Лев Кассиль - Вратарь Республики
Карасику вдруг стало весело.
— Антону Михайловичу, наше вам! — сказал он.
— Здравствуй, Женя… — пробормотал Антон.
Оба одновременно откинулись на подушки. Как дальше говорить, никто не знал. Минут пять они лежали неподвижно и безмолвно.
— Вот, опять встретились, — сказал Антон.
— Да… А ты как сюда?
— А, невезение. Можешь поверить, газ ушел…
Карасик подозрительно взглянул в лицо Кандидова. Антон опустил глаза.
— Женька, — наконец решился он, — не хватит нам в разрывушки играть, а?
— Это твой почин.
— Ну, сдаюсь, сдаюсь, ты выиграл. Достаточно с тебя?
— Эх ты, гад! — сказал Карасик укоризненно, долбя затылком в подушку. — Кого? Меня? Как жука, в коробочку взял.
— Женя, честное слово, ненароком… Можешь ты поверить?..
— Все у тебя ненароком: и газ и коробочка. Молчи уж, знай, змей ты коробчатый!
Это просто непроизвольно выскочило у Карасика. Он сам не мог понять, откуда пришло ему в голову такое сочетание: змей коробчатый. Само так сказалось.
Но от этого восклицания, напомнившего детство, смешное соперничество, оба разом повеселели и обрадовались.
— Женя! Эх, Женька, пойми ты!..
— Ладно уж, черт с тобой! — беззлобно сказал Карасик.
Они лежали друг к другу лицом, испытывая чувство счастливой неловкости, и весело хмурились.
— Женя, — сказал вдруг Антон и плотно прикрыл глаза, — можешь, пожалуйста, ржать надо мной, что я бабой стал. Но знаешь, какой ты для меня есть друг? Самый дорогой ты, родной мне человек изо всех на свете. Вот!.. — Он сердито повернулся лицом к Карасику. — Не веришь?.. Не надо.
— Тоша, — сказал Карасик, — Тошка, я же как дурак, тебя самого люблю, черта!..
Оба не могли больше вмещать в себе всю внезапно забушевавшую нежность.
— Давай, что ль, уже окончательно почеломкаемся, — сказал, приподнимаясь, Антон и спустил ноги на пол.
— Только осторожненько. У меня ребро… — предупредил Карасик.
Антон сконфузился.
Когда мама Фрума и Груша в дозволенный час, с цветами, кулечками, свертками, пакетиками, бутылками, робко заглянули в дверь палаты, не зная, чем кончилась затея Баграша свести Антона с Карасиком в больнице, они увидели, что Кандидов, набросив на плечи халат, сидит на постели у Карасика. Друзья вели такой разговор:
— Э-э-э, ты, дурной михрютка, — говорил Антон, — игрок!
— Сам дурак, у-у, обалдуй здоровый! — умиленно отвечал Карасик. — Съел голешник?
Оба крайне смутились, увидя вошедших, Антон нырнул под одеяло на свою кровать.
— А-а-а, — сказала мама Фрума, — вот он, глядите на него… Блудный сын.
— Блудный сукин сын! — сказал Карасик.
— Ну как, заживает, легче?.. — озабоченно спросила Груша у Карасика и сердито повернулась к Антону. — У, травленый! Напугал меня вчера до смерти. Спасибо скажи, что жив остался и глаза твои целы. Я бы тебе их повыдирала, если бы Женечку вовсе убил, оглашенный.
— И когда вы этот пакостный футбол бросите? — говорила мама Фрума. — Что это за интерес, я не понимаю: не выиграл, так огорчение, выиграл, так что из этого?
Потом, хорошея от смущения, Груша сидела у постели Карасика. Она прибрала на столике, поправила подушки и даже отважилась разок погладить ему руку. И всегда это смешило Карасика, а теперь тронуло. Он видел нежный затылок, отягощенный тугим, увесистым узлом волос, подбородок с ямочкой. Большая, сильная, она двигалась легко. Ветерок шел от ее руки. Простая, ясная красота ее, открытая и милая, взволновала сегодня Карасика. Дурак он был, что не хотел замечать ее внимания раньше.
Она вспыхнула и стала прощаться. Карасик задержал ее руку.
Она так покраснела, что даже слезы выступили у нее на глазах.
— Ах вы, Груша, — сказал Карасик, — хорошая вы!
— Женечка, Евгений Григорьевич… — лепетала она, сгорая от смущения и счастья.
Она умоляюще посмотрела на Карасика и оглянулась на Тошку.
— Ну, что барометр? — спросил Карасик.
— Падает, — объявила она таким голосом, как будто это падало ей на голову. — До «пы» дошел. Переменно. Ожидается похолодание, порывистые ветры, низкая облачность, возможны осадки.
— Груша, не верьте барометрам — будет потепление и никаких осадков, — сказал Карасик и торжественно, как королеве, поцеловал ей руку.
Она вылетела из комнаты и чуть не сшибла идущих навстречу Фому и Бухвостова.
Она промчалась мимо них ликующая, тревожная, как пожарная машина.
Ребята остолбенели и долго смотрели ей вслед.
Антон с тревогой посмотрел на дверь. Карасик знал, кого ждет Кандидов. Но ожидания пока не оправдались.
Фома и Бухвостов подчеркнуто поздоровались сперва с Карасиком.
Потом они обернулись и как ни в чем не бывало проговорили:
— А, Антон Кандидов, здорово!.. — и по очереди пожали руку Антону.
— С нами, значит, опять?
— Выходит… — сказал Антон.
— Ну, значит, вместе поедем… — начал Фома.
— Фома! — сказал Бухвостов.
— Ну?
— Опять?
— Чего опять? — вызывающе спросил Фома.
— Опять треплешься! Сказано, об этом болтать пока преждевременно.
Оба заговорщика переглянулись, попрощались и ушли.
Теперь вошли Баграш и Настя. Антон побелел.
— Ну, загробный ресторан, встреча друзей, или с того света без билета? — с нарочитой веселостью заговорил Баграш, схватил стул, повернул его сиденьем к постели Карасика и широкими своими плечами загородил весь мир.
«Как?» — спросил он глазами. И Карасик дважды моргнул: все, мол, улажено.
— Так, — сказал Баграш. — Там, кстати, Антон, тебя Цветочкин с Димочкой дожидаются внизу.
— В шею! — сказал Антон нетерпеливо.
— Так? Добро!
Карасику очень хотелось посмотреть, как они там с Настей. Но за спиной Баграша ничего нельзя было увидеть.
— Ну, знаешь наши новости? — спросил Баграш.
— Нет.
— Тебе волноваться — как, ничего, можно?
— Да, можно! Что такое?
— Двухлодочный стоместный экспресс разрешили. Твоя статья подействовала, да и вообще успехи наши… Как считаешь, поднимем?
— Вопрос! А ты?
— Еще спрашиваешь… Но крепко придется попотеть. Так? И знаешь, по секрету: намечают мировой поход на нем. Через год, по опробовании.
— Куда, в Батум? — спросил Карасик.
— Заверни подальше: вокруг Европы. Что, здорово? Только это пока… понял?
— Ясно! — сказал Карасик.
За крепкой спиной Баграша что-то происходило. Карасик старался расслышать, но Баграш говорил нарочно очень громко. Все-таки Женя услышал отрывки разговора.
— Настя, ну можешь простить? — бормотал Антон. — Я сам не знаю, как это со мной. Осклиз вышел… У нас, у грузчиков, бывает. Только я не могу больше так, один, как собака, без тебя, без наших, Настя… Я же тебя…
