Александра Маринина - Ад
Так и случилось, Николай Дмитриевич действительно перезвонил. Люба еще несколько минут поговорила с отцом, потом решила устроить небольшой перерыв в работе, налила в чашку из принесенного из дому термоса овсяный кисель, выпила небольшими глоточками. Кисель она старалась варить тайком, рано утром, чтобы не вызывать лишних вопросов: Люба никогда прежде не ела овсяный кисель, она его с детства не любила, и все в семье это знали. Теперь из-за язвы приходилось по возможности есть не то, что нравится, а то, что можно.
Она вернулась к работе, мельком взглянув на часы. Во вторник она передала Аэлле очередной конверт с деньгами для ее любовника из криминальных сфер. Договорились созвониться сегодня в пять часов, уже должны быть новости о Коле. Ровно в пять Люба уже звонила подруге, но домашний телефон не отвечал, а мобильный был выключен или «находился вне зоны действия сети», как сообщил доброжелательный безликий женский голос. Уже почти шесть. Куда Аэлла запропастилась? Наверное, предается любовным утехам в объятиях своего бандитского дружка, потому и мобильный отключила, и к городскому не подходит. Люба решила дождаться шести и позвонить еще раз. Ей было непонятно, как можно договориться созвониться в определенный час и именно в этот час выключить телефон, сама она так никогда не поступила бы, но это же Аэлла… Ей не понять тревоги матери, с нетерпением ждущей известий о своем пропавшем ребенке.
В шесть часов тоже дозвониться не удалось. Аэлла включила мобильник только около половины седьмого. Голос ее, доносящийся из трубки, звучал неуверенно и как-то растерянно, и Люба подумала, что, наверное, не ошиблась, подруга и в самом деле только-только вылезла из постели.
– Ты мне что-нибудь скажешь? – деловито спросила Люба. – Уже есть информация?
– А ты где сейчас? – последовал встречный вопрос.
Неужели Аэлла тревожится так же, как отец? Странно. Не похоже на нее.
– На работе.
– А-а-а…
Снова пауза. Люба начала сердиться. Что происходит, в самом-то деле? Неужели так трудно сказать несколько слов?
– А я думала, ты дома, – послышался голос Аэллы. – А Родик где? С тобой?
– Нет, Родик сегодня навещает Дениса.
– Значит, ты одна?
Люба с трудом подавила закипающее раздражение.
– Да, я одна. Ты мне скажешь что-нибудь?
– Скажу… Только ты не думай… Ну, в общем, они сказали, что Колю больше не ищут.
Слава богу! Люба чуть не взвизгнула от радости. Они больше не ищут ее сына, и он может спокойно возвращаться. Только нужно сделать так, чтобы он об этом узнал. Как же ему сообщить?
– Значит, его простили? Или забыли?
– Люба, они не простили и ничего не забыли.
– Но ты же сказала, что его не ищут, – не поняла Люба.
– Его не ищут, потому что его нашли.
Люба не могла понять, что ей сказали. Какие-то слова, вроде бы знакомые, но в то же время непонятные. Каждое слово в отдельности имело смысл, а вместе эти слова не складывались в фразу, которую она могла бы постичь.
– Как… нашли? – с трудом спросила она.
– Вот так. Нашли.
– И… и что?
– Ничего. Всё. Любаша, я не знала, как тебе сказать, все тянула, тянула, даже телефон отключила, чтобы с тобой не разговаривать. Плохо, что ты сейчас одна…
– Погоди, – Люба потрясла головой, словно пыталась проснуться. – Погоди, Аэлла. Что значит – всё? Его что…
– Да, – подтвердила Аэлла. – Да. Володя просил тебе передать, чтобы ты его больше не ждала.
Люба замерла неподвижно с трубкой в руке. Это неправда. Это не может быть правдой. Она ничего не почувствовала. Между матерью и ребенком есть сильная биологическая связь, и если с ребенком случается беда, мать не может ничего не почувствовать, в этом Люба была абсолютно убеждена. А ведь она ничего не чувствовала, жила себе, как обычно, радовалась, огорчалась, ходила с Родиславом в гости, принимала гостей у себя дома, смотрела телевизор, работала, спала. Как же так? Как же могло получиться, что Коли больше нет? Совсем нет. И больше никогда не будет. Почему она ничего не почувствовала? Почему сердце не заныло? Почему, почему? Как же так?
– Этого не может быть, – твердо произнесла она. – Я не верю.
– Люба, Володя не врет. Он платит деньги, и ему дают правдивую информацию, а он передает ее мне. Ему сказали, что Колю нашли и разобрались с ним. Ему так сказали, понимаешь?
– Но может быть… Ведь совсем не обязательно, чтобы «разобрались» означало…
Она не могла произнести это слово, тщательно избегала его, словно, сказанное вслух, оно обрело бы силу необратимой реальности.
– Володя расспросил обо всем подробно. Тебе эти детали ни к чему. Но информация точная.
– Я хочу знать, – потребовала Люба. – Скажи мне все, что знаешь.
– Любаша…
– Скажи. Я все выдержу. Но я должна знать.
Колю Романова застрелили и закопали в котловане какой-то большой стройки. Это произошло больше месяца назад, и теперь над котлованом уже высятся три первых этажа высотного многоквартирного дома где-то на границе с Северным Казахстаном. Колю никогда не найдут. Вернее, его тело.
– Как ты поедешь домой? – голос Аэллы пробивался к Любе как сквозь подушку, казался далеким и невнятным.
– Домой… На машине… – рассеянно ответила Люба.
– Хочешь, я приеду за тобой?
– Не нужно.
– Или давай я позвоню Родику и скажу, чтобы он приехал и забрал тебя с работы. Ты там совсем одна… Я ведь не хотела тебе говорить… лучше бы, чтобы ты была с Родиком… такое известие, а ты одна…
Аэлла все говорила и говорила, но Люба не слушала ее. Сердце билось в груди мощными частыми толчками, которые отдавались в горле и в висках. Она с недоумением посмотрела на зажатую в руке телефонную трубку и положила ее на рычаг. Ей хотелось закричать в голос, изо всех сил, закричать, завыть, забиться в слезах, и чтобы ни перед кем не было стыдно, чтобы не нужно было сдерживаться и сохранять приличный вид. Ей нужно было выплеснуть всю боль, все свое накопившееся за несколько лет напряжение и внезапно обрушившееся на нее горе. «Я больше не могу, – подумала Люба. – Я больше не выдержу. Я сойду с ума».
Почти ничего не видя от застилавших глаза слез, она ощупью вышла в маленькую комнату отдыха, дверь в которую располагалась прямо за ее креслом, бросилась на диван, прижала к лицу кожаную подушку, вцепилась в нее зубами и издала глухой протяжный вой. Грудь разрывалась, виски ломило, внутри разливалась леденящая пустота.
Через четверть часа Люба Романова вышла из комнаты отдыха в кабинет и перезвонила Аэлле.
– Прости, что бросила трубку. Не справилась с собой, – устрашающе ровным голосом произнесла она.
– С ума сошла! Не вздумай извиняться. Я все понимаю. Ты действительно не хочешь, чтобы я приехала? Подумай как следует.
