Стен Надольный - Открытие медлительности
Одних только парусов уже не хватало на то, чтобы продвигаться вперед. Плавучие льды сомкнулись, превратившись в сплошное поле. Половину вахтенного времени экипаж проводил за тем, что тянул суда на тросах и прорубал себе дорогу. Франклин, несмотря на сильный кашель, целыми днями был на ногах и не позволял себе даже прилечь, только иногда садился сыграть партию в триктрак с Фитццжеймсом и неизменно при этом выигрывал.
15-го июля Франклин как раз стоял на палубе с секстантом в руках и производил замеры, когда где-то позади с Эребуса» раздался как будто бы крик, нечеловеческий крик. Удивленный, Джон опустил прибор и вгляделся в пустоту за кормой. Ничего необычного он не увидел. Позади «Террора», вдоль горизонта, на восток, медленно катилось солнце гигантским яйцом. Тысячи льдин громоздились красновато-стеклянными глыбами, целый город, который, однако, не стоял на месте, а двигался вместе с судами на юг и отставать не собирался. Глядя на пылающее яйцо, повисшее над горизонтом, Джон подумал: «Почему это солнце? Что значит солнце?» Ноги подкосились. «Осторожно, все вздор», — подумал он. Падая, Джон обхватил секстант и попытался его защитить. Первое, что он узнал от Мэтью о секстантах, — их нельзя ронять. Джон потерял сознание.
Когда он снова пришел в себя, то обнаружил, что лежит на полу, на одеяле, у себя в каюте, и увидел лица Фитцджеймса и лейтенанта Гора, которые склонились над ним. Потом к ним прибавилось еще одно — лицо помощника врача Гудсера. Но эти лица обнаруживались только тогда, когда он держал голову в определенном положении. Чтобы увидеть их, ему приходилось смещать привычную оптическую ось по отношению к объекту. «Прямо как курица», — подумал он озадаченно или, скорее, хотел подумать, потому что не мог сразу вспомнить всех нужных ему слов. А еще он хотел им что-нибудь сказать, чтобы развеять их тревоги. Но то, что сошло с его уст, было не слишком вразумительным, и физиономии присутствующих стали еще более испуганными. Тогда остается просто рассмеяться и встать, это-то он может! Он попытался подняться. Правая нога не слушалась. И снова перед ним возникла эта красная штуковина на небе и стеклянный город. И чего они лезут в каждую картинку? Прежде ведь такого не было. А как называется вон та светлая блямба? Теперь он понял: вот оно, случилось.
Что-то давно уже должно было произойти. Если так, то лучше, чтобы это произошло с ним, а не с кем - нибудь другим.
Летом 1846 года Лондон лихорадило от разного рода событий, так что никакие новости из Арктики никого уже впечатлить не могли.
В парламенте шли бесконечные дебаты по поводу давно устаревших хлебных законов. Поскольку в Ирландии начался голод, грозивший вылиться в настоящее бедствие, необходимо было срочно принимать решение, направленное против протекционизма. В первую очередь нужно было наконец снизить цены на хлеб, невзирая на громы и молнии, которые метала по этому поводу горстка влиятельных помещиков. Роберт Пил, предводитель консервативной партии, долгое время выступавший в защиту прежних хлебных законов, нашел в себе мужестро переменить позицию и публично высказать свое независимое мнение. Он отменил законы и тем самым навлек на себя гнев своих сиятельных коллег. Он потерял место, но зато снискал благодарность голодающих.
15-го июля 1846 года леди Джейн и Софи, единственные пассажиры на борту красавца клипера, следовавшего из Нью-Йорка в Лондон, наслаждались сияющим солнцем, озарявшим южное побережье Ирландии. В Лондоне они надеялись получить первую весточку с «Эребуса» и «Террора».
В Спилсби в тот же день разразился страшный ураган. Множество старых деревьев вывернуло с корнями, два человека погибло от удара молнии, с домов сорвало крыши, а некоторые бедняцкие хижины оказались и вовсе сметены. Посевы на полях побило градом. Если бы жителям Спилсби рассказали, что в тот же самый день случилось в полярном море, они бы наверняка насторожились. Но несколько минут спустя, наверное, вспомнили бы о собственной участи — и были бы правы.
У берегов Земли Короля Уильяма 12-го сентября льды окончательно сомкнулись, зажав в тисках оба судна. Здесь сходились потоки плавучих льдов, двигавшихся на юг, и попадали в расщелину между двумя берегами, затягивались словно в воронку, теснились, наползая друг на друга. Гигантские громадины воздвигались в пирамиды, чтобы постоять день-другой косым парусом в лучах ослепительного солнца, а потом рухнуть по другую сторону ловушки. Башни поднимались одна за другой и падали снова, рыхлые массы переворачивались пластами, будто кто-то проходился по ним плугом. Люди боролись день и ночь за жизнь своих кораблей: они пилили, взрывали, таскали ледяные глыбы без передышки. Опасность того, что в результате непредсказуемых движений пака корпуса не выдержат и их просто раздавит, нарастала с каждой минутой. И вот оно случилось: под давлением льда корабли начали постепенно подниматься, пока наконец не оказались на некотором возвышении, напоминавшем что-то вроде цоколя. Теперь нужно было позаботиться о том, чтобы закрепить суда в этом положении. Тут же были изготовлены чертежи архитектурной точности, произведены необходимые статические расчеты, установлен якорный крепеж. Франклин знал: суда дрейфуют вместе со льдами в сторону юга, правда так медленно, что смогут достичь побережья континента лишь через много-много лет. И все же ему хотелось попытаться как-то пробраться через эту мясорубку.
Франклин сидел на палубе, смотрел на солнце, название которого он теперь забыл, и старался держаться весело и бодро. Он не мог ни говорить, ни писать, и, чтобы сдвинуться с места, ему нужна была помощь. Повар кормил капитана с ложки, иногда его заменял Фитцджеймс. Хорошо еще, что он мог хотя бы с трудом разбирать морские карты и расчеты, чтобы потом отдавать распоряжения знаками, — он мотал головой, кивал или показывал рукой, что и как нужно делать. Он даже по-прежнему играл в триктрак, выигрывал и улыбался кривой довольной улыбкой. Никто не сомневался в его душевном здоровье. Пока он жив, ничто не потеряно. За всеми важными событиями всегда стояли умирающие: Симмондс, 1805 год, лейтенант Худ, 1821 год, в известном смысле — Элеонор, 1825 год, Шерард Лаунд, 1842 год. И вот теперь он, Джон Франклин, 1846 год.
Половина запасов еще оставалась, одну-две зимы можно сдюжить, если, конечно, не терять головы и присутствия духа, а это он как раз умел.
Но и весною 1847 года корабли не сдвинулись с места. Цинга поразила первые жертвы. Франклин внимательно присматривался к своей команде, и то, что поле зрения теперь сузилось, скорее помогало, чем мешало.
Моральный дух нисколько не упал, а даже наоборот — окреп. Джон знал, так разворачиваются все медленные катастрофы: первые смерти не вызывают у остальных ничего, кроме чувства собственной сохранности, которое затмевает собою все, лишая способности оценивать происходящее. Но задолго до того, как под угрозой окажется большинство, наступает прозрение. И только совсем уже под конец всякое понимание снова уходит. Франклин продолжал жить. Он был медленнее смерти, и это могло стать их спасением.
В мае 1847 года небольшой отряд, состоявший из офицеров и матросов, отправился на разведку пешком: они вышли на Землю Короля Уильяма и добрались до устья Большой Рыбной реки. Побережье к западу отсюда было уже известно, Франклин сам составил карты двадцать пять лет назад. Когда отряд вернулся назад и доложил ему о результатах, его правая половина лица рассмеялась, а левая заплакала. Северо-Западный проход был найден. Из-за льдов он в самом деле был совершенно непригоден, о чем и без того все уже давно догадывались. Франклин дал понять, что хочет устроить праздник, и был праздник. Настоящий праздник, хотя один только этот день унес жизни трех человек. Все, кто остался в живых, снова преисполнились надежд.
Франклин показывал на карты и что-то лепетал, используя слова, выученные снова с таким большим трудом. Вытянутая шея, выпученные глаза — он выглядел как тогда, в детстве, когда мальчиком пытался забраться в повозку, которая вот-вот должна была отъехать. Но тому, кто говорит правильные вещи, не нужно выглядеть красавцем и некуда торопиться, ему отпущено время.
Прошло много часов, прежде чем Крозье и Фитцджеймс поняли, что хотел им сказать старик. Ровно через шесть недель им следовало выйти в путь, взяв с собою самых крепких и самых здоровых людей, чтобы попытаться добраться до лагеря охотников, или эскимосов, или индейцев и попросить о помощи. Именно через шесть недель — не сейчас, и не зимой, и уж ни в коем случае не следующей весной! Франклин знал, что олени выходят на поиск подножного корма к устью реки и случается это только поздним летом, значит, нужно поберечь силы и постараться их поймать.
Оба офицера переглянулись и поняли друг друга без слов: ни за что на свете они не оставят больного.
