Джон Гришем - Покрашенный дом
— Только не фермерством. Найдем работу в Мемфисе или в Литл-Роке, купим себе дом с телевизором и телефоном. И у нас на подъездной дорожке будет стоять хорошая машина, а ты будешь играть в бейсбол в настоящей команде и в настоящей спортивной форме. Здорово звучит, не так ли?
— Звучит очень здорово.
— Мы часто будем сюда приезжать, навещать Паппи и Бабку и Рики. У нас будет новая жизнь, Люк, гораздо лучше, чем теперь. — И она кивнула в сторону поля, в сторону хлопка, гибнущего в воде.
Я подумал о своих кузенах из Мемфиса, о детях сестер отца. Они редко приезжали в Блэк-Оук, только на похороны да еще иногда на День благодарения, и меня это вполне устраивало, потому что это были городские ребята, они были лучше одеты, и языки у них были острые. Мне они не очень-то и нравились, но я все равно им завидовал. Они не были грубы и не демонстрировали особого снобизма, просто они были для меня достаточно другими, чтобы чувствовать себя не в своей тарелке. И именно тогда, в тот самый момент, я решил для себя, что когда буду жить в Мемфисе или Литл-Роке, никогда и ни при каких обстоятельствах я не стану вести себя так, словно я лучше других.
— А у меня есть один секрет, Люк, — вдруг сказала мама.
Господи, еще один! У меня уже и так все мозги забиты сплошными секретами!
— Какой?
— У меня будет ребенок, — сообщила она и улыбнулась.
Я тоже не мог сдержать улыбки. Мне нравилось быть единственным ребенком, но, сказать по правде, хотелось иметь рядом еще кого-то, с кем играть.
— Ребенок?
— Да. К будущему лету.
— Может, это будет мальчик?
— Постараюсь, но не могу обещать.
— Если будет мальчик, значит, у меня будет маленький братик.
— Ты рад?
— Да, мэм! А отец знает?
— Ну конечно. Он полностью в курсе дела.
— И он тоже рад?
— И даже очень!
— Ну и хорошо.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы переварить эту новость, но я сразу же понял, что это просто отлично! У всех моих друзей были братья и сестры.
Тут мне пришла в голову мысль, от которой я не мог избавиться. Раз уж разговор зашел о рождении детей, то меня тут же охватило непреодолимое желание поделиться одним из своих секретов. Он теперь казался мне совершенно безобидным, да к тому же еще и стародавним. С той ночи, когда мы с Тэлли пробрались к дому Летчеров, прошло столько времени, что весь этот эпизод казался уже просто забавным.
— А я все знаю про то, как дети родятся, — заявил я, словно занимая оборонительную позицию.
— Да неужели?
— Да, мэм!
— И откуда?
— А ты умеешь хранить секреты?
— Конечно, умею.
И я стал рассказывать ей эту историю, возлагая значительную часть вины на Тэлли за все, что могло обернуться неприятностями для меня. Это она задумала нашу вылазку. Это она упросила меня пойти с ней. Она меня подначивала! И еще она делала то-то и то-то. Как только мама поняла, в каком направлении развивается моя история, глаза у нее так и заплясали, и она каждую минуту повторяла: «Люк, да не может этого быть!»
Да, я ее здорово удивил! Я, конечно, кое-что преувеличил и расцветил, чтобы мой рассказ был живым и достаточно напряженным, но по большей части придерживался фактов. Ее это здорово захватило.
— Так ты видел меня в окне? — недоверчиво переспросила она.
— Да, мэм. И Бабку, и миссис Летчер.
— И Либби видел?
— Нет, мэм. Но мы ее слышали, еще как слышали! Это всегда так больно?
— Ну, не всегда. А дальше что было?
Я не опустил ни единой подробности. Как мы с Тэлли бежали назад на ферму, а в спину нам светили фары — тут мама так сжала мне локоть, словно хотела его сломать.
— А мы и не знали! — сказала она.
— Конечно, не знали! Мы, правда, едва успели добраться до дому до вашего возвращения. Паппи все еще храпел, а я боялся, что вы придете проверять, как я сплю, и увидите, что я весь в пыли и в поту.
— Мы тогда так устали!
— Вот это-то и хорошо! Я проспал всего пару часов, а потом Паппи поднял меня, чтобы идти в поле. Никогда в жизни я так не хотел спать!
— Люк, мне все же не верится, что ты проделал все это! — Ей явно хотелось отругать меня, но она была слишком захвачена моей историей.
— Но это ж было здорово!
— Тебе не следовало этого делать!
— Меня Тэлли заставила.
— Не вали все на Тэлли.
— Без нее я бы никогда не решился.
— Все же не верю, что вы двое проделали такое! — повторила она, но я мог быть совершенно уверен, что история произвела на нее определенное впечатление. Она улыбнулась и покачала головой в некотором изумлении. — И как часто вы вдвоем отправлялись бродить ночью?
— Думаю, это был единственный раз.
— Тэлли ведь тебе нравилась, не так ли?
— Да, мэм. Мы с ней подружились.
— Надеюсь, она теперь счастлива.
— Я тоже надеюсь.
Мне ее здорово не хватало, но я никак не мог в этом себе признаться.
— Мам, как ты думаешь, мы можем встретить Тэлли, когда поедем на Север?
Она улыбнулась и сказала:
— Нет, не думаю. В этих городах там, на Севере — в Сент-Луисе, Чикаго, Кливленде, Цинциннати, — живут миллионы людей. Нам с ней никогда не встретиться.
А я подумал о «Кардиналз», о «Кабз» и «Релиз». Подумал о Стэне Мьюзиэле, вспомнил, как он обегает все базы перед глазами тридцати тысяч фэнов, собравшихся на стадионе «Спортсменз-парк». Раз все эти команды с Севера, туда мне и надо ехать, в любом случае. Так почему бы не уехать отсюда на несколько лет раньше?
— Наверное, я поеду с вами, — сказал я.
— Вот увидишь, это будет очень здорово, Люк!
* * *Когда Паппи и отец вернулись из города, они выглядели так, словно их выдрали кнутом. Да почти так оно и было — рабочая сила вся разъехалась, хлопок весь вымок. Даже если снова выглянет солнце и вода спадет, у них не хватит рабочих рук, чтобы все убрать с полей. К тому же нет никакой уверенности в том, что хлопок успеет просохнуть. А пока что солнца видно не было, а вода продолжала подниматься.
Когда Паппи ушел в дом, отец выгрузил два галлона краски и отнес их на переднюю веранду. Все это он проделал, не произнеся ни слова, хотя я следил за каждым его движением. Когда он с этим покончил, то пошел в амбар.
Двух галлонов не хватит, чтобы покрасить весь фасад дома. Меня это раздражало, но потом я понял, почему отец не купил больше. У него просто не было больше денег. Они с Паппи расплатились с мексиканцами, и у них ничего не осталось.
Мне внезапно стало совсем гнусно, потому что я все красил и красил, хотя Трот давно уехал. Я продолжал начатую им работу и тем самым заставлял отца расходовать те небольшие средства, что у него еще оставались.
Я уставился на две банки, стоявшие рядышком, и у меня потекли из глаз слезы. До этого момента я не понимал еще, что мы почти разорены.
Отец вкалывал в поле шесть месяцев кряду, а теперь ничего не получил взамен. А когда начались дожди, мне почему-то взбрело в голову, что дом надо докрасить.
Намерения-то у меня были самые добрые, думал я. Так почему мне сейчас так мерзко?
Я взял кисть, открыл банку с краской и приступил к последнему этапу своей работы. И пока правой рукой я наносил короткие мазки по стене, левой я вытирал себе слезы.
Глава 34
Первые же морозы прибьют то, что еще оставалось у нас в огороде. Обычно они ударяли в середине октября, хотя фермерский ежегодник, который отец штудировал столь же усердно, как читал Библию, уже дважды ошибся в своих прогнозах. Несмотря на это, отец каждое утро сверялся с этим ежегодником, когда пил свою первую чашку кофе. Альманах давал ему бесконечные поводы для беспокойства.
Поскольку мы не могли собирать хлопок, все наше внимание переключилось на огород. Мы все пятеро шли туда сразу после завтрака. Мама каждый день уверяла, что мороз ударит нынче же ночью, а если нет, то непременно на следующую ночь. И так без конца.
Я целый час занимался тем, что обрывал стручки гороха с уже провисших плетей. Паппи, который ненавидел работу в огороде еще больше, чем я, работал рядом, собирая бобы, причем прилагал к этому значительные усилия, заслуживающие всяческих похвал. Бабка помогала маме собирать последние помидоры. Отец таскал взад-вперед корзины — под наблюдением мамы. Когда он проходил мимо меня, я сообщил ему: «Лучше бы я пошел красить!»
— Спросись у мамы, — ответил он.
Я спросил, и она ответила, что я могу идти красить после того, как наберу еще одну корзину гороха. Урожай с огорода нынче убирали, как никогда прежде. К полудню там не осталось ни единого боба, ни единой горошины.
И я вскоре вернулся к своей малярной работе в полном одиночестве. За вполне понятным исключением управления дорожным грейдером, это была работа, которую я предпочел бы любым другим. Разница была в том, что я совсем не умел управлять грейдером, потребуется много лет, прежде чем я этому научусь. А вот красить я уже научился. Понаблюдав за мексиканцами, я усвоил еще несколько приемов и улучшил технику работы. Теперь я клал краску очень тонким слоем, стараясь как можно больше выкрасить оставшимися двумя галлонами.
