет нас и глушит двигатель. На моторе сидит Толян. Он издалека кричит:
— Пацаны, не тронем!.. Разговор есть!..
Моторка мягко утыкается носом в гондолу моего борта. Санек, перегнувшись, хватается за наш каркас.
— Пацаны, ну давайте как мужики разберемся! — убедительно говорит Толян. — Вон у вас девки какие красивые, чего вы струсили-то? Ну давайте я куплю у вас водку! Не жалко денег! Сколько просите?
— Да забей ты болт на них, — уговаривает Санек. — Поплыли дальше! Есть у меня на Долгом Лугу заначка! Что, час не дотерпишь?
— Отвали, дядя, — говорю я Толяну. — Ничего не дадим.
— Ты вообще заглохни, к-козел!.. — орет Толян.
Наклонившись, он зачерпывает ладонью воды и плещет мне в лицо.
Вода обжигает меня, как расплавленный металл. Это при всех. Это при Маше. Бешенство тупо бьет меня в виски. Но я чувствую, как Градусов хватает меня за штормовку на локте. Ладно. Я поднимаю руку и молча утираюсь. Стерпеть такое — это как... Но я терплю.
— Ну продайте, п-падлы!..
Отцы молчат. Толян матерится и дергает за шнур мотора. Мотор взревывает. Из пенного буруна подо мною летят обрывки капрона и резины. С пушечным выстрелом гондола лопается. Каркас моим углом рушится в воду. Люська визжит. Маша и Тютин, как кузнечики, перескакивают на другую гондолу. Я уже из воды перепрыгиваю через Градусова и падаю на Люську.
Отлетев, моторка ложится на скулу и по дуге разворачивается к нам обратно. Толян правит на вторую гондолу. Расчет прост — пропороть ее винтом и утопить нас окончательно.
— Весла выставляйте!.. — ору я, цепляясь за Люськины плечи.
Наш катамаран со всех сторон ощетинивается веслами, как фаланга — копьями. Удар лопастью по рылу — это серьезно. Моторка отворачивает и проносится мимо. Весла опускаются. Однако сзади моторка снова делает разворот и опять мчится на нас. Весла снова дружно поднимаются. Моторка облетает нас стороной. Толян что-то беззвучно кричит. Моторка уносится дальше и исчезает за поворотом.
Катамаран раскачивается на волнах, едва держась на плаву. Счастье, что у нас четыре гондолы, а не две. Иначе бы мы все давно уже барахтались в воде. Пустая гондола тряпкой полощется под каркасом, который моим углом погрузился чуть ли не на полметра.
