Дина Рубина - Синдикат
— Зачем? — спросила я, ценящая покой и одиночество превыше всего на свете.
— А интересно! — ухмыляясь, признался, он тоном пятиклассника, выкравшего у отца из письменного стола сигару и выкурившего ее в подъезде с тремя такими же бездельниками.
Кстати, Овадья: мы столкнулись с ним в поезде. Он из своего элитарного СВ проходил моим плебейским купейным в вагон-ресторан. Увидев меня, страшно обрадовался. Мы поболтали минут десять, стоя у окна в коридоре.
— Такая огромная страна… — проговорил он, и в голосе его слышались нотки мечтательного восхищения.
— А я думала, тебе надоело разъезжать… — осторожно заметила я.
— Нет! Нет! — он, казалось, не мог оторвать зачарованного взгляда от унылой равнины за окном, с редкими нищими деревнями и серыми будками дачных участков… — Иногда мне кажется, что я везде уже был… Но наступает день и появляется какой-нибудь новый город, который мне страшно хочется увидеть… Мне жалко не увидеть его, понимаешь?
— Понимаю… — я улыбнулась…
— А вот, если ездить так из края в край без остановки, — спросил он, — как ты думаешь, — за сколько лет я объеду всю Россию?
— Трудно сказать…
Мы попрощались, и он направился в вагон-ресторан…
Я обернулась. В двух шагах от меня стоял мрачный мужчина в ушанке — в вагоне, несмотря на весеннюю пору, было холодно.
— Извините. Можно задать вам вопрос? — спросил он требовательно-вежливым тоном…
— Пожалуйста…
— Скажите, когда будет мир между нашими народами?
Так… подумала я… Какого хрена я согласилась ехать этим чертовым купейным…
— Ну, почему вы такие агрессивные?! — напирая голосом, продолжал он, изо всех сил стараясь тормозить на последней приличной интонации.
— Кто — мы?
— Ну, вы — мусульмане!
Я вздохнула. Выдохнула.
— Мы не мусульмане, — проговорила я мягко.
— А кто? — нахмурился он.
— Мы — евреи.
Он с размаху хлопнул себя пятерней по лбу, так что ушанка съехала на затылок и простонал:
— О, бля-а-а-а!..
…Я вошла в купе, обнаружила, что дверь не запирается, села, завернулась поплотнее в плащ и приготовилась коротать эдак ночку. В соседнем купе гораздо веселее меня коротали ночь четверо пьяных летчиков. Во всяком случае, профессиональный уровень беседы не оставлял сомнений в том, что они именно летчики: «…я ему: у меня шасси неисправно… разрешите зайти на посадку, бля! А он мне — погуляешь, бля! Я ему — у меня 60 пассажиров в салоне, у меня руль сейчас на хер полетит совсем! А он мне — погуляешь, бля…»
Я сидела, завернувшись в плащ, как герои средневековых испанских новелл, и с обреченным ужасом думала, что вот они-то меня завтра и повезут — из Саратова в Москву я летела «Аэрофлотом».
Страх же мой перед отрывом от земли, а Земля по гороскопу — моя стихия, может сравниться только с моим же страхом перед огнем. Однако же мы, синдики, застрахованы все на огромную сумму. Чуть ли не на миллион шекелей. Так что в полетах, на всех этих старых этажерках, на чертовой высоте, оторванная от земли, как Антей, я только вцепляюсь в подлокотники мертвой хваткой и бормочу себе: «большая страховка… большая страховка…»
Перед самым Саратовым долго, с час, стояли в поле… Редкий дождь длинными нитями опутывал в окне какой-то хутор на пригорке, превращая его в кокон.
Я выволокла сумку в тамбур (всегда я тащила в наши филиалы гостинцы-фенечки: книги, брошюры, календари, издаваемые нашим департаментом), там уже стояла и курила проводница, ждала, когда дадут путь. И мы разговорились. Она живет под Саратовом, у нее — дом, хозяйство. Жизнью своей, думаю, довольна, хотя все критикует: российская привычка. Рассказывает, что в селе у них устроили церковь в бывшем Сельсовете. Иконы внесли, освятили, — все, как полагается, а все же дух этот советский въелся в стены, пропитал их… Ни свечи не помогают, ни лампады… «Проходили вчера с матерью мимо, я говорю: „смотри, мам, у нас из одной крайности в другую: то из церкви конюшни устраивают, то из конюшен — церкви…“
…В Саратове, который сразу понравился мне куда больше длинной, вытянутой вдоль реки Самары, я выступала в университете, как оказалось — огромном и замечательном, в зал набилось человек пятьсот, лица все чудные, молодые — услада писательского сердца… А после выступления в одной из аудиторий устроили нечто вроде импровизированного банкета для «своих», которых собралось человек двадцать — говорунов и застольников. Но главным, и самым талантливым говоруном оказался председатель и спонсор местной общины, профессор, доктор наук, искусный матершинник и вообще — веселый пират Володя К. Я всегда радуюсь, когда на подобных, организованных после моих выступлений, застольях оказывается такой вот тамада-сам-себе-затейник, которому охота и меня посмотреть, и себя показать… В таких случаях я просто отдыхаю, улыбаюсь и тяну с тарелки кружки копченого сыра…
Кстати, профессор-пират Володя прекрасно осведомлен о жизни великой московской общины, часто бывает в Москве. Рассказывает после девятой рюмки, глаза блестят, и видно, что и я ему нравлюсь, и он сам себе нравится:
«А синагога там, на Поклонной горе… бывали, конечно, да? Надпись там золотыми буквами — „Без прошлого нет будущего…“ — ну и так далее, да? Мое сочинение! Я случайно прочитал, что они конкурс объявили на лучшую надпись, ну, и по пьянке как-то факсанул один из своих афоризмов… да и забыл. А тут вхожу и читаю, и узнаю свой текст… Да? Ну, я и раньше, приходилось, печатался… там, научные труды, статьи… но — зо-ло-том?!! Подхожу к раввину, говорю — а вот это, мол, нельзя ли узнать — кто автор вот этого? Он: — зна-а-ете, зачем вам это пона-а-добилось…
— Ну, как-то интересно, — говорю, — в смысле гонорара…
— Вас это не должно интересова-а-ть… Этот человек находится здесь, и то, что он — автор, знают двое — он и Бог.
А я как раз приехал не один, а с Эдиком, бандитом, хорошим парнем, — он много трудится, занимается благотворительностью… Говорю ему — что, Эдик, третьим будешь? — А это, — говорит, — Володечка, — смотря по тому, какая компания…
— А компания, — говорю, — я и Бог, — тебя что, не устраивает?»…
Ну, и так далее… За столом он царит, окружен совсем еще молодым бабьем, рядышком сидят две бывшие его жены, третья бегает, подает на стол…
…А вчера, вернувшись в Москву, обнаружила в детском садике некоторую неудобную перестройку на первом этаже, которую успели произвести за те несколько дней, что меня не было: туалет слева тоже превращен в кабинет для нового сотрудника, присланного из Синдиката. Мельком видела его вчера: незаметный, щуплый человечек без единой приметы. Ни за что не узнаю, если встречу где-нибудь. Это наводит на мысль. Кстати, он освобожден от наших бесконечных перекличек. Не откликается, говорит Яша, и уверяет, что это весьма серьезный господин как раз по теме десяти потерянных колен. Все это очень мило, конечно, но очередь в единственный туалет наверху выстраивается с утра, и до вечера никогда не редеет. Вот уж в этом строю все мы равны. Даже Маша, преданная мне до икоты, свою очередь не уступает никогда…
