Валерий Генкин - Санки, козел, паровоз
Лошадиный же рьжий остров привлек его внимание к Борису Абрамовичу Слуцкому, а сеттер Джек — к Вере Моисеевне Инбер. Чудесное стихотворение:
Собачье сердце устроено так:
Полюбило — значит, навек!
Был славный малый и не дурак
Ирландский сеттер Джек…
Не помнишь? Он полетел с хозяином на аэроплане и вместе с ним разбился, не стал прыгать: «Господин мой, я останусь здесь». Правда, может быть, пес просто испугался? И все же.
Так что вкус «стихов виноградного мяса» окрашивался для Виталика оттенками, совершенно не имеющими отношения к поэзии.
А вот и твое последнее письмо из роддома. Дата на нем не стоит.
Не выкидывай приложенную бумажку, у меня там важные записи!
Мой дорогой!
Ты, конечно, не ожидал такой скорости с выпиской.
Не переживай, если чего не успел сделать, — я просто счастлива, что мы будем уже дома, т. к. чувствую себя прилично и девочка в порядке, а то вдруг тут подцепим что-нибудь, она или я, и застрянем.
Принесешь детское и взрослое — в двух разных пакетах.
Детское:
1) Одеяло шерстяное (мамино). Попробуй его вдеть в новый пододеяльник, только прогладь, а если не подходит, то просто одеяло.
2) Уголок (и если с пододеяльником, и если без него).
3) Чепчик розовый (в горошек) байковый.
4) Косыночку (белую).
5) Распашонку тонкую с зашитыми рукавами (чтобы больше подходила к розовому).
6) Распашонку байковую — розовую, с вышивкой.
7) Две тонкие пеленки (новые — те, что сложены и подогнуты, а старые — просто сложены).
8) Клеенку 25 × 25.
9) Пеленку байковую розовую (тоже новую).
10) Ленту розовую.
Для меня:
1) Туфли лаковые бордовые.
2) Чулки.
3) Резиновый пояс (голубой, лежит в шкафу, где коричневая комбинация).
4) Трусы белые (там же).
5) Коричневая комбинация (лифчик не надо).
6) Платье в клетку.
7) Плагц красный (я думаю, что холодно, а если тепло, то не надо).
Приготовь, солнышко, по 1 р. няням, что выведут нас с Оленькой: одна детская няня, одна — моя.
Котинька, что не сделал — сделаем вместе. Приготовься бодрствовать ночь.
Целую, родной.
Оказывается, у меня мало молока, купи в аптеке рожок и соску, здесь дадут докорм. Весит Оленька 3550.
НаташаПриложенная записка:
Необходим докорм, 30–40 г. Молоко стерилизовать. Через неделю — в консультацию для контрольного взвешивания. Молоко годно сутки. Кормить через три часа семь раз в сутки. Сладкая водичка с ложки — 150 г, 1 ч. ложка сахара на 1 ст. воды. Ночью — ложек 10–15 сразу, а днем — по 5–6.
Оказалось, что море — серая полоска за окном вагона. За час до Евпатории она появилась слева по ходу поезда, совершенно заурядная. А говорили — море, море!.. Потом Виталик лизнул плечо вернувшегося в купе АНКа, который на стоянке успел окунуться. Чуть солоновато. Еще были ракушки — на шкатулках и так, сами по себе, увязанные в бусы и раскрашенные, не Бог весть что. Да, и полосканье носа и горла — мама заплывала подальше, набирала в бутылку воды почище.
О чем это я, Господи. Не могу забыть телефонный номер: Миуссы-один-восемь-восемь-девять-один. Чей? Баба Женя бормотала его под нос, крутя диск. Уж не тети ли Раи? Той самой, что лечила меня, потом устраивала тебя в роддом, потом опекала Ольгу, отвергла — к счастью — прописанные ей распорки от дисплазии тазобедренного сустава, потом — потом она впала в маразм и вскоре умерла. Такие вот Миуссы. А когда телефонным узлам раздали буквы, Миусский получил, кажется, Д. У нас в доме были целых две буквы: мой — Б3-81-42, Алика — К4-19-34.
Вот к Алику и вернемся.
Страдал жестоко, но неброско,
Студент Виталий Затуловский.
Это, как выяснилось, пятьдесят лет назад Виталик написал на метровском билете и отдал его Жене. Той, с которой после знаменательного эксперимента с алкоголем встретился на горбике Устинского моста. А напомнила она Виталику об этом через полвека в Тургеневской библиотеке, где Алик давал сольный спектакль под названием «Встреча с читателями». Он теперь писатель, даже член. А книга его очень хороша, ах как хороша его книга. Он спустил с поводка свои раздумья об искусстве — и окунуться в это оказалось истинным удовольствием. И стихи свои читал, устремив голубой взор мимо и чуть выше. Там Арон с Сарой рифмуются с Ронсаром, дон Отелло — с Донателло. Во! Только после той книги стихи отдавали опереттой. И вдруг: «О город дивный мой, о нищий страшный город, осенний и босой, раздет, разбит, распорот…» А еще он шалит с переводами «Матушки Гусыни»:
Королева с утра
В летний солнечный день
Напекла два мешка пирогов.
Но из глуби двора,
Перепрыгнув плетень,
Вор стащил все и был таков.
Но король не дремал,
Он воришку догнал
И ударил беднягу мечом.
И мошенник, мгновенно вернув пироги,
Закричал: воровать? Нипочем!
Виталик вспомнил, как перекладывал Гусынины вирши для дочки. Перед этим стишком он тогда спасовал — легкость и изящество Самуила Яковлевича казались недостижимыми:
Дама бубен
Варила бульон
И пудинг пекла на обед.
Десятка бубен
Украла бульон,
А пудинг украл валет…
Ну и так далее. Теперь же лавры друга снова подтолкнули его к соревновательному настроению. Где, собственно, карты из оригинала? И что за образ короля-изверга: мелкого воришку — мечом? Правда, видать, тупым — преступник не пострадал.
Виталик поскреб затылок. И вот:
Дама червей
Копченых угрей
Купила на пять медяков.
Валет той же масти —
Такое несчастье —
Стащил их и был таков.
Король червей
Велел всех угрей
Зажарить, а с ними — яйца.
Воришка был скор —
Вернул все, что спер,
И обещал исправиться.
И хотя сам Виталик понял, что за Маршаком ему все равно не угнаться, Матушка Гусыня не оставляла его в покое целую неделю, принуждая то и дело хвататься за карандаш. «Посмотрим, посмотрим, — бормотал он, — что тут наваляла эта птица». Ага: Over the water and over the lea, / And over the water to Charley. За морями, за лесами, за широкими полями жил да был Чарли — тот еще парень, выпивоха и бабник: Charley loves good ale and wine, / And Charley loves good brandy, / And Charley loves a pretty girl / As sweet as sugar candy. Что называется, сладкоежка. Дальше следует рефрен за морями и проч., и Гусыня заявляет, что нет и не будет у нее для Чарли ни доброй закуси — I’ll have none of у our nasty beef ни, как понял Виталик, сырья для пива — I’ll have попе of у our barley, но определенно найдется немного муки тонкого помола, чтобы испечь проказнику пирожок.
Вот как распорядился этим текстом Алик Умный:
Любит Чарли эль, вино,
По лесу прогулку,
Любит Чарли юных дев,
Сладких, словно булка.
Только нету у меня
Ни вина, ни мяса.
Нет в запасе ячменя,
Пива нет и кваса…
Здесь образ Чарли получил дальнейшее развитие. Кроме выпить-закусить-прижать девчонку он обрел склонность к неспешным прогулкам среди дубов и вязов добрых старых английских лесов. Пора листопада, к примеру. Шуршит Чарли палыми листьями, какой и кончиком стека подденет, полюбуется и дальше бредет. Одно слегка озадачило Виталика — пристало ли Чарли пить квас?..
И он захотел сказать свое слово:
За морями под горой
Сидит Чарли удалой.
Любит он вино и бренди,
Любит добрый эль,
Любит девушек красивых,
Сладких, словно карамель.
За морями под горой
Сидит Чарли удалой.
Ни вина, ни девушки —
Завести интрижку, —
Только пригоршня муки,
Чтоб испечь коврижку.
Он так привязался к Чарли, что, встретив его снова уже в другом произведении, даже огорчился, поскольку этот малый превратился в отпетого жулика:
Charley, Charley,
Stole the barley
Out of the baker’s shop.
The baker came out
And gave him a clout,
Which made poor Charley hop.
Краткое содержание: кое-кто у кое-кого кое-что спер и за это получил по шее.
У кондитера у Пита
Чарли спер большое сито —
эх, надо бы Питера, что с кондитером дает хорошую внутреннюю рифму «кондитера-Питера», но тогда сито летит к черту —
Да еще прихватил карамели.
Только Пит — мужик что надо,
Так отделал ситокрада,
Что не мог тот сидеть две недели.
Довольный собой, Виталик ревниво заглянул в перевод Алика:
Честнейший малый Чарли —
Простите уж меня —
Украл из лавки пекаря
Три меры ячменя.
Но вышел тучный пекарь
Со скалкой (или без?),
Удар — и бедный Чарли
Подпрыгнул до небес.
В общем, заключил Виталик, все молодцы. Ро-ро-ро, цы-цы-цы.
