Ирвин Шоу - Богач, бедняк... Том 1
Перед ним на скамьях, предназначенных для преподавателей, Рудольф увидел профессора Дентона, декана факультета истории и экономики, который вертелся на своем кресле как белка в колесе, то и дело поворачиваясь к сидевшему справа от него профессору Ллойду, декану факультета английского языка и литературы, и что-то все время нашептывая ему на ухо. Рудольф улыбнулся. Он понимал, что сейчас профессор Дентон язвительно комментирует ритуальные заклинания этого члена кабинета правительства.
Дентон, седеющий, желчный человек, небольшого роста, ужасно разочарованный тем, что сейчас ему не светит более высокое положение в академическом мире, и сам был приверженцем старомодных популистских теорий1. Большую часть своих лекций он посвящал сетованиям по поводу того, что он называл «предательством американской политико-экономической системы», которое он относил ко временам Гражданской войны, Больших денег и Большого бизнеса. «Американская экономика, – проповедовал он в аудитории, – это облезший, весь в трещинах стол для игры в кости, в которые вложена свинцовая сердцевина. Все законы, как и эта игра, так отрегулированы, что только богачам всегда выпадают семерки, а всем остальным – двойки».
По крайней, мере раз в семестр он обязательно ссылался на тот факт, что в 1932 году сам Дж. П. Морган2 признавался перед членами постоянного комитета Конгресса, что не заплатил ни цента налогов. «Так, вот, джентльмены, прошу вас всех обратить на это особое внимание, – призывал он своих студентов с горечью в голосе, – и прошу не выпускать из виду, что в тот же год я из своего скромного жалованья преподавателя платил пятьсот двадцать семь долларов и тридцать центов в качестве налогов федеральному правительству».
Однако нужно признать, насколько мог судить Рудольф, профессор своими обличениями добивался как раз противоположного эффекта. Он полагал, что после его яростных речей воспламененные им возмущенные студенты, сгорая от негодования, немедленно проявят свое горячее желание поскорее сплотиться, чтобы вести активную борьбу за реформы, но, увы, пришел к выводу Рудольф, большинство студентов только лишь мечтало о том времени, когда они сами достигнут высот благополучия и власти, станут богачами, чтобы и их, как Дж. П. Моргана, освободили от того, что Дентон называл «легальным рабством для всего электората».
Когда Дентон подвергал свирепым нападкам очередную статью в «Уолл-стрит джорнал», в которой рассказывалось об еще одном хитроумном слиянии нескольких компаний или биржевых спекуляциях на нефти, в результате чего федеральная казна недосчитывалась миллионов долларов, Рудольф особенно внимательно его слушал, с восхищением воспринимая такую закулисную технику крупного мошенничества, которую перед ними безжалостно обнажал профессор, старательно все записывал в свою тетрадку, надеясь, что наступит такой день, когда и перед ним откроются соблазнительные возможности ведения своего бизнеса.
Рудольф, конечно, добивался исключительно хороших оценок, и не столько ради удовлетворения собственного тщеславия, сколько ради вероятных преимуществ в будущем. И если он внимательно выслушивал высокопарные тирады Дентона, то выступал не в роли его ревностного ученика, а в роли разведчика на территории противника. Все три курса его обучения у Дентона завершились тремя «отлично», и Дентон даже предложил ему стипендию аспиранта на факультете современной истории на следующий год.
Хотя в глубине души Рудольф не разделял наивных взглядов Дентона, этот профессор был единственным преподавателем в колледже, который ему нравился, нравился стабильно во время учебы, и, по его твердому мнению, только он один научил его, Рудольфа, чему-то полезному.
Он, конечно, держал свое мнение, как и все прочее, в глубокой тайне, и все преподаватели на факультете всегда считали его серьезным студентом, дисциплинированным молодым человеком и с уважением относились к нему.
Спикер заканчивал, упомянув в своей заключительной фразе имя Господа. Раздались громкие аплодисменты. Потом выпускников стали вызывать для получения диплома. Президент весь сиял, когда вручал каждому выпускнику перевязанный красивой ленточкой свиток. Он, конечно, получил еще одно очко в свою пользу, так как ему удалось затащить на эту церемонию члена кабинета. Он ведь не читал письма Бойлана по поводу этого его «сельскохозяйственного училища».
Все дружно спели студенческий гимн, оркестр заиграл бодрый марш. Выпускники в черных мантиях выстроились между рядами, где сидели родители и родственники. Черные точки их мантий под летней густой листвой дубовых деревьев смешивались с яркой расцветкой женских платьев, и казалось, что стая черных воронов что-то клюет на поле, усеянном цветами.
Рудольф ограничился несколькими рукопожатиями. У него сегодня – трудный день, и такая же ночь ожидается впереди.
Дентон разыскал его в толпе, поздравил, пожал ему руку, этот маленький, сутулый человек в очках с серебряной оправой.
– Джордах, – сказал он, восторженно тряся ему руку, – вы подумаете над моим предложением?
– Да, конечно, сэр, – ответил Рудольф. – Вы очень добры ко мне.
Нужно всегда уважать старших. Перед ним открывалась спокойная, безмятежная академическая жизнь, правда, с небольшим жалованьем. Через год он станет магистром, через несколько лет получит степень доктора философии, в сорок пять, если повезет, кафедру.
– Меня, конечно, соблазняет ваше предложение сэр, – соврал он. Оно его совсем не соблазняло.
Они с Брэдом оторвались от толпы, чтобы поскорее сдать свои мантии и уехать отсюда, как об этом и договаривались раньше. «Шеви» Брэда с откидным верхом довоенного выпуска ожидал их на стоянке, и в его багажнике лежали его скромные чемоданы. Брэд уезжал в свою родную Оклахому, этот цветущий край.
Они первыми выехали со стоянки. Они не оглядывались. Их альма-матер исчезла за поворотом дороги. Четыре долгих года. Сентиментальность придет позже. Лет через двадцать.
– Давай заедем на минутку в магазин, – попросил приятеля Рудольф. – Я обещал Калдервуду заглянуть к нему.
– Слушаюсь, сэр, – любезно откликнулся Брэд, держась за руль. – Ну, похож я на образованного человека?
– На представителя правящего класса, – поправил его Рудольф.
– Ну, выходит, я не зря здесь тратил время, – сказал довольный Брэд. – Как ты думаешь, сколько зарабатывает в год член кабинета?
– Пятнадцать-шестнадцать тысяч, – сказал Рудольф наобум.
– Крохи, – заключил Брэд.
– Плюс почет.
– Значит, еще дополнительно баксов тридцать в год, – сказал Брэд. – Освобождение от уплаты налогов. Как ты думаешь, он речь себе сам писал?
– Вероятно.
– В таком случае ему слишком много платят. – Брэд стал напевать мелодию песенки «Все самое модное – в Канзас-Сити». – На вечеринке у твоей сестры сегодня будут девчонки, как думаешь?
Их пригласила к себе на вечеринку Гретхен, чтобы отметить такое важное событие в их жизни. Джулия тоже должна прийти, если уговорит родителей.
– Вероятно, – ответил Рудольф, – на вечеринках всегда бывает пара свободных девушек, ты же знаешь.
– Я читаю весь этот вздор по поводу современной молодежи в газетах, – заворчал Брэд, – о том, что она опустилась на дно, катится к чертовой матери, о том, как низко упала общественная нравственность за время войны, но мне лично никак не удается попотчеваться, хоть чуть-чуть, этой старой развращенной нравственностью, в этом я уверен. В следующий раз, если я буду поступать в колледж, то только в такой, где совместное обучение. Смотришь на такую чистокровку, умирающую от секса бакалавра гуманитарных наук, и не знаешь, с какого бока к ней подойти, как говорить с ней. – Брэд весело напевал привязавшийся мотивчик.
Они ехали по городу. После окончания войны здесь появилось немало новых домов, небольших фабрик, с лужайками перед фасадом, с цветочными клумбами, местами для отдыха, ставшими символами безбедного существования, магазинов с фронтонами, перестроенных так, словно они стояли на сельских улочках английских графств восемнадцатого века. Обшитое белыми досками здание, которое когда-то было городской ратушей, теперь стало летним театром. Жители Нью-Йорка все чаще стали покупать фермы в ближайшем пригороде и приезжали сюда на уик-энды, каникулы, в отпуска. Уитби за те четыре года, которые здесь прожил Рудольф, стал заметно более процветающим городком. На площадке для игры в гольф появилось еще девять дополнительных лунок. Расширялись возможности приобретения земельной собственности, особенно в Гринвуд-Истейт, где можно было без особой волокиты купить хотя бы пару акров земли, чтобы построить на этом участке свой дом. Здесь даже возникла небольшая колония представителей свободных профессий, и когда президент университета пытался переманить к себе квалифицированных преподавателей из других учебных заведений, он хвастался, что Уитби расположен в процветающем, растущем городе, где жизнь, благосостояние и жизненные условия постоянно улучшаются, а он весь пронизан атмосферой высокой культуры.
