Зэди Смит - О красоте
Из Марли у Леви был только сборник «Лучшее», позаимствованный с материнского компакта.
— И я его видел, — Чу, с налитыми кровью глазами, встал на колени, вперил взгляд в неведомого демона где - то за пределами этой комнаты. — Сидит за столом, вылитый лорд. Сэр Монтэгю Кипе… — Чу сплюнул прямо на пол. Леви, который некогда долгое время считал, что чистота — лучшая красота, это покоробило. Как бы пересесть так, чтобы не видеть плевка?
— Знаю я этого кренделя, — сказал Леви, незаметно отодвигаясь. Чу рассмеялся. — Правда. То есть не то чтобы лично знаком, просто он… Папаша его на дух не переносит, стоит сказать его имя, как папаша словно…
Длинным указательным пальцем Чу ткнул прямо ему в лицо.
— Если ты его знаешь, знай следующее: этот человек — лжец и вор. Нам, нашей общине, все про него известно, мы следим, как он идет в гору: врет с три короба, наживает славу. Ты воруешь у бедных их искусство и на этом богатеешь! Ты богач! Те художники умирали от нищеты и голода. Они продали свои работы за бесценок от отчаянья — они не знали! Нищие, голодные! Я наливал ему вино… — Чу с утрированным подобострастием изобразил, будто наполняет бокал. — Никогда не продавай душу, брат. Она дороже двадцати двух долларов. Меня разрывало от горя. Не продавай ее за горсть монет. Все пытаются купить черного человека. Все, — стукнул он кулаком по ковру, — пытаются купить черного человека. Но он не продается. Его время грядет.
— Согласен, — поддакнул Леви и, не желая быть невежливым, взял в который раз протянутый ему косяк.
В то же утро, но в Веллингтоне, неожиданный визит нанесла Кики.
— Вы Клотильда?
Девушка, дрожа, смотрела на нее в щелку и явно не узнавала. Она была такая худенькая, что кости проступали сквозь джинсы.
— Меня зовут Кики, Кики Белси. Мы с вами встречались.
Клотильда открыла дверь шире. И, узнав Кики, пришла в замешательство. Вцепилась в ручку, заюлила, заерзала. Ей не хватало слов, чтобы выразить желаемое по - английски.
— О… madame, о, mon Dieu, мизис Кипе… Vous пе 1е savez pas? Мте Кипе n'est plus ici… Vous comprenez?
— Простите, я…
— Мизис Кипе, elle a ete tres malade, et tout d'un coup elle est morte! Мертвый!
— Да-да, я знаю, — замахала Кики, охлаждая ее пыл. — Господи, наверное, стоило сначала позвонить… Да, Клотильда, да, я понимаю. Я была на похоронах. Не волнуйся. Милочка, я пришла к мистеру Кипсу, профессору Кипсу. Он дома?
— Клотильда! — раздался из глубины дома голос Монти. — Закрой дверь, ferme, или хочешь нас заморозить? C'est froid, e'est tres froid. О Боже…
На дверь легла рука; дверь распахнулась; перед Кики предстал изумленный Кипе. Несмотря на костюм - тройку, вид у него был далеко не такой щеголеватый, как обычно. Вглядевшись, Кики поняла, что впечатление портят разросшиеся, кустистые брови.
— Миссис Белси?
— Да! Я… я…
При виде его крупной головы с блестящей макушкой и жестоких, навыкате, глаз Кики смешалась, растеряла все слова. Поэтому она молча протянула руку с пакетом из лучшей веллингтонской пекарни.
— Это мне? — спросил Монти.
— Вы были так… любезны в Лондоне, и я… Захотелось вас проведать и угостить…
— Тортом?
— Пирогом. Когда у человека горе, то, мне кажется…
Монти изумился еще больше, но быстро пришел
в себя.
— Постойте… Да вы входите… На улице жуткий холод. Ни к чему беседовать на пороге, входите. Клотильда, возьми у гостьи пальто.
Кики вошла в переднюю.
— Благодарю вас. Так вот, мне кажется, когда у человека горе, то все вдруг начинают его избегать. Я на себе ощутила: когда умерла моя мать, меня все сторонились, а мне было так обидно и ужасно одиноко, поэтому я решила навестить вас и детей, принести пирог и… Конечно, между нашими семьями бывали разногласия, но, по - моему, когда случается такое…
Она одернула себя за болтовню. На крошечную долю секунды Монти бросил взгляд на карманные часы.
— Ой, я не вовремя…
— Нет, что вы! Я собираюсь в колледж, но… — Он оглянулся вглубь прихожей и, коснувшись спины Кики, подтолкнул ее вперед. — Но я кое-что не завершил. Не могли бы вы… Разрешите оставить вас здесь на пару минут, пока я… Клотильда принесет чаю и… Располагайтесь, — проговорил он, когда они вошли в библиотеку, покрытую ковром из воловьей шкуры. — Клотильда!
Как и в прошлый раз, Кики присела у пианино и с грустной улыбкой оглядела ближайшие полки. Книги на букву «Н» стояли в безупречном порядке.
— Вернусь через минуту, — пробормотал Монти и хотел уйти, но тут в доме что-то грохнуло, и в передней послышался топот. Дверь в библиотеку распахнулась. На пороге стояла чернокожая девушка с заплаканным лицом. Она кипела от ярости и готова была ее выплеснуть, но вдруг увидела Кики. Злость сменилась удивлением.
— Шантель, это… — сказал Монти.
— Можно мне идти? Мне надо идти, — сказала девушка, делая несколько шагов вперед.
— Пожалуйста, как хотите, — спокойно ответил Монти, идя ей навстречу. — Продолжим наш разговор в обеденный перерыв. Жду вас в час в моем кабинете.
Кики услышала, как хлопнула входная дверь. Немного помедлив, Монти повернулся в гостье.
— Прошу прощения за этот инцидент.
— И вы меня извините, — сказала Кики, глядя на ковер под ногами. — Я не знала, что у вас гости.
— Это студентка… Собственно, в ней и было дело, — сказал Монти, подходя к белому креслу у окна и усаживаясь в него. Кики пришло в голову, что еще ни разу ей не доводилось видеть его в обычной домашней обстановке.
— По-моему, я раньше ее видела, она знакомая моей дочери.
Монти вздохнул.
— Несбыточные надежды. — Он посмотрел в потолок и перевел взгляд на Кики. — К чему давать этим молодым людям несбыточные надежды? Что хорошего из этого выйдет?
— Простите, не понимаю, — сказала Кики.
— Юная леди афроамериканского происхождения, которую вы здесь видели, — Монти решительно опустил руку с печаткой на подлокотник викторианского кресла, — не имеет высшего образования, не окончила среднюю школу, но тем не менее считает, что веллингтонское академическое общество обязано принять ее в свои священные ряды, а знаете почему? В качестве компенсации за несчастья — ее и ее родных. На самом деле, проблема существенно масштабнее. Эти дети требуют репарации за историю, и их в этом поощряют. Они пешки в политической игре, их кормят сказками. Меня это чрезвычайно удручает.
Слишком пышная речь для единственного слушателя. Кики не знала, что и сказать.
— Кажется, я не… Ачто конкретно она от вас хотела?
— Говоря упрощенным языком, она не платит за обучение и плохо успевает, однако желает продолжать обучение в Веллингтоне. И всего лишь потому, что у нее черная кожа и она бедна. Развращающая философия! Чему мы научим своих детей, если будем им внушать, что законы меритократии{48}, безусловные для их белых сверстников, для них не писаны?
После этого риторического вопроса повисла тишина. Монти снова вздохнул.
— И вот эта девушка заявляется ко мне — в мой дом, утром, без предупреждения, — и просит, чтобы я замолвил словечко на ученом совете и ей позволили и дальше посещать курс без законного на то основания. Она думает, что если ходит в одну со мной церковь, помогает в благотворительной миссии, то я ради нее обойду правила. Потому что я, как здесь любят говорить, ее «брат»? Я ответил, что делать этого не собираюсь. Результат вы видели. Истерика!
— А-а, — Кики скрестила руки на груди. — Да, я об этом слышала. Если не ошибаюсь, моя дочь добивается обратного.
Монти улыбнулся.
— Да. Она выступила с невероятно впечатляющей речью. Ох, боюсь, задаст она мне жару!
— Да, голубчик, — Кики укоризненно, как в церкви, покивала головой, — обязательно.
Монти снисходительно кивнул.
— А что же ваш пирог? — принял он вид безутешного вдовца. — Полагаю, он означает, что семьи Кипсов и Белси вновь враждуют.
— Нет… Зачем нам враждовать? В любви, как и… в науке, все средства хороши.
Монти опять улыбнулся. Глянул на часы и погладил живот.
— Съесть ваш пирог мне мешают не идеологические разногласия, а, к сожалению, время. Пора в колледж. Хотелось бы посидеть с вами, почаевничать. Очень мило с вашей стороны было зайти.
— Что ж, в другой раз. А вы пойдете в город пешком?
— Я всегда хожу пешком. Вам по пути? — Кики кивнула. — В таком случае, прогуляемся вместе, — произнес он с мощным раскатистым «р».
Опершись руками о колени, он встал, и тут Кики заметила позади него пустую стену.
— Ой!
Монти вопросительно взглянул на нее.
— Картина… Здесь раньше висела картина, да? С нарисованной женщиной?
Монти обернулся и посмотрел на пустое место.
— Действительно, висела. Но откуда вам это известно?
— Однажды мы сидели здесь с Карлин, и она рассказывала о той картине. Она очень ее любила. Та женщина была какая-то богиня, да? Символ чего-то. Необыкновенно красивая.
