Кухонный бог и его жена - Тан Эми

Сирены смолкли, и я отправилась домой. Слева от меня от крыш поднимался дым. Может быть, на соседних улицах произошел пожар? На самих крышах лежали предметы, которые взрывами вынесло из окон: лохмотья покрывал и обломки стульев, колесо от велосипеда, плитка и кастрюля, клочья одежды. Нет, не только одежды — рукав с согнутой в нем рукой, ботинок со стопой в нем. И еще кое-что, что мне не захотелось узнавать.

Я медленно шла мимо всего этого, не в силах отвести глаза. А потом увидела ту самую женщину, которая кричала перед падением бомбы. Она сидела на земле, воздевая руки к небу, и рыдала:

— Где ты? Я же велела тебе не выходить на улицу! Почему ты никогда не слушаешься?!

Меня ударила мысль: «Где Данру?» И я бросилась домой. Я видела хромающих взрослых и плачущих детей, улыбающегося мужчину, из уха которого текла кровь. Подбегая ближе к дому, я стала замечать все больше улыбающихся людей, болтающих и ведущих себя как обычно после отключения сирен.

Когда я вошла, Хулань пила чай. Поправляя очки на носу, она внимательно осматривала вяленую рыбу, которая отмокала в большой миске с водой.

— Ой-ой, нас не было всего полчаса, а в нашем ужине уже копошится десяток жуков!

— Где они? — спросила я.

— В миске, вместе с рыбой.

— Ай! Где Данру и тетушка Ду?

— А! Ха-ха! — засмеялась она. — Еще не вернулись. Наверное, сейчас придут.

Дверь открылась, и я бросилась к ней, но там оказались кухарка и ее помощница. Обе посмеивались. Я выскочила и уставилась на дорогу.

— Не волнуйся, — сказала Хулань. — Они скоро вернутся, вот-вот. Попей чаю. Твоя тревога их не поторопит.

— Как мне не волноваться? — крикнула я. — Я видела, как упала бомба. Почти мне на голову. Я видела, что погибло много людей, много ранено. Ужасное зрелище! Обувь без ног, ноги без стоп!

— О чем ты говоришь? — перебила меня Хулань. — Ты это все видела? Где?

И мы вдвоем выбежали на дорогу. Началась гроза. К тому времени, как мы добрались до места, куда упали бомбы, пошел дождь. Хулань приходилось все время вытирать очки.

На улицах скопилось много народу. Полиция в гражданском, военные, американские служащие — все были уже на месте. Пожарные машины и кареты «скорой помощи» перегородили дорогу. Мы набрели на невысокий холм, где собралась толпа. Люди вымокли до нитки, и я не понимала, грязью или кровью испачкана их одежда.

— Что там? — спрашивала Хулань, вытирая очки. — Что ты видишь?

Мы подошли поближе. Я увидела, что множество людей стоят на коленях на вершине небольшой возвышенности, которая раньше была зданием. Они все усердно трудились и быстро копали. Кто лопатой, кто кастрюлями, кто обломками досок.

И вдруг я увидела ту же самую женщину с метлой. Она обернулась и тоже меня узнала. На ее лице отразилось удивление, и она отвернулась.

— Не так! Вы слишком грубо это делаете! — кричала она на других. Но на нее никто не обращал внимания.

— Осторожно! Осторожно! — умоляла она. — Вот так!

И женщина упала на колени и окровавленными пальцами стала выбирать из земли то камень, то осколок кирпича. И когда очередной предмет был извлечен, она с огромной нежностью заглядывала в освободившееся пространство.

Я часто думаю, что случилось потом с этой женщиной, которая разобрала целую гору обвалившейся земли, кирпичей и изломанной человеческой плоти. Кого она потеряла, мальчика или девочку, я не знаю, потому что когда нашли тело, я не смогла смотреть.

Раздались душераздирающие крики:

— Это моя вина! Моя вина!

Я не могла взглянуть на растерзанное тело ребенка, в гибели которого себя винила его мать. Мы все еще искали Данру.

Но в том обвале мы не нашли сына и тетушку Ду, как не нашли их ни в одном обрушенном доме на той улице. Мы с Хулань провели в этом районе несколько часов, слыша, как другие матери зовут своих потерянных детей, видя, как уходит надежда, вздрагивая от пронзительных криков, плача и стонов, переходящих в шепот неверия.

Каждый раз, когда кто-то из этих людей терял надежду, я давала себе обещание, одно за другим. Я произносила их вслух, я клялась именами всех известных мне богов и богинь. Я обещала стать более внимательной матерью для Данру, искренним и верным другом для Хулань, доброй и любящей женой для Вэнь Фу, уважать старшую подругу, тетушку Ду, и слушать ее советы. А еще — принимать свою жизнь без жалоб.

Произнеся последнее обещание, я увидела служанку, бегущую нам навстречу. Она плакала и кричала:

— Наконец-то я вас нашла!

Будто это мы потерялись и нас не могли найти.

О, как я рыдала, когда она мне рассказала! Громко и уже не сдерживаясь, как тогда, когда думала, что потеряла своего ребенка! Служанка сказала, что тетушка Ду и Данру дома, что они пришли меньше чем через две минуты после нашего ухода. И все очень беспокоились, что мы сойдем с ума от страха и тревоги, пока будем их искать. Значит, Данру в безопасности, а мне предстоит выполнить все эти обещания. Хулань слышала, как я их давала, — особенно то, где я обещала быть хорошим другом. Конечно, я и не думала брать свои слова обратно. Если бы я дала хотя бы на одно обещание меньше, кто знает, вдруг Данру бы погиб? Или его нашли бы, но без ноги или без глаза? Кому вообще известно, как это работает?

Конечно же, только потом, гораздо позже, я вспомнила, что давала обещания уже тогда, когда сын был дома.

18. АМЕРИКАНСКИЕ ТАНЦЫ

Я не нарушила своих обещаний. Отказалась только от одного из них — от намерения стать Вэнь Фу хорошей женой. А это не нарушение обещания. Это как сделать покупку у «Мэйси», а потом ее вернуть. Я так сделала на прошлой неделе: купила туфли для свадьбы Бао-Бао, а через два дня увидела такие же, но с двадцатипроцентной скидкой. Вот я и сдала те, что купила, получила деньги и снова купила туфли, но дешевле.

Я никому не навредила таким обменом. Видишь, вон там стоят эти туфли, в коробке. Похожи на те, что я носила во время войны. Те тоже были на каблуке, правда, пониже, и цвет ближе к красно-коричневому.

Но тоже с вырезанным носком.

Вот только качеством эти, современные, туфли лучше, чем те, которые я надела на первые в своей жизни американские танцы и в которых танцевала, когда впервые влюбилась.

Это произошло, когда в Куньмин прибыли «Летающие тигры» [17]. Правда, тогда их называли ГАВ, сокращенно от «Группы американских волонтеров».

А кое-кто именовал их «Летающими акулами», потому что на носах своих самолетов пилоты рисовали острые акульи зубы. Позже кто-то решил, что это не акульи, а тигриные зубы, так и пошло. Теперь ты знаешь, как они получили название «Летающие тигры». По ошибке.

В общем, нас пригласили на американские танцы, посвященные победе. В тот день Хулань рассказывала мне о китайской учительнице, которая сошла с ума, бросила своего мужа и теперь хотела переспать со всеми американскими летчиками, женатыми, холостыми, старыми или молодыми. Ей было все равно, с кем.

— И она прямо так и заявляет! — недоумевала Хулань. — И это китайская женщина! Честное слово! Все говорят, что после победы американцев она заболела и публично отреклась от мужа. Кто знает, что это за болезнь? Но теперь она сходит с ума по сексу, не может перестать о нем болтать. Она очень старая, ей лет тридцать. И совсем даже не хорошенькая!

Хулань сказала, что сумасшедшая учительница тоже будет на танцах, которые проводит Американский клуб. На эту свою вечеринку американцы пригласили китайских пилотов вместе с женами и подружками. Конечно же, нам захотелось пойти! На этих танцах должны были быть музыка, граммофон с пластинками, много еды и пунш с виски — на вкус он не отличался от лимонада, но от него все плясали как безумные.

Прекрасно помню ту танцевальную вечеринку. Ее устроили в рождественскую пору 1941-го, через три дня после того, как японцы снова направили бомбардировщики на Куньмин. Но на этот раз самолеты американских добровольцев прогнали их прочь. Это была большая победа! Первая за долгие годы! Все выбежали на улицы, кричали и приветствовали американские истребители с острыми акульими зубами на носах. Вокруг взрывались праздничные петарды, били барабаны и гудели рожки, словно уже наступил Новый год. Так что, возможно, мы все слегка помешались из-за американцев, не только та несчастная учительница.