Чарльз Буковски - Женщины
Изнасилование ребенка, итог. Детей нынче учат хорошо. Насильник изнасилован сам. Предел справедливости. Они такие, эти «эмансипированные» женщины? Дудки, она просто-напросто горяча.
Таня вышла. Мы выпили еще. Черт возьми, она начала смеяться и болтать как ни в чем не бывало. Да, вот где собака зарыта. Для нее это просто упражнение, как пробежка или круг по бассейну.
Таня сказала:
– Наверное, мне придется съехать оттуда, где я живу. Рекс меня уже достал.
– О.
– Ну, секса у нас нет, и никогда не было, однако он такой ревнивый. Помнишь тот вечер, когда ты мне позвонил?
– Нет.
– Так вот, когда я повесила трубку, он аж телефон от стенки оторвал.
– Может, он тебя любит. Ты бы получше с ним обращалась.
– А ты сам хорошо обращаешься с теми, кто тебя любит?
– Нет, не хорошо.
– Почему?
– Я инфантил; я не справляюсь.
Мы пили весь остаток ночи, потом легли спать перед самой зарей. Мне не удалось раскроить эти 90 фунтов напополам. Она могла справиться и со мной, и со многими, многими другими.
102
Когда я проснулся через несколько часов, Тани в постели не было. На часах всего 9. Я нашел ее на тахте – она сидела и отхлебывала из пинты вискача.
– Господи, ну и рано же ты начинаешь.
– Я всегда просыпаюсь в шесть и сразу встаю.
– Я всегда встаю в полдень. Мы с тобой не совпадем.
Таня продолжала шпарить виски, а я вернулся в постель. Вставать в 6 утра – безумие. Должно быть, у нее нервы не в порядке. Неудивительно, что она ни шиша не весит.
Она зашла в спальню:
– Схожу погуляю.
– Давай.
Я снова уснул.
Когда я проснулся в следующий раз, Таня сидела на мне. Хуй у меня был тверд и похоронен у нее в пизде. Она снова на мне скакала. Она закидывала назад голову, вся изгибалась. Всю работу делала сама. Она тихонько ахала от восторга, ахи раздавались все чаще. Я тоже начал покряхтывать. Громче. Я чувствовал, что приближаюсь. Я уже там. Потом он произошел – хороший, долгий, жесткий оргазм. Затем Таня с меня слезла. Я по-прежнему оставался тверд. Таня опустила туда голову и, глядя мне прямо в глаза, стала слизывать сперму прямо с головки члена. Судомойка еще та.
Она встала и ушла в ванную. Я слышал, как набегает вода. Всего 10.15 утра. Я снова уснул.
103
Я повез Таню в Санта-Аниту. Сенсацией сезона был 16-летний жокей, скакавший со своим весовым преимуществом в 5 фунтов. Откуда-то с востока, в Санта-Аните выезжал впервые. Ипподром предлагал приз в 10 000 долларов тому, кто правильно угадает победителя гвоздевого заезда, но его или ее выбор надо было вытягивать из остальных участников. На каждую лошадь по одному человеку – с этого все и начиналось.
Мы приехали где-то к 4-му заезду, а обсосы уже заполнили трибуны под завязку. Все места заняты, негде даже машину поставить. Ипподромные служители направили нас к ближайшему торговому центру. Оттуда нас должны были привезти на автобусе, а обратно после финального заезда явно придется тащиться пехом.
– Это безумие. Поехали лучше домой, – сказал я Тане.
Та отхлебнула из своей пинты.
– Поебать, – сказала она, – мы уже здесь.
Мы вошли внутрь – я знал одно особое местечко, удобное и уединенное, и повел Таню туда. Единственная неприятность – дети его тоже обнаружили. Они бегали вокруг, поднимая ногами пыль и вопя, но это все равно лучше, чем стоять.
– Мы уходим после восьмого заезда, – сказал я Тане. – Последние из этой толпы не выберутся отсюда до самой полуночи.
– На скачках, наверно, хорошо мужиков кадрить.
– Шлюхи в клубе работают.
– А тебя тут когда-нибудь снимали?
– Один раз, но это не считается.
– Почему?
– Я ее уже знал раньше.
– Ты разве не боишься чего-нибудь подцепить?
– Боюсь, конечно, поэтому большинство мужиков дает только за щеку.
– А тебе так нравится?
– Ну да, еще бы.
– Когда ставки делать?
– Сейчас.
Таня пошла со мной к окошечкам тотализатора. Я подошел к тому, что на 5 долларов. Она стояла рядом.
– А откуда ты знаешь, на кого ставить?
– Этого никто не знает. Но в основе своей система очень простая.
– Типа как?
– Ну, в общем и целом, лучшая лошадь стартует с почти равными шансами, и по мере того, как лошади становятся хуже, шансы нарастают. Но так называемая «лучшая» лошадь выигрывает один раз из трех с шансами меньше, чем 3 к одному.
– А можно ставить на всех лошадей в заезде?
– Да, если хочешь обнищать побыстрее.
– Много народу выигрывает?
– Я бы сказал, примерно один из двадцати или двадцати пяти.
– Зачем они сюда приходят?
– Я не психиатр, но я здесь. И могу вообразить, что пара-тройка психиатров тоже сюда ездит.
Я поставил 5 на победителя на 6-ю лошадь, и мы отправились смотреть заезд. Я всегда предпочитал лошадей с ранним стартом, особенно если они вылетают в последнем заезде. Игроки называли таких «сачками», но ведь всегда получаешь лучшую цену за те же самые способности, что и у «торопыг», финиширующих резко. Я получил 4 к одному за своего «сачка»; он опередил на 2 с половиной корпуса и оплачивался 10.20 долларами на каждые 2. Я был в выигрыше в 25.50 баксов.
– Давай возьмем чего-нибудь выпить, – предложил я Тане. – Здешний бармен делает лучшие «кровавые Мэри» во всей Южной Калифорнии.
Мы пошли в бар. Там попросили Танины документы. Мы получили напитки.
– Кто тебе нравится в следующем заезде? – спросила Таня.
– Заг-Зиг.
– Думаешь, выиграет?
– А у тебя две груди?
– А ты заметил?
– Да.
– Где тут дамская комната?
– Два раза направо.
Как только Таня ушла, я заказал еще одну «ка-эМ». Ко мне подошел черный парень. На вид ему был полтинник.
– Хэнк, старик, как поживаешь?
– Держусь.
– Мужик, мы в натуре по тебе скучаем на почте. Ты у нас такой смешной был. В смысле, нам тебя очень не хватает.
– Спасибо, скажи ребятам, что я привет передавал.
– А сейчас что делаешь, Хэнк?
– А, стучу на машинке.
– Это в каком смысле?
– Стучу на машинке…
Я поднял руки и попечатал по воздуху.
– В смысле, машинисткой в конторе?
– Нет, пишу.
– Что пишешь?
– Стихи, рассказы, романы. Мне за это платят. Он посмотрел на меня. Потом отвернулся и отошел.
Вернулась Таня.
– Какой-то сукин сын пытался меня снять!
– Во как? Извини. Надо было пойти с тобой.
– Нет, какой хам, а? Терпеть не могу таких типов! Мерзость какая!
