Себастьян Фолкс - Неделя в декабре
Обстановка в комнате становилась все более напряженной. Никакого душевного подъема Хасан уже не испытывал. Что-то, присутствовавшее в необаятельной практичности Стива, внушило Хасану — впервые — острый страх.
Стив достал из внутреннего кармана своей куртки сложенный лист бумаги, развернул его — лист оказался размером с лекционный плакат — и расстелил на столе.
— Это, — сказал он, — больница «Глендейл». Местная железнодорожная станция в пятнадцати минутах ходьбы вот в этом направлении. Масштаб в карте не соблюден, поскольку некоторые из отделений больницы вы должны изучить в деталях. Первые три заряда будут взорваны здесь, здесь и здесь. Вот в этом здании самая большая плотность пациентов. Возможно, первый взрыв окажется настолько сильным, что от него сдетонирует второй заряд, и пользоваться камерой вам не придется. Взрывная волна пойдет вот из этой надворной постройки по длинному коридору, соединяющему ее с главным зданием больницы, в котором будет заложен четвертый, самый сильный заряд. В надворных постройках находится специализированное психиатрическое отделение, а главное здание — больница общего типа, и вот в этом его крыле, где и будет заложен четвертый заряд, первый этаж отведен под отделение «хроников» — неизлечимых по большей части больных, второй — под родильное. Наши эксперты выбрали это место по причине наибольшей его доступности. Психиатрическая клиника охраняется слабо — всего два привратника у главных ворот, вот здесь, и один, регистрирующий посетителей, внутри. Однако мой проживающий в Пакистане эксперт по баллистике сказал мне, что вот этот соединительный коридор, которым пользуются преимущественно для доставки тележек с едой и иных вещей, способен усилить идущую в главное здание взрывную волну. Вникать во все подробности вам ни к чему. Нужно лишь, чтобы в голове каждого из вас имелся ясный план объекта и чтобы каждый точно знал место, в котором он оставит рюкзак. Поэтому подойдите к столу и внимательно изучите карту. Когда вы уясните себе общую планировку больницы, я покажу вам фотографии ее интерьеров.
Четверо мужчин подошли под взглядами Стива и Салима к столу.
Хасан увидел обведенные красным фломастером очертания «Коллингвуда», «Бердсли», «Эркелла»… Он старался оставаться спокойным и деловитым, однако на кончике его языка уже вертелся вопрос. И потому Хасан обрадовался, когда первым открыл рот не он, но йоркширец Сет.
— Значит… Вы говорите, что мы взрываем больницу?
— Да.
— Я… я…
Похоже, Сету никак не удавалось найти нужные ему слова.
Остальные молчали. Возможно, думал Хасан, Салим и Стив, делая вид, что тут и обсуждать-то нечего, рассчитывают придушить любые колебания прямо при их рождении. Оба молча смотрели на Сета.
В конце концов заговорил Стив:
— Этот объект идеален. Он отвечает сразу трем нашим критериям. Мы попадаем во все выпуски новостей. Получаем большое количество жертв. И наконец, хоть это менее важно, число жертв-мусульман оказывается относительно малым. Не знаю, известно ли вам это, но мусульман в здешних больницах лежит совсем немного. Их не постигают болезни, вызываемые пьянством, среди них редки страдающие ожирением диабетики, ну и так далее. А в психиатрическом отделении процент мусульман еще ниже. Конечно, при взрыве в метро жертв было бы гораздо больше, однако сейчас там введены такие жесткие меры безопасности, что организовать взрыв просто невозможно. А что касается шума в прессе, больница даже лучше, чем транспортная система. Лично я не считаю, что нам следует принимать во внимание, будут ли мусульмане среди наших жертв, поскольку каждому погибшему правоверному обеспечено место в раю. Однако кое-кого пугает мысль о взрыве на станции «Эджвэр-роуд», поскольку она расположена в арабском районе и среди пассажиров скорее всего было много мусульман. Вам все ясно?
— Да, — ответил Сет. — Но… Понимаете…
— Нет, не понимаю.
— Да какого хрена? — сказал Гэри, бывший индуист. — Если мы пытаемся построить справедливый мир, разрушая несправедливый, чего нам волноваться о том, что кто-то лишится при этом аппендикса?
— Я знаю, но…
— Если человек потянул связки, это не значит, что он больше не принадлежит к джахилии.
— Просто я… Хотя нет, вы правы.
— И нечего забивать себе голову кафирской чушью вроде «честной игры» и прочего, потому что…
— Нет-нет, хватит. Я все понял. Хватит. Простите, что заговорил об этом.
Наступила тишина. Промолчав секунд двадцать, Стив сказал:
— Хорошо. Четыре бомбы. Вы получаете номера от единицы до четырех. Один, два, три, четыре. — Произнося это, он поочередно тыкал пальцем в грудь одного из них. — Теперь посмотрим фотографии интерьеров. Запомните их.
Финна, сидевшего на столе подвальной кухни, колотила крупная дрожь. Пол был усеян осколками посуды — это он бил недавно чашки и блюдца, надрывая только-только сломавшийся голос криками, обращенными к матери и к его невидимым мучителям. Ванесса, у которой дрожал подбородок — после того как сын заехал по нему кулаком, — обнимала Финна рукой за плечи, уговаривая съесть, пока они ждут доктора Бернелла, немного йогурта и овсяных хлопьев.
Другой рукой она гладила сына по голове, лепетала что-то, пытаясь успокоить его. Казалось, буйство на время покинуло мальчика.
— Все будет хорошо, милый, все будет хорошо.
Что означает это «все», она ни малейшего представления не имела, но виноватой «во всем» считала только себя. Это она позволила Финну жить как он хочет, потому что ему это вроде бы нравилось, а ей не хотелось докучать сыну — ни придирками, ни даже стуком в его дверь. То есть так она думала. Теперь же, когда сын дрожал под ее рукой, Ванесса поняла: она оставляла мальчика в покое лишь потому, что попытки понять его стали бы для нее лишней обузой — задушевные разговоры с подростком потребовали бы слишком большой траты сил, натуги, стараний найти общий язык с мальчиком, который все еще существовал под внешней оболочкой Финна, грубоватой и колючей; да и слишком надолго пришлось бы ей отрываться ради них от холодных вин Бургундии и пульта управления телевизором.
Она услышала звонок, затем шаги направлявшейся к входной двери Марлы. И сама побежала наверх, в вестибюль.
Бернелл был моложавым мужчиной, лишь недавно начавшим работать в частной практике на Арандел-гарденс. Он мог иногда вести себя более бесцеремонно и менее участливо, чем его старшие коллеги, однако Ванессе этот доктор нравился, потому что выписывал ей сильное снотворное, не задавая никаких вопросов.
Спустившись на кухню, он осмотрел Финна, посчитал его пульс, посветил фонариком в глаза.
— Итак, расскажите мне, что случилось.
— Я услышала, как сын зовет меня сверху. Голос у него был отчаянный. Я подумала, может, он упал, сломал ногу или еще что-то. А когда поднялась туда, мальчик лежал на полу и словно скулил, обхватив себя руками. Но самое ужасное, что я не могу добиться от него хоть каких-нибудь объяснений. Он иногда начинает говорить, но, похоже, не со мной, а с кем-то еще. А потом вдруг набрасывается на меня, расшвыривает вещи — вон там, на полу, видите?
Бернелл кивнул. Бреясь этим утром, он немного порезался, и к ранке прилипла да так и осталась на лице пропитавшаяся кровью ватка. Он заставил Финна вытянуть перед собой руки. Руки дрожали. Потом снова посветил мальчику в глаза.
— Финн, вы должны рассказать мне обо всем, что делали вчера. Мне нужно знать, пили ли вы спиртное, принимали ли какие-нибудь наркотики.
Он легко пришлепнул Финна по щеке:
— Вы меня слышите, Финн?
Финн не ответил.
— Наркотик?
И опять Финн его как будто не услышал.
— Какой? «Экстази»? «Кислота»? «План»?
Походило на то, что Финн этих слов попросту не знает. Он спрятал лицо в ладонях.
— Думаю, нам следует осмотреть его комнату, — сказал Бернелл. — Вы не против?
Покрасневшая от стыда Ванесса кивнула. Ей было страшно подумать, какие шприцы и жгуты они могут там обнаружить.
Бернелл вгляделся в мальчика.
— Лучше не оставлять его здесь. Поднимемся все вместе.
В стоявшей на полу пепельнице обнаружились среди сигаретных окурков остатки трех косяков — Бернелл поднес их к носу, понюхал.
Ванесса улыбнулась:
— Слава богу. Я боялась найти что-нибудь серьезное. Знаете, героин или…
— А это вам серьезным не кажется? — спросил Бернелл. — Посмотрите на сына.
— Но я думала, — сказала Ванесса, — что слабые наркотики — ну, знаете, марихуана и прочее…
— В шестидесятых, может быть. Теперь уже нет. Они смертоносны. Генетически модифицированы для достижения наибольшего эффекта. Весьма вероятно, что любой из этих косяков раз в тридцать сильнее тех, что курили во времена вашей юности. — Он обратился к Финну: — Давно вы курите? Есть у вас запас травы? Где вы его держите?
