Михаил Нисенбаум - Почта святого Валентина
Московский двор, мартовский вечер, весенняя зябкость — все осталось на своих местах. Но исчезнувшее не исчезло. Ульяна по-прежнему держала горящую зажигалку и смотрела на Сергея Соловца. Язычок пламени бросал дрожащие отсветы на их лица, озаренные также изнутри.
— Кто это? Как? Опять волшебство? С тобой всегда волшебство?
— Спасибо ребятам из группы, да еще их друзьям, помогли.
— А придумал кто? Неужели ты?
— Не скажу. Пойдем домой?
— Теперь уж и не знаю.
«Проходите, проходите! Всю дорогу перегородили своими лизаниями», — послышался ворчливый дребезжащий голос. Влюбленные отступили, пропуская сутулую старуху, которая волокла сумку-тележку, глухо звенящую пустыми бутылками. Огонек зажигалки вздрогнул и погас.
4
Солнце прорывалось даже сквозь плотную холстину, в кабинете Валентина Веденцова было натоплено по-зимнему, и участники летучки время от времени вытирали лбы кто платком, кто салфеткой, кто тыльной стороной ладони.
— Каждый месяц из своего кармана я плачу зарплаты. — Веденцов похлопал по нагрудному карману пиджака. — Немаленькие зарплаты, и ни разу не задерживал. Каждый месяц это два с лишним миллиона, двадцать восемь миллионов в год. И это только зарплаты, без аренды, без расходов, без налогов. Не хочу сказать, что у нас на «Почте» имеются бездельники, нет, все вроде как-то работают…
Он сделал паузу и оглядел собравшихся. Каждый старался встретить взгляд Валентина спокойно и твердо. Веденцов продолжил:
— И даже подходят некоторые и клянчат новые штатные единицы. Только оборот у нас какой? Четыре-пять сценариев в месяц. Мы даже в ноль не выходим, а отдача при нынешнем устройстве дел в разы не вырастет, хоть ночами работай. Вывод? Нам необходимо оптимизировать процессы. Как? Что думаете?
— Может, сочинять сценарии не вокруг одного клиента, а вокруг группы? — произнес Томас Баркин.
— Это ты хорошо придумал, Томас Робертович, — недовольно отвечал Чумелин. — А нам каково? За одно время досье собрать не на двадцать человек, а на сто?
— Может, надо как-то ресурсы того? Поаккуратней? Схему упрощать, — подал голос коммерческий директор Пинцевич, машинально обводя в блокноте буквы и цифры золотым пером. — Чтобы времени тратить поменьше за приблизительно те же деньги?
— Давайте вы что-нибудь предложите, а? Поучите на конкретных примерах, — промямлил Кемер-Кусинский. — А там, глядишь, и мы вам что подскажем.
— Ну, ну, — вмешался Веденцов. — Коммерческий директор неглупые вещи говорит. Конечно, признаю, мы изначально ориентировались на рынок дорогих эксклюзивных услуг. А народу что нужно? Лимузин, розы-свечи-шампусик, выкуп невесты и тамада. Народу это нужно, а мы этого не даем. Мы слишком гордые и элитарные.
— Такого добра, Валентин Данилович, в Москве хоть отбавляй, — сказал Владислав Басистый.
— Я и не говорю, что надо прям на лимузины и свечи переходить. Конечно, следует сохранять наш имидж. Но к народу поворачиваться нужно. Возможно, разрабатывать типовые сценарии. Прошу в течение недели всем отделам и департаментам подготовить свои предложения. Спасибо!
Показывая, что летучка закончена, Веденцов ткнул в пульт кондиционера. Прохладным воздухом распаренных руководителей выдуло из кабинета.
Поравнявшись в коридоре со Стемниным, Басистый сказал:
— Вам, Илья Константинович, советую начинать составлять письма счастья. Чрезвычайно… ммм… массовый продукт.
— А вам, Владислав Аркадьевич, рекомендую устраивать групповые первые свидания. Строем.
— Что ж, вполне платоновская идея, дорогой мой. Старенькая…
— …но добренькая. — Стемнин кивнул Басистому и двинулся к своему кабинету.
Де-факто Департамент писем больше не существовал. Стемнин стал главным сценаристом «Почты», действующим одновременно во всех отделах. Впрочем, неделю назад в этот самый кабинет явилась молодая красивая женщина, просившая написать вместо нее письмо бывшему любовнику плюс убийственное послание временно победившей сопернице. По мнению Стемнина, нервной брюнетке важнее было исповедаться. Проговорив четыре часа подряд, женщина ушла, но со дня на день могла пожаловать снова.
Ануш ждала ребенка. Об этом Стемнин узнал позавчера. Позвонил Гоша и сообщил эту радостную новость своим обычным плаксивым голосом.
— Ты что, не рад, папаша?
— Нет, просто завидую женщинам. Представь, каково это каждый день ходить с родственником в животе! Ближайшим, но совершенно незнакомым.
Чудеса в мире не прекращаются, подумал Стемнин, кладя трубку. Просто мы слишком перекормлены чудесами, чтобы признавать их с удивлением и благодарностью. «Нельзя привыкать к чудесам. Привычка отнимает молодость». Что-то он опять разволновался.
4
Ветер и пронзительное солнце. Вместе с шипящей серебряной рябью лужи сдувало из прежних берегов. На смену обещаниям весны в город вступала весна собственной персоной. Ветер раздвигал улицы, шлифовал стены Провиантских складов, понукал троллейбусные провода и шумел сильней Садового кольца.
Первая встреча должна была состояться посередине Крымского моста, ровно в три часа пополудни. Мост — лучшее место для жизненно важных встреч. Внизу несла ленивые воды Москва-река, и ни одной прежней капли не оставалось там, под мостом, со вчерашнего дня. Нынешнюю воду сменяет другая, и так — каждую минуту, каждый час, каждый день. Другие воды, другие времена, другие жизни. Но мост выше этого, он вроде свода небес с вечными звездами над превратностями течений и перемен.
В отличие от вечных небес и даже неспешных вод, бывший преподаватель Илья Константинович Стемнин не мог ни устоять на месте, ни передвигаться в спокойном речном темпе. Он появился на четверть часа раньше и уже дважды пробежал по мосту из конца в конец. Мир опять был слишком новым и неожиданным — игрой солнца на тысячах зеркал. Мимо проносились машины, по небу летели клочья светящейся ваты. В руке Стемнин сжимал конверт с письмом. Это письмо он сочинял на протяжении нескольких вечеров, вычеркивая и заменяя неточные слова, избавляясь от красивых оборотов и, главное, любых признаков риторического лукавства и художественной неискренности. Пожалуй, это было лучшее из всех писем, которые он писал за последние полгода, но отличалось от прежних оно только одним: проверенной бесхитростностью. В нем бывший преподаватель не скрывал ни своих слабостей, ни сомнений, ни страхов. Он предъявлял будущей возлюбленной всего себя, предлагая принять его мир или отвернуться. Какие-то обороты он оттачивал так тщательно, что помнил наизусть.
Когда Алена появится, он попросит ее сначала прочитать письмо. Может быть, они станут читать его вместе, может быть, он попросит ее читать вслух. Расхаживая по мосту, Стемнин предвкушал, как девушка будет посматривать на него, на каком-нибудь обороте засмеется или шутливо ткнет в бок.
Вдруг он увидел ее. Она стояла точно посередине моста, только с противоположной стороны, и оглядывалась, ища его глазами. «Вот же балбесина, господи помилуй!» — умилился Стемнин, глядя на миниатюрную фигурку в розовой куртке, в бейсболке, из-под которой торчали два коротких хвостика.
«Алена! Ковалько!» — закричал он. Но девушка его не слышала. Тогда он вспрыгнул на стальной в заклепках парапет, отделявший дорожку от проезжей части, и, размахивая письмом, точно белым флагом парламентера, ринулся поперек моста к ней. Завизжали тормоза, две машины резко вильнули в соседний ряд (за стеклом мелькнуло искаженное лицо водителя, одинокое слово «придурок» вылетело из приоткрытого окна и понеслось в сторону чугунного Петра Великого). Девушка наконец заметила бегущего и сама бросилась к парапету. На ее лице были страх и решимость спасти Стемнина любой ценой. К счастью, он невредимо для себя и машин пересек последний ряд и оказался рядом с ней — долговязый очкарик в раздираемом ветром плаще и с конвертом в руке.
— Илья Константинович! Вы совсем, да? — закричала девушка прерывающимся голосом.
— Здравствуй, Алена.
— Вам жизнь не дорога? Не понимаете?
Она тянула его за хлястик плаща, оттаскивая от парапета. Он смотрел в ее лицо — прекрасное, упрямое, улыбающееся сквозь слезы, которые ветер смазал вбок, к переносице и виску.
— Может, моя сущность теперь в вашем дурацком худосочном теле! — Она ткнула пальцем в черную пуговицу.
— Как кощеева смерть?
— Господи! Как с вашим умом можно быть таким идиотом!
— Думаю, потенциально мы идеальная пара.
Он не мог отвести от нее взгляда. Тут вспомнилось письмо. Но никакие приготовления, никакие сценарии и правила не могли вместить и тысячной доли происходящего здесь и сейчас. Не отрываясь от ее лица, от карих глаз, от слезных дорожек, от бровей, смешного короткого носа, от губ, он занес руку над перилами и швырнул белый прямоугольник. Ветер-почтальон подхватил конверт и рывками понес над рекой в сторону стрелки. Через минуту брызжущая солнцем речная вода получила и понесла письмо, точно последнюю маленькую льдину навсегда миновавшей зимы.
