Михаил Веллер - Ноль часов
— Кондрат, мы кто-о? — томно протянул он.
— В пальто, — хмуро сказал Бохан. — Молчать всем на хрен.
— Отвечаю на главный и невысказанный вопрос, — сказал Шурка. — Какова наша программа. Проста, как правда. Все предприятия города принадлежат трудовым коллективам. Руководят ими выборные советы, которые выбираются на общем собрании. Собрания пройдут везде завтра же утром. А сегодня мы вынимаем из банков, деньги, и они раздаются по всем предприятиям, учреждениям и так далее, которым задолжали зарплату. А также с личных счетов господ директоров и прочих президентов акционерных обществ. Попрошу всех документы на стол! Матвей — вызывайте по телефону друзей, которым доверяете, и начинайте разбираться. Так. Председатель совета директоров банков или кто тут у вас главный по бабкам — здесь? Два шага вперед!!! Ты, пенек? Поедешь с нами. Матвей — этот товарищ пока остается при вас. (Груня погладил цевье винтовки и обвел строй кровожадным взглядом.) И надеюсь, никто не вздумает рыпнуться!
Хмурый Бохан в этот момент выпалил, и бутылка пепси на тумбочке под окном взорвалась, брызнув коричневой пылью. Все проследили, как гильза катится по паркету.
— Следущая будет в лоб, — пробормотал он. С шумом выходя, в приемной кто-то лапнул за круглый зад секретаршу, она вежливо пискнула.
— Вари кофе новому мэру, детка, — попрощались с ней. — И не вздумай шалить без нас — скоро вернемся, жди!
Двое сели с банкиром в «мерс» и поехали вперед, чтоб раньше времени не пугать охрану грузовиком с пулеметом. Получив указания от подъезжающего босса по сотовому телефону, сбитые с толку татуированные ребята в камуфляже дали сменить себя на дверях, разоружить и запереть без лишних эксцессов. Подкованные каблуки застучали по искусственному мрамору вестибюля.
— Где тут у тебя кладовые, они же защечные мешки и закрома родины? — спросил Шурка, пихая пенька стволом в ребра. — Веди, родимый. Вынимай, все вынимай. Знаешь, какое самое болезненное ранение из неопасных для жизни? Колено прострелить. Одна заминка — и ты хромой. Вторая — и хромота тебе уже не помешает.
Пенек, лысый и седой при черных разбойничьих бровях, был еще крепкий старый дуб и пыхтел на лестницах явно не от немощи, а от злости и умственных усилий найти выход. Тем временем бабы из отдела расчетных операций начали спускать с принтеров списки предприятий и обзванивать бухгалтерии — под зорким присмотром облизывающихся морячков.
— Да! Присылайте срочно людей с машиной для получения зарплаты!
Перед дверью с номерным замком пенек остановился. Сопровождающий его начальник отдела хранения брякнул ключами и глянул искоса. Конвой ощерился.
— Чтобы отключить сигнализацию здесь, надо вызвать представителя вневедомственной охраны, — сказал пенек. — Ну что?
В штанине его синего в редкую полоску костюма появилась круглая дырочка с бурыми краями.
— Ишфините, — прошептал он и поправил вставную челюсть. Прислушался к ощущениям, и облегчение сорвалось с его лица, как птица.
Блиндированная дверь отошла. В ярко освещенном хранилище стояли в два ряда стеллажи, наполовину заполненные мешками и упаковками. Противоположную стенку занимали ячейки сейфов. Пахло неживым запахом бомбоубежища и живым — неповторимым ароматом бумажных денег, прошедших через множество рук.
— Ребя, — с восхищением сказал Габисония, — бабок-то сколько!
— А баксы где лежат?
— Ячейки чьи? Открывай — без фокусов! У народа банковских сейфов нет.
«Наладив процесс», директор банка грустно погладил дырочку на штанине и вежливо испросил разрешения отдохнуть немного в кабинете. Сев в кресло напротив Шурки, он распорядился секретарше подать нитроглицерин, седуксен, кофе, коньяк и сигареты. Запив первые вторыми, закурил, закашлялся и спросил хрипловато:
— Молодой человек, на что вы рассчитываете?
— На все хорошее, — готовно отозвался Шурка.
— Ну, то, что на все выплаты денег все равно не хватит — это ладно. Хотя жаль, что вы не знакомы с азами. Деньги частично в обороте, частично обращены в ценные бумаги, и так далее. То, что банк теперь уничтожен — тоже, допустим, ладно. Хотя за этим последует масса неприятностей для рядовых вкладчиков, рабочих, предприятий и прочее. Лично я могу понять ваш молодой порыв. Но взглянем в корень вопроса. Они проедят розданные деньги и пропьют возвращенные им предприятия. И через год все будет точно в таком же положении, как сейчас. Только уже нечего будет экспроприировать у экспроприаторов, как, помнится, выразился один известный руководитель балтийских матросов.
— Отчего же? Будут работать, производить добро, продавать его, вот и деньги. Просто — у всех, а не у тех, кто ловчее и бессовестнее.
— Понимаете ли, молодой человек, жизнь устроена так, что кто умнее и энергичнее — тот ловчее и бессовестнее. Ну, будут через год другие руководители и другие воры, только развала еще больше. Экономика совсем не так проста, как вам кажется… и в последние годы все имели возможность в этом убедиться.
— Ой, — сморщился Шурка, — вот только не надо про экономику. За десять лет уже уши болят. Разворовывают все внаглую, а валят на экономику. Все ваши экономические сложности — это жалобы мошенников дуракам, чтобы обирать их дальше. За экономику они болеют… За свой мерс ты болеешь и костюмчик испорченный, поди, от Джанфранко Ферре. Богатым нужна та экономика, при которой они хапают больше — а хапаете вы, как нигде, вот под свой хапок экономику и сделали. Да для вас эта экономика — золотое дно, что ж вы рыдаете, крокодилы! Коньячок-то французский? Почем брал, экономист? Или взятка — пардон, презент?
— А что — нравится?
— Перебьюсь! И хватит курить, старый пень — иди крутить хвоста своим бабам, чтоб деньги быстрее раздавали. — Он взглянул на часы. — Надо еще заехать потрясти кой-кого из ваших хозяев города. И не вздумай куда звонить: узнаю — расстреляю лично. Вник?
Стекла вздрогнули от мощного хлопка, прокатившегося над городом, и следом возник знакомый, громыхающий с железным шелестом звук несущегося в облаках товарного состава. Дирктор посмотрел в окно, не обещающее, что ему приснится покой.
— Шесть дюймов, — пояснил Шурка. — Вмазали куда надо, понял?
Выстрел означал: шлюпки на борт.
…Уже выбрав якоря и тронувшись, протерев поднятые шлюпки соляром и сменив парадки на робы, наблюдали непонятную сценку, в возбуждении после дела ввергшую всех в неудержимый нервический хохот. Груня, явно опять подкуренный, с натугой вытащил на палубу чугунный бюст Пушкина, украшавший угол большой кают-компании, и плюхнул его в воду.
— Ты что делаешь, коз-зел! — закричал вахтенный, спеша к нему с занесенной для подзатыльника рукой.
