Джим Додж - Трикстер, Гермес, Джокер
— И что мне делать дальше? — заорал Дэниел. — Довести его до самоубийства?
Он швырнул телефон в прозрачную стену будки, но провод был слишком коротким и отскочил обратно, ударив его по запястью. Он схватил трубку и бросил ее на рычаг.
Он пронесся к грузовику, включил зажигание, потом выключил его и откинулся на сиденье.
— Да, это справедливо, черт возьми, справедливо. Но я не хотел этого знать, мне сейчас не до решений.
Он решительно вернулся в будку и снова набрал номер Вольты.
Вольта снова ответил с первого же звонка. Кажется, он даже не удивился, когда Дэниел сказал:
— Вы правы, это по-честному. Но я оставлю Алмаз у себя, пока не смогу взглянуть внутрь, или сквозь него, или куда он позволит. Я хочу заглянуть в Алмаз в тысячу раз больше, чем отомстить за смерть своей матери — но, несмотря на то, что Бешеный Билл избавил меня от доброй половины этого неистовства, все равно хочу за нее отомстить. Вы понимаете? Несмотря на то, что я очень хочу воздать за свою мать по заслугам — это ничто по сравнению с желанием проникнуть в Алмаз. Дайте мне уйти. Мне нужно ваше благословение.
— Я уже отпустил Алмаз, Дэниел, и думаю, что он откроется тебе только в том случае, если ты поступишь так же. Ты волен поступать так, как хочешь и можешь, волен уйти, волен вернуться. Я не держу тебя. Я желаю тебе удачи. Но я не дам своего благословения, потому что боюсь следующего: Алмаз погубит тебя. Он будет разрушать тебя красиво и величественно, но в конце концов все равно уничтожит, а я не могу благословлять бессмысленные потери.
— Он хочет, чтобы я заглянул в него. Я это чувствую.
— Это зеркало, Дэниел. Просто зеркало.
— Мне кажется, это окно. Или дверь.
— Решай сам и будь честен с самим собой. Я слишком восхищаюсь тобой, чтобы ограничивать твое право на знание. Но я не был бы искренен ни с собой, ни с тобой, если бы я не предупредил тебя о том, что если он уничтожит тебя, это разобьет мне сердце.
— Но вы не понимаете…
— Возможно, — оборвал Вольта. — Я допускаю такую возможность. Но возможно, что и ты в силу своей молодости не понимаешь — Алмаз завладел тобой, и против него ты бессилен.
— Может быть, — согласился Дэниел. — Но я должен узнать это сам.
— В таком случае желаю тебе найти то, что ищешь.
Дэниел улыбнулся в темной телефонной будке:
— Для меня это звучит как благословение.
— Тогда желаю тебе найти то, чего ты достоин.
— И это я готов принять за благословение. Я заслужил это право, и хотя вы действительно помогли мне — за что я вам бесконечно благодарен — он принадлежит мне. Я чувствую это каждой клеткой: он мой не потому, что я добыл его или физически им обладаю. Алмаз мой по воле рока.
— Что ж, тогда будь трижды благословен. Добавлю еще древнее эстонское напутствие: «Желаю, чтобы твоя дорога имела конец». Отныне Алмаз на твоей ответственности.
— Я знал, что так и будет, — быстро проговорил Дэниел. — Но я принимаю на себя следующее обязательство: я принесу его вам, как только моя работа будет закончена, а если не смогу или вынужден буду спрятать его, обещаю спрятать его там, где вы скажете.
— Нет, Дэниел. Я уже отпустил его. Я не могу даже передать тебе, какое облегчение испытал после этого. И за этот урок я тебе благодарен. Сейчас я собираюсь собрать все здесь и отправиться домой в Лорел Крик. У тебя есть мои телефоны; прямая линия — семерка, помноженная на текущую дату. Звони, когда захочешь, или приезжай. Я обещаю тебе радушный прием, но не могу обещать помощи: это будет зависеть от того, насколько мудры твои желания, а также от моих возможностей и склонностей исполнить их. Давай расстанемся друзьями.
— Именно этого я и хотел, — проговорил Дэниел, чувствуя, что к глазам подкатывают слезы. — Спасибо.
— До свидания, Дэниел, — сказал Вольта.
— Спасибо, — повторил Дэниел. — И спокойной ночи. Я буду на связи.
Они повесили трубки одновременно.
Остаток ночи Вольта провел на телефоне и радио, раздавая указания по завершению операции и рассылая людей и ресурсы на другие объекты. Эллисон Дидс, Жан Блёр и Улыбчивый Джек были где-то в полях, поэтому он оставил им сообщения с просьбой перезвонить. Он задолго до рассвета собрал оборудование и проспал беспокойным сном несколько часов. Он остался в кровати и стал представлять, что видит Дэниел внутри Алмаза. Дэниел сказал, что может заглянуть в него, только развоплотившись. При одной мысли об исчезновении Вольте становилось не по себе. Он вспомнил с трудом преодолимое желание перейти порог и продолжить движение, желание раствориться в водовороте счастья, жажду блаженного самоубийства. Вместо этого он прибегнул к технике, полученной от Раваны Дремьер: медленно и сильно сконцентрировался, а затем приподнялся над своими мыслями и чувствами, стал сторонним но внимательным — наблюдателем.
Он все равно не смог представить, как Дэниел исчезает и заглядывает в Алмаз. Но, как ни странно, именно оставив умственные рассуждения, Вольта вдруг понял то, до чего мог бы додуматься, и не прибегая к воображению. Дэниел увидел в Алмазе горящую спираль — ту, которую видел во сне — и поэтому считает, что теперь Алмаз на его совести. Если бы Вольта исчез, возможно, и он увидел бы ее — но оба они знали, что Вольта никогда не исчезнет снова. Дэниел решил избавить их обоих от сожалений по поводу невозможного — из доброты или из сострадания, Вольта не знал.
Он не знал также, сможет ли Дэниел перенести такое всепоглощающее одиночество. Здесь Вольта ничем не мог ему помочь и — он был честен с собой — не смог бы, даже предав себя самого. Вольта отпустил Алмаз — хотя не с такой легкостью, о которой он говорил Дэниелу — но он не мог выбросить Дэниела из своего сердца. Вольта понимал, что он не меньше, чем Дэниел, путал воображение с действительностью, но он, в отличие от Дэниела, понимал и то, что такая путаница редко остается безнаказанной. У Вольты не было детей, а Дэниел, осиротевшее в огне дитя, был ему воображаемым сыном. И теперь это причиняло боль.
Вольта закрыл глаза и попытался снова представить, как Дэниел исчезает с Алмазом, попытался через Дэниела представить горящую спираль. Попытка оказалась настолько безуспешной, что он испытал облегчение, услышав поворот ключа в замке и голос Улыбчивого Джека, поднимающегося по лестнице:
— Отставить сны! Пришло время суровой действительности!
Вольта спустил ноги на пол и пробормотал:
— Еще неизвестно, что суровее.
Когда он вышел из-за перегородки, Улыбчивый Джек помахал ему половиной галлона «Тен Хай».
— Что ты там шепчешь? Вольт, давай надеремся до чертиков и предадимся сентиментальным размышлениям, а потом договоримся до того, что эта жизнь, несмотря на все вздохи и разбитые сердца, достойна каждого удара сердца и каждого вдоха.
Вольта попытался улыбнуться:
— За это я выпил бы, но тебе надо браться за работу, а напиваться без тебя я не согласен.
— За работу? Я думал, мы закончили с этим делом.
— Закончили, но я бы оставил на тебя все болтающиеся хвосты. Ты умеешь вязать узлы.
— Да что у нас тут, альянс магов и отступников или чертов военно-морской флот?
— Все меняется с каждым вздохом.
— Возможно, — кивнул Джек. — Но менять твое настроение я больше не собираюсь. Сиди унылый, мрачный и угрюмый.
— Джек, хотя я и не могу восхититься твоим красноречием, я благодарен тебе за заботу.
Джек присел на потертую бежевую софу:
— И что Дэниел? Что он сказал?
— Эмоционально обессилен, душевно разбит — настолько, что вызывает опасения. Он пытается увидеть в Алмазе что-то, что, как он думает, принадлежит только ему. Он считает, что Алмаз этого хочет. Он сказал, что оставит Алмаз у себя до тех пор, пока тот не откроется, что ему это в тысячу раз важнее, чем отомстить за смерть матери. Что касается остального, то наша беседа свелась к освобождению друг друга от ответственности за все те промахи, которые мы оба допустили.
— И что ты думаешь?
— Я стараюсь вообще не думать. И поэтому хотел бы, чтобы ты взял на себя завершение дела: во-первых, разобрался с личностью Алекса Три, во-вторых, воздал по заслугам мистеру Дебритто. Поступи с ним так, как мы и намеревались. Когда, где и кого выбрать в Вороны — решай сам. Доложи мне, когда все закончится.
— Ладно, — серьезно сказал Джек, — но у нас есть и третий «хвост». Сегодня утром Шеймус позвонил Долли и сказал, что у него есть важная информация, которой он готов поделиться только с тобой и Дэниелом. Он настаивает на встрече. Да, об Алексе Три он ничего не слышал.
— А как он вообще, по мнению Долли?
— Совершенно свихнулся.
— Значит, никаких встреч, по крайней мере, сейчас. Пусть Долли передаст ему, что и я, и Дэниел в отъезде.
— И где ты будешь?
— Дома.
Дэниел проснулся на переднем сиденье, когда солнце было уже высоко, и лучи его били в ветровое стекло. На это он и рассчитывал, когда припарковался позади сгоревшей автозаправки кабиной на восток.
