Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю
– Чтобы отрыть, – подхватила Наталья Михайловна, – надо закопать. Чтобы найти, потерять. Я лично ничего терять не хочу.
– Поэтому пусть будет, как будет, – подытожила Алечка и засобиралась обратно.
– Может, останешься? – предложила ей Наталья Михайловна и ткнула пальцем в циферблат золотых часов, перерезавших ее толстое запястье.
– Нет, Наташ, поеду, а то меня там мой Спицын потерял.
– Ничего он не потерял. Что лучше: бегом в метро бежать или переночевать у меня и с утра спокойно поехать на работу? А?
– Ну я даже не зна-а-аю, – в раздумье протянула Аля и снова посмотрела на часы. – Одиннадцать.
– Без пяти, – поправила ее любившая точность Наташа.
– Может, и правда остаться? – дала волю сомнениям Альбина Михайловна и начала набирать номер: – Але… Спицын! Ты меня не потерял?
– Уже нашел, – «болтун» Спицын предпочитал не пользоваться сложными речевыми конструкциями.
– Это я тебя нашла, – нежно пропела ему Алечка, и Наташа заметила, как порозовела лицом сестра, прижимавшая к уху трубку, из которой доносились редкие, но, видимо, какие-то важные фразы.
Уснуть долго не получалось: Наталья Михайловна по-житейски жаловалась сестре, как ненавидит именно эту пятьдесят девятую весну своей жизни. Давление скачет, по утрам – пошевелиться не может, сердце в прятки играет.
– А у меня ноги болят, – сообщила Алечка и поделилась, что собирается уходить.
– С работы? – не поверила ей Наташа, вынужденная воспринимать свою работу, как главный смысл жизни.
– На прием сяду, – пояснила Альбина Михайловна. – Оперировать уже тяжело.
– Да ладно тебе. Бокерии семьдесят, а он до сих пор оперирует.
– Сравнила! Это – бог. А я кто?
– А чем ты хуже? – взбунтовалась за сестру Наташа, с легкостью перешагнув через авторитет главного кардиолога страны. – Просто о тебе по телевизору не рассказывают, а так – никакой разницы.
– Это ты так думаешь, – усмехнулась Аля, а потом, погасив ночник, в темноте поинтересовалась: – Наташ, ты ее уволишь?
– Кого? – встрепенулась Наталья Михайловна, сосредоточенная на том, что еще сказать в защиту хирурга-проктолога Альбины Михайловны Спицыной.
– Лерку.
– Надо бы, – заворчала Наташа. – А я не могу: вместо увольнения – на курсы повышения квалификации. Ровно на две недели. Уже задним числом все документы в научной части оформили. И даже диплом выписали, – хихикнула Наталья Михайловна. – Но, – тут голос ее поменялся, и она повернулась лицом к сестре, опершись на локоть: – Если в положенный срок твоя Лерка не выйдет, уволю сразу же!
– Она выйдет, – без уверенности пообещала Алечка и подумала о том, что нужно обязательно переговорить с зятем: уж на кого-кого, а на этого парня можно положиться – он свое дело знает.
Впрочем, помощь Жбанникова никому не понадобилась. Как только закончилась вторая отпускная неделя (а по документам – подошли к концу курсы повышения квалификации), Валерия Валентиновна соизволила выйти на работу, не испытывая никакого смущения из-за того, что в отделе кадров ее поджидал очередной диплом, свидетельствующий о том, что старший преподаватель Жбанникова В. В. значительно повысила свой профессиональный уровень, прослушав курс в объеме семидесяти двух аудиторных часов.
– Как ты? – заговорщицки поинтересовалась у племянницы Ирина Михайловна Белоусова, внимательно наблюдавшая за передвижением всех документов, отражающих любые мало-мальские изменения в состоянии кадрового состава.
– Нормально, – пожала плечами Лера и расписалась за получение диплома. – Вот, видишь, – недобро улыбнулась она, – даже квалификацию повысила.
Последняя фраза Ирине не понравилась. У нее сложилось ощущение, что племянница по-прежнему обижена на Наташу, хотя, как думала Ира, в ноги должна была кланяться: не то чтобы не уволила – очередное доброе дело для Лерки сделала!
– Как же, будет она Наташку благодарить! – поддержала сестру в ее негодовании Валя. – Сами ее приучили: все на блюдечке с голубой каемочкой, а теперь хотим, чтобы она это ценила.
– Лера ведет себя по отношению к Наташе неблагородно. Вместо того, чтобы спасибо сказать, она еще и умудряется на нее обижаться.
– Да кто спорит-то с тобой, блаженная ты моя? – главный бухгалтер Велейко сдвинула на нос очки и вопросительно посмотрела на сестру. – Только мне ты зачем это говоришь?
– А кому я должна это говорить?
– Наташке скажи, пусть обрадуется, что ты ее пожалела.
– Не хочу я Наташу расстраивать, ей и так несладко, – пояснила свой отказ Ирина Михайловна.
– Ну, Альке скажи: пусть посмотрит, какую эгоистку вырастила.
– И ей не буду, – буркнула Ирина. – Мне ее жалко: уж сколько она сил в эту Лерку вложила!
– Тогда не стесняйся, Ирка, и все рассказывай мне. Тебе ж меня не жалко! Наташку жалко, Альку жалко, а мусорное ведро – Валька – и так проживет. Ну… – с вызовом посмотрела бухгалтер Велейко на Ирину Михайловну. – Можешь рассказать мне о том, какое количество преступлений над несовершеннолетними совершается в нашей стране ежеминутно… Или приведи мне грозную статистику детской смертности в России. А хочешь, давай поплачем над судьбой утконосов, потому что это вымирающий вид и никакая Красная книга не поможет. С чего начнем?
– Если бы ты поделилась со мной своими переживаниями, я бы тебя выслушала, – поджала губы Ирина и вышла из кабинета главного бухгалтера.
– Кому нужны мои переживания?! – выкрикнула ей вслед Валечка и позвонила домой с одной-единственной целью: узнать, проснулся ли художник, временно обосновавшийся в квартире у своей бывшей сожительницы. «Никакой не бывшей!» – спорил Ярослав с обиженной женщиной. И, отогревшись в идеальных бытовых условиях, испарялся в неизвестном направлении, объясняя свой порыв всегда одной и той же причиной: «Валюша, бог позвал. Работать надо».
Сначала Валечка приводила рациональные доводы в пользу регулярного взаимодействия. А потом смирилась. Но вычеркнуть из жизни этого, как она говорила, «охламона» не смогла и по-прежнему продолжала раскрывать объятия всякий раз, когда обнаруживала своего иконописца сидящим на лавочке возле подъезда в окружении богомольных старушек, с открытым ртом слушавших истории из сокрытой от чужих глаз монастырской жизни.
– Опять людей смущаешь? – покрывалась алыми пятнами Валечка.
– Пусть знают, – голосом пророка отвечал Ярослав и обнимал «Валюшу» за отсутствующую талию. – Еле дождался, – колол он бородой ее ухо и с шумом втягивал Валин запах, отчего у главного бухгалтера Велейко начинала кружиться голова, и она ошибочно нажимала не на свой этаж в лифте, хотя выбор-то был невелик: ровно пять кнопок.
По договоренности «со своей женщиной» художник уходил из края обетованного без ключей, просто захлопнув за собой дверь. На его языке это называлось: «Уходя, уходи». По тому, что на пятнадцатый по счету звонок с утра остававшийся в квартире Ярослав никак не отреагировал, главный бухгалтер поняла, что нет. «Ушел, сволочь», – беззлобно подумала она и пожалела, что за столько лет не нашла в себе сил отказаться от общения с ним.
«Лучше бы собаку купила! – мысленно озвучила главный бухгалтер Велейко тайное желание всех трех сестер, возделывающих одну и ту же подмосковную ниву. – Больше было бы проку, чем от этих мужиков!»
После Лериного «подвига» мечты о собаке стали одной из важных тем в разговорах между сестрами. Обсуждались даже особенности собачьих пород. И только Аурика Георгиевна, нагрянувшая из своего «митяевского далека» на пару с ссохшейся Полиной, внимательно выслушав дочерей, тут же определила генеральное направление:
– Сразу же предупреждаю: как только вы остынете и захотите от своих псов освободиться, на меня не рассчитывайте. На псарне не жила и жить не буду. Мне, вон (показала она глазами на Полину), своего мопса хватает.
Реплика Аурики несколько охладила разгоряченные умы ее дочерей, и вопрос о покупке собак повис в воздухе. Тогда единодушно решили заботиться о Зайце и стали собирать в судочки все, что оставалось недоеденным в доме.
– Не надо! – взбунтовалась Лера и выбросила в мусорное ведро гуманитарную помощь теток. – У него разовьется ожирение.
– Не хочешь, как хочешь, – обиделись тетки и объявили Валерии Валентиновне Жбанниковой очередной бойкот, который сами же и нарушали то и дело срочными визитами «на минуту».
– Я так больше не могу, – пожаловалась Лера, проводив очередную визитершу, и собралась вывести Зайца на улицу. – Гулять! – позвала она значительно подросшего щенка, в экстерьере которого уже оказалось возможным разглядеть признаки предполагаемой собачьей породы.
– И все-таки: кто-то из его родичей доберман, – настаивал Матвей и приводил железные аргументы: – Видишь, как морда вытягивается. И рыжие подпалины. Может, хвост надо было купировать и уши?
