Уильям Хоффер - Только с дочерью
– Это не имеет значения, – твердил Баба Хаджи. – Как только у вас появится свое жилье, мы все вам поможем.
– Тараф, – почти крикнул Махмуди в лицо священному патриарху. – Это тараф.
Баба Хаджи ушел вне себя от ярости, и Махмуди испугался, что перегнул палку.
– Мы должны побыстрее найти квартиру, – сказал он. – Причем большую, чтобы я мог открыть свою практику и начать зарабатывать какие-то деньги. – И, подумав, добавил: – Надо, чтобы нам переслали сюда из Америки наши вещи. – От этих слов мне стало плохо.
Реза Шафайи, родственник Махмуди, был анестезиологом и жил в Швейцарии. Он периодически приезжал к своим родителям, что всегда было большим праздником, и, когда мы получили приглашение на ужин в его честь, Махмуди страшно обрадовался. Теперь, когда он работал в больнице и собирался открыть собственную частную практику, профессиональные разговоры приобрели для него гораздо более важный смысл.
Он хотел преподнести Резе Шафайи особый подарок и отправил нас с Махтаб его купить. Он подробно объяснил мне, как пройти к кондитерской, где продавались декоративные картины, выложенные из фисташковых орешков. Мы с Махтаб отправились туда в полуденный зной, но оказалось, что магазин закрыт на молитву.
– Давай подождем вон там, – предложила я Махтаб, указав на тень от дерева на другой стороне улицы. – Здесь ужасно печет.
Пока мы ждали, я увидела, что на «охоту» выехал пас-дар. Патруль включал в себя белый фургон, набитый мужчинами в форме, и «пакон» с четырьмя женщинами в чадрах. Инстинктивно я ощупала лоб и осталась довольна: из-под русари не выбилось ни одного волоска. Уж на этот раз они меня не сцапают, подумала я.
Скоро нам надоело ждать, и мы решили вернуться к магазину, чтобы посмотреть, не собираются ли его открыть. Стоило нам ступить на мостовую, как белый «пакон» рванулся вперед, с визгом затормозив прямо перед нами. Из него выскочили все четыре женщины и обступили нас. Говорила только одна.
– Вы не иранка? – с упреком спросила она на фарси.
– Нет.
– Откуда же?
– Из Америки, – ответила я тоже на фарси.
Она заговорила резко и быстро – я со своими скудными познаниями в языке ничего не понимала.
– Я не понимаю, – заикаясь, пролепетала я.
Это только сильнее распалило представительницу закона. Она бранила меня на своем непонятном наречии до тех пор, пока наконец маленькая Махтаб не вклинилась с переводом.
– Она хочет знать, почему ты не понимаешь. Она говорит, что сначала ты прекрасно изъяснялась на фарси.
– Скажи ей, что я знаю лишь несколько слов.
Это несколько смягчило блюстительницу закона, но она все никак не унималась; Махтаб перевела:
– Она тебя остановила, потому что у тебя на носках морщинки.
Я подтянула свои оскорбляющие общественное достоинство носки, и представительница пасдара повернулась, чтобы идти, бросив Махтаб на прощание:
– Скажи своей матери, чтобы больше никогда не выходила на улицу, предварительно не подтянув носки.
Итак, после того как меня высекли, я купила фисташки и по дороге домой предупредила Махтаб, чтобы она ничего не говорила папе об этом происшествии. Я не хотела, чтобы Махмуди опять посадил нас на цепь. Махтаб все поняла.
В тот вечер мы отправились к дядюшке Шафайи (родственнику по отцовской линии), чей дом находился в районе Геиша, с тем чтобы преподнести его сыну Резе подарок из фисташек. Здесь собралось пятьдесят-шестьдесят человек.
Поздно вечером, когда гости уже начали расходиться и мы тоже засобирались домой, раздался зловещий вой сирены воздушной тревоги. Погас свет. Я прижала к себе Махтаб, и мы нашли место у стены среди прочих сорока человек.
В напряженном молчании мы ждали залпов противовоздушных орудий. Мы слышали жуткий, нарастающий рев самолетов, но противовоздушная оборона молчала.
– Что-то здесь не так, – раздался чей-то голос. – Возможно, у наших кончились боеприпасы.
Моторы ревели прямо у нас над головами, совсем близко.
От оглушительного взрыва у меня заложило уши, и в то же мгновение я ощутила страшное чувство, будто в комнату вползло темное привидение, от которого повеяло холодом и безраздельным могуществом. Стена содрогнулась у меня за спиной, толкнув нас с Махтаб вперед. Зазвенели чашки. Послышался звук бьющегося стекла.
Прежде чем мы успели опомниться, нас тряхнуло во второй, а потом и в третий раз. Дом ходил ходуном. Отовсюду сыпалась штукатурка. Я слышала вопли, но они неслись словно бы издалека. Сидя в темноте, мы ждали, когда на нас обрушится крыша. Махтаб скулила. Махмуди сжимал мне руку.
Затаив дыхание, беспомощные, мы пытались побороть панику.
Постепенно к нам вернулось ощущение реальности. Далеко не сразу до нас дошло, что вой воздушных сирен и грохот взрывов сменились воем сирен карет «Скорой помощи». Снаружи раздавались вопли пострадавших.
– На крышу! – скомандовал чей-то голос, и мы все как один устремились на плоскую крышу дома.
Затемнение еще не сняли, однако зарева пожарищ, фары многочисленных карет «Скорой помощи», полицейских и пожарных машин освещали разрушенный город. Сквозь пыль, повисшую в воздухе густым смогом, мы видели царившие повсюду смерть и разрушение. На месте близлежащих зданий зияли глубокие воронки. В ночном воздухе стоял запах пороха и горелого мяса. Внизу, на улице, обезумевшие мужчины, женщины и дети метались со слезами и криками в поисках пропавших близких.
Несколько мужчин решили дойти до близлежащей магистральной улицы и узнать, как обстоят дела. По возвращении они сообщили, что все улицы перекрыты – пропускают только спасательные машины.
– Сегодня из Геиша не выбраться, – сказал кто-то.
В ту ночь нам пришлось спать на полу в доме дядюшки Шафайи; мы с Махтаб благодарили Бога за то, что он даровал нам жизнь, и воссылали отчаянные молитвы о спасении.
Улицы оставались перекрытыми и на следующее утро, однако за Махмуди приехала карета «Скорой помощи», чтобы увезти его в больницу. Он пробыл там целый день, оказывая помощь раненым, в то время как мы, сидя в западне, размышляли о причинах отсутствия противовоздушного огня минувшей ночью. Многие высказывали пессимистическую точку зрения, что у правительства кончился запас боеприпасов. Если это действительно так, то в ближайшем будущем неизбежны сокрушительные бомбежки.
Вероятно, такие слухи расползлись по всему городу, так как во второй половине дня правительственная телестанция сделала заявление с целью развеять страхи. Насколько я могла понять, заявление призывало население не беспокоиться. Противовоздушные орудия не были применены по той причине, что правительство использовало другие средства. Какие – не уточнялось.
