Дмитрий Быков - Эвакуатор
Он решительно направился к Игорю, но замер на месте, как вкопанный.
— Система дубль пятнадцать, — одними губами сказал Игорь. — Не бойся, Катя, это я умею.
— А я не понимаю, Сережа, почему ты молчишь! — воскликнула Любовь Сергеевна. — Я понимаю, что, может быть, твое мужское самолюбие…
— Да что мужское самолюбие, — тихо сказал наш Сереженька, как он это умел. Таким образом он обычно разгонялся перед тем, как заорать. — Что же, я давно понимаю. Я простой человек, а она художник. Мне каждый день давалось это понять. Что вот у нас творческие запросы, а ты давай как знаешь. Нам не привыкать, мы свое место понимаем. Нам надо плевать на свои, может быть, творческие запросы, которые мы тоже умеем, и обеспечивать творческий труд высшего существа. — Голос его уже набухал слезами, и Катька предчувствовала следующую стадию — в пьяном виде обычно следовал рассказ про любимого друга Петьку, трагически погибшего в горах при неописуемых обстоятельствах, а в трезвом начиналось самоуничижение; с барласкуна, конечно, было как следует не запьянеть. — Да, я понимаю, ты выше меня… ты лучше меня… но зачем было все пять лет самоутверждаться на мне?! Ты думаешь, я не видел… не понимаю ничего?! Ты знаешь, сколько у меня было всего за эти пять лет?! Я мог, я должен был… она была чистая, удивительная… я должен был уйти! Но как же я мог! Художница, высшее существо… дочь… семья… И вот теперь я здесь, и на моих глазах!
— А вот мы сейчас спросим кое с кого, — грозно повторил дядя Боря. Повисла гнетущая пауза. Дядя Боря мучительно боролся с системой дубль пятнадцать. Неожиданно раздался резкий, отрывистый смех Майнат.
— Русские свиньи! — закричала она. — И здесь передрались! Сейчас совсем друг друга поубивают! Давайте, давайте! Русские свиньи!
— Хенде хох! — неожиданно вскрикнула Стефани на чистейшем немецком, подняла свое ружье и стала переводить его с Игоря на Майнат и обратно. — Вы все тут быть заговор, но мы сейчас будем выводить чистая вода! Мы будем сейчас здесь тут шнель шнель стройть айне кляйне арбайтен новый мировой порядок!
— Мы будем сейчас немножко спрашивать, — повторял дядя Боря.
Так осуществилась наконец антитеррористическая коалиция, для успешного функционирования которой оказалось достаточно всего лишь перелететь на Альфу Козерога. Следует, однако, отметить, что и на Альфе Козерога усилия коалиции обратились прежде всего не на то, чтобы нейтрализовать чеченку Майнат, а на то, чтобы подвергнуть остракизму одну малозначительную художницу и одного ощипанного ангела.
Браво!
И тогда Катька вскочила, сжала кулаки, затрясла головой и завела свою любовную песнь, которую мы тут воспроизводим практически без купюр.
ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ КАТЬКИ— Игорь, заводи лейку! Заводи лейку!
Игорь, солнце мое, возлюбленный мой, душа души моей, полетели отсюда!
Игорь, нам больше нечего тут делать!
Это больше не наша планета.
Мы не спасемся ни на одной из ее сторон,
Ни на северной, ни на западной, ни на южной, ни на восточной,
Ни на одной из тех десяти, которые не входят в земную розу ветров!
Ведь она была такая многогранная, такая многоугольная,
И всякой твари находилось на ней место,
И каждому был приют, и каждому убежище,
Но теперь на ней нигде, никогда, никому нельзя будет укрыться
От добродетельных слесарей, осторожных ветеринаров,
Прозорливых шоферов, патриотично настроенных безработных,
Девочек с пластинками на зубах, военных летчиков с повадками джентльменов,
Всех, кто заслужил свою участь и так понапрасну спасся!
Игорь, заводи лейку, заводи лейку,
Игорь, заводи свою шарманку, полетели отсюда,
Включай мультизатор, нагревай культиватор,
Трансглюкируй свой трансглюкатор — и ключ на старт!
И всюду, куда мы с тобой прилетим на лейке,
Нас встретят руины, огни, воды, покореженные медные трубы,
И везде, на какой бы перрон мы с тобою ни приземлились,
Круша ветки, вертясь волчком, поднимая пыль, опрокидывая табуретки,
В лепешку расплющивая копулятор, столько уже претерпевший, —
Толпы будут ползти, задыхаться, спешить к последней ракете,
Вот-вот готовящейся стартовать туда, куда нас не пустят.
Везде, где бы мы с тобою ни очутились,
Будет глад, и мор, и чума, и огненный ветер,
И расплата за все и сразу,
Потому что любовь — это ровно такая эвакуация,
Которая только в такие места и эвакуирует.
Потому что — и я знала, знала, знала с самого начала, —
Любовь — это огни, воды, покореженные трубы,
Перевязанные во избежание последствий,
Это идти вдвоем по стерне, хрустящей первым морозом,
Тащить чемодан ненужных вещей, раскрывающийся ежеминутно,
Это прятаться по ночам в стогах, в погребах пережидать облавы,
Умолять, чтоб пустили из милости, дали воды, швырнули горбушку.
Потому что любовь — это выход из всех договоров, из всех раскладов,
Выпаденье из всяких рамок, отказ от любых конвенций,
Это взрывы, воронки, шлагбаумы, холодные ночи,
Танцы на битом стекле, пиры нищеты и роскошь ночлежек,
Нескончаемая тоска полустанков и перегонов,
Неописуемый ужас мира, понимаемый по контрасту.
И уж если мне попался эвакуатор —
Отрывай меня от ребенка, эвакуируй меня отсюда,
Забери меня в путь, у которого нет конца и начала,
Только станции и полустанки — Тарасовка, Столбовая,
Альфа Центавра, Свиблово, далее непонятно,
Вывеска обгорела, буквы не прочитаешь,
Только и видно, что кромешная тьма да искры.
Игорь, заводи лейку, заводи лейку,
Сердце души моей, полетели отсюда,
Это эвакуация, это эвакуация,
Вы слушали группу «Эвакуатор», покажите мне ваши ручки,
Мы полетели туда, где глад и мор и скрежет зубовный,
Прощайте все, поминайте лихом, приятного аппетита,
Ад, марш за нами, и даже с опереженьем,
Ты должен нас встретить там, куда мы прибудем.
Катька остановилась и перевела дух. Все молчали. Она стояла, прижимаясь к Игорю и спрятав лицо у него на груди.
— Да, — сказала бабушка, — поезжайте. Так оно правда будет лучше.
— Подушу не отдам, — быстро сказал Сережа.
— Мама! — завизжала Подуша.
— Ничего, ничего, — сказала бабушка. — Уляжется все, прилетите.
— Пошли, Катька, — прошептал Игорь. — Правда, пошли.
12
