Юкио Мисима - Запретные цвета
Сюнсукэ оборвал смех. Вынул из кармана носовой платок, вытер слезы. Его влажные нижние веки сморщились, постарели — как будто замшели.
— Он тронут, видите ли! Он влюблен! — воскликнул Сюнсукэ. — Какая чепуха! То, что называется чувством, способно, подобно прелестной жене, легко ввести нас в заблуждение. Вот почему это всегда вызывает возбуждение у неотесанных мужланов. Не сердись на меня, Ютян! Я ведь не говорю, что ты из этой же породы профанов. Тебя, к несчастью, стало томить влечение. В твоем сердце, абсолютно чистом, проснулась жажда к сильным переживаниям. Это обычная болезненность. Подобно мужающему мальчишке, очарованному своей влюбленностью, ты всего-навсего тронут своей впечатлительностью. Когда ты поправишься от этой идеи фикс, твои чувства исчезнут, как легкий туман. Не сомневайся! Ты и сам, должно быть, знаешь — вне сексуальности в природе не бывает чувств. Никакая идея, никакое умозрение не возбудит человека, если в ней не заключена сексуальность. Человек бывает взволнован самой потаенной срамотой мысли, концепции, идеи и вовсю распаляется, как резонерствующий франтоватый денди, восхищенный всего лишь разодетыми напыщенными фразами. Было бы лучше, если бы мы выбросили из нашего лексикона такое размытое словечко, как «чувство». Конечно, я покажусь злобным, но я стараюсь проанализировать твои слова. Вначале ты свидетельствовал: «я взволнован». Затем ты засвидетельствовал: «я люблю госпожу Кабураги». Каким же образом связаны между собой эти два твоих утверждения? Короче, ты ведь прекрасно знаешь, что в человеке нет эмоции, не связанной с сексуальным желанием. Вот поэтому ты поспешил прилепить слово «люблю» как постскриптум. Таким образом, произошла подмена: слово «люблю» стало синонимом твоего плотского вожделения. В этом пункте, надеюсь, у тебя не будет возражений. Госпожа Кабураги сбежала в Киото. И коль все это имеет отношение к проблеме животной страсти, ты можешь быть совершенно спокоен. Ведь ты впервые позволил самому себе полюбить женщину, не правда ли?
И прежде Юити не поддавался таким разглагольствованиям. Его глубокие печальные глаза отслеживали нюансы возбужденного поведения Сюнсукэ. Юити уже научился оголять его слова и тщательно их анализировать.
— Ну почему же, сэнсэй? — возразил юноша. — Когда вы говорите о животном желании, вы имеете в виду нечто более жестокое, чем принято считать у людей, полагающихся на свой разум. Чувство, которое я испытывал, когда читал это письмо, было таким сердечным, таким теплым, что я не решился бы назвать его животным. И разве верно то, что все чувства в этом мире не что иное, как только сексуальное желание? В таком случае не есть ли похоть та же ложь? Считается, что подлинно только такое положение, когда желание чего-либо не исполняется. Ну, если это верно, то и положение, когда желание удовлетворяется сиюминутно, следует считать миражным, не так ли? Я же думаю иначе. Эта жизнь подобна жизни нищего, который всегда припрятывает милостыню из своей коробочки прежде, чем она наполнится, чтобы люди в другой раз подбрасывали ему еще больше. Я нахожу все это вульгарным. Иногда я думаю, не броситься ли во что-нибудь до самоотречения. Пусть даже ради какой-нибудь ложной идеи! Пусть даже бесцельно, все равно! В старших классах школы я много занимался прыжками в воду и прыжками в высоту. Как здорово возносить свое тело под небеса! Я думал: «Вот, еще одно мгновение, и я замру навеки в воздухе!» Зелень поля, голубизна бассейна — все это всегда окружало меня. Теперь же я не вижу вокруг себя ни зелени, ни синевы. Если это будет в моей жизни, пусть даже благодаря ложной идее, то ради бога! Ведь подвиг мужчины, который завербовался в солдаты по заблуждению, не перестал быть подвигом.
— Какой ты высокопарный! Прежде ты мучился оттого, что едва ли мог поверить в свою способность чувствовать. Я не знал, что делать с тобой. Тогда я преподал тебе несколько уроков радости в бесчувствии. И вот ты снова пожелал остаться несчастным! Твое несчастье должно быть таким же совершенным, как твоя красота. Раньше я не говорил тебе открыто, что сила, которой ты обладаешь, сила делать мужчин и женщин несчастными, происходит не только из твоей красоты, но также из твоего дарования быть более несчастным, чем кто-либо другой.
— Вы правы, сэнсэй, — грустно вымолвил Юити. — Наконец вы высказались. Теперь ваши уроки стали тривиальными. Вы научили меня видеть мое несчастье, научили жить с ним; вы объяснили, что у меня нет другого пути, чтобы избежать этого. Сэнсэй, а скажите-ка мне откровенно, вам никогда не случалось чувствовать что-то подобное?
— Ничего, кроме сексуального желания.
Юноша чуть-чуть улыбнулся.
— Это было прошлым летом на побережье, когда мы впервые встретились с вами? — спросил он.
Сюнсукэ вздрогнул.
Он вспомнил то жгучее-жгучее летнее солнце, синее-синее море, одиночное завихрение волны, хлесткий бриз в ушах… Он вспомнил греческое видение — как сильно взволновало его это видение бронзовой скульптуры пелопоннесской школы!
Разве в этом не было сексуального чувства? Или же намека на сексуальность? В те времена повседневная жизнь Сюнсукэ не была отягощена мыслями, и вдруг впервые он включил мысль в свой обиход. Были ли его размышления пронизаны сексуальным желанием? Его дурные нескончаемые предчувствия по сию пору вращались только вокруг этого вопроса. Своим вопросом Юити обезоружил старого писателя.
Ровно в этот миг перестала звучать музыка из проигрывателя. В бар снизошла тишина. Хозяин заведения куда-то вышел. Только гудки проезжающих автомобилей отзывались эхом в стенах помещения. В городе зажигались неоновые огни, наступала рядовая ночь.
Безо всякого повода Сюнсукэ вспомнил фрагмент своей давней повести:
…Он задержался, окинул взглядом криптомерию. Это было высокое дерево, и довольно старое. В одном месте облачного неба образовалась прореха, и сквозь нее пролился водопадом солнечный свет, озарив всю криптомерию. Внутрь кроны, однако, свет не проникал, как ни пытался. Лучи тщетно стремились к нижним ветвям, ниспадая лишь на мшистый покров земли… Как это странно, что он чувствовал волю дерева! Волю расти и вздыматься к небесам, упрямо отвергая свет! Как будто ему была ниспослана миссия передать небесам точный образ этой темной воли к жизни.
Он вспомнил пассаж из только что прочитанного письма госпожи Кабураги: «Вы были неприступны как стена — великая тысячемильная стена варварской армии. Вы были любовником, который никогда не любил меня. Вот поэтому я обожала Вас и сейчас обожаю Вас так же, как прежде».
Сюнсукэ взглянул на белые зубы за слегка разомкнутыми губами Юити.
