Михаил Веллер - Мое дело
Факир был пьян, и опыт не удаяся. Радиофизическую спецлабораторию срочно расформировали. Доложили наверх о мерах по исправлению. И перестали гнобить телемехаников, за 40 рублей ставивших приставки для финского звука. И тогда эти приставки начали предлагать прямо ателье за те же деньги. А изображение само бралось.
И мы смотрели классику мирового кино. И слушали рок-звезд и классический джаз. И принимали трансляцию с ведущих мировых сцен, от Ла Скала до Бродвея. И неукоснительно слушали вредоносные новости Си-Эн-Эн и Би-Би-Си.
У меня никогда не было телевизора. И не потому, что не на что купить. Но здесь имело смысл!
Здесь шел «Гамлет» с Полом Сколфилдом и с Лоуренсом Оливье, шли Беккет и Ионеско, крутили «Мост Ватерлоо» и «Доктора Стрейнджлава», танцевали Джинджер и Фред, дирижировал в записи Герберт фон Караян и пел живьем Лучано Паваротти. О черт! Да нам и не снилось.
…В предновогодний вечер я дежурил в газете, когда финское телевидение дало репортаж о введении наших танков в Афганистан. Оторопев, мы смотрели то, чего в Союзе еще никто не знал и видеть не полагалось.
4.
Русская земля за шеломянем еси
Сдавал я некогда зачет по литературе народов СССР, и знал я достаточно фамилии Тамсааре и Смуула. Но знакомство началось сейчас.
Дрожащий от негласной информации Дом Печати мгновенно выдал, что исходная фамилия Смуула — Шмуль, и корень ведет к островному кабатчику. Это был, как можно догадаться, русско-еврейский источник.
В источнике эстонском струя журчала флегматичнее и основательнее.
— Мы маленький народ, поэтому нас мало знают. А ведь «Весна» Оскара Лутса ничем не хуже «Тома Сойера».
Я открыл золотые россыпи, но «Том Сойер» оказался заметно лучше.
Пошел характернейший процесс. Я пропитывался мнениями об эстонской культуре в эстонской культурной среде. Друзья Калласа были музыканты и переводчики, а уж писатели и журналисты — так не носители, а творцы языковой культуры.
Потом я читал упомянутые и рекомендованные книги, въезжая в шедевры. И неукоснительно проезжал мимо, иногда просто в кочке застревал. Эстонцы видели свою литературу не теми глазами что я. Эта земля была их родиной, и эта культура была им родной: их воздух, их вода и хлеб.
Повозил журавль клювом по тарелке с манной кашей. Потыкала лиса морду в узкое горлышко кувшина. Что за пир задала нам сегодня госпожа Кокнар.
Русские газетчики в ответ на мои недоумения хмыкали. Так хмыкают носители высшей культуры.
— Ты что, всерьез относишься к этой чуши?
Русская культура «куратов» решительно презиралась. Хвалы ей просто входили в условия советской игры. Эстофобия была достаточно характерна. «Мы культурнее, значительнее, главнее и древнее, а они еще тут пытаются вообразить себя главными. Чухна, что ты хочешь». Полагавшие так люди сами по себе были никто, и в русской культуре были типа тундры или усредненной псевдо-интеллигенции.
Озлобленные оккупацией эстонцы в ответ поднимали на щит все, что могло иметь отношение к родной культуре. Летний певческий праздник был просто парадом «Еще Эстка не сгинела!». Любое проявление способностей приветствовалось и поощрялось. Любой, написавший картину, был художником. Любой, написавший книгу — писателем. Количество членов творческих союзов на душу населения было наивысшим в СССР и раз в шесть перекрывало пропорцию в России.
Четко очерченная зоилова мера. «Вот это наше — а вот это мировое». Два масштаба как само собой разумеющееся.
Братцы, подумал я, а разве у нас не то же самое? Вот это — наш русский гений, а вот это — мировой. Как несправедливо, что мир не ценит достаточно многих русских гениев. А вот зато этого и этого нашего гения ценят во всем мире! А некоторых типично наших гениев они там просто не могут понять! То есть: наш паноптикум, пардон, пантеон населен нашими гениями. А мировой — мировыми. Они там тупые, и по тупости плюс всякие исторические причины наших гениев оценить не могут, и лишают сами себя такой культуры! А-а-а!!! Зато несколько наших гениев одновременно и в нашем пантеоне, и в мировом!!! Мы гиганты.
Н-ну? И чем русский подход от эстонского отличается?..
Поистине, стоило переться в Эстонию, чтобы взглянуть на собственную культуру со стороны. Вот так я стал ревизионистом.
…Дорогие. Когда в Англии писал Шекспир, в России «народ безмолвствовал» меж Иоанном Грозным и Годуновым. Когда в Италии писал Данте, мы путано разбирались с татаро-монголами, которые то ли были, то ли что. Когда «там» были поэмы о Сиде и Роланде, Тристан и Изольда, кучи саг и сказаний, горы хроник и повестей, Нибелунги и Фаустусы, у нас есть одинокая наша гордость, «Слово о полку Игореве», на фиг не имеющее значения ни для какой другой культуры.
В 1830 году во Франции — работали: Стендаль, Гюго, Бальзак, Дюма, Мериме, де Виньи и прррррррррррр т.д. Не подобает ли нам известная скромность?
Наша школа имеет наглость сравнивать русскую литературу с «западной». То есть совокупно с: английской, французской, немецкой, итальянской, испанской вместе взятыми, ну а уж норвежская с португальской по мелочи вообще не считается. И уравнивать их по массе в нашем сознании. Приговаривая: возможно, там больше блеска, зато у нас больше души.
Больше чем у кого? У отца Горио? У Оливера Твиста? У Вертера? У Сольвейг?
Я выехал из России, в крошечную, соседнюю, полуассимилированную, но все-таки другую страну. С крошечной, вторичной, но все-таки своей культурой. И через условно-прозрачно-административную границу — взглянул на культуру собственную. Бревно выпало из глаза.
Я навсегда перестал быть шовинистом.
Честный и справедливый человек все мерит одной мерой. А нечестный и несправедливый не может быть Художником. Маляром, кичменом, развлекателем, подражателем, — не более. Художник проницает Истину, а тут неумным, нечестным и несправедливым делать нечего.
5.
Круги судьбы
В Тарту я был командирован. Собрав материал, побродил по шуршащей листве и вышел к университету.
Слыхал я давно, что дед-то мой кончал именно Дерптский, он же Юрьевский, университет. Я спросил архив, а в архиве показал корку и попросил порыть насчет деда, если это возможно.
— Посидите, пожалуйста, — предложил вежливый тихий молодой человек. Через двадцать минут он принес мне два дела: — Сдесь тва по фамилии Веллер. Вам нужно одно или оба?
Я был потрясен скоростью и простотой. Немцы научили эстонцев содержать архивы.
Дед мой действительно кончил Юрьевский университет, как назывался Тарту Юрьевым в годы его юности. Я перелистывал тоненькие ломкие листки: прошения об освобождении от платы, разрешения на работу санитаром в университетской клинике и матрикулы оценок.