Василий Аксенов - Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках
Следующий скетч Юстинаускаса: Кукуш Лапидарьевич Октава, единственный в тоненьком пиджачке с галстухом а-ля Тифлис, держит ногу на табуретке, на колене гитара, лоб высоченный, тончайший усик. Исполняется новая песня про Амадея:
Моцарт на старенькой скрипке играет.
Моцарт играет, а скрипка поет.
Моцарт отечества не выбирает,
Только играет всю жизнь напролет.
Припев: Григ Барлахский, Ваня Шейкин, Люба Октава и Таня Фалькон:
Ах, ничего, что всегда, как известно,
Наша судьба то гульба, то пальба.
Не оставляйте стараний, маэстро,
Не убирайте ладони со лба.
Коротки наши лета молодые,
Миг — и развеются, как на кострах:
Красный камзол, башмаки золотые,
Белый парик, рукава в кружевах.
Припев: две пары в вальсе.
Где-нибудь на остановке конечной
Скажем спасибо и этой судьбе,
Но из грехов своей родины вечной
Не сотворить бы кумира себе.
Припев: две пары увядают к его ногам.
И вдруг возникает новый ансамбль: Юнга Гориц с гитарой руках, Леон Коом с флейточкой и Катя Человекова с проникновенным бубном. Юнга поет:
Плыл кораблик вдоль канала,
Там на ужин били склянки, —
Тихл музыка играла
На Ордынке, на Полянке.
Я как раз посерединке
Жизни собственной стояла,
На Полянке, на Ордынке
Тихо музыка играла.
Это было на стоянке,
Душу ветром пробирало, —
На Ордынке, на Полянке
Тихо музыка играла.
Почти одной линией, почти не отрывая карандаш. Юста изображает в своем блокноте массовый восторг и аплодисменты. Мелькает панорама восточных склонов гор и западных небес. Мелькают страницы. Появляются портреты виновников торжества: протестант Вакса, дерзкий Гладиолус, вечный экспериментам Ослябя Ал.
Последний, в шортах спортобщества «Спартак», в сандалетах «Скороход», в брючных подтяжках и галстуке-бабочке, а также в шляпенции стиля «Холмс», выходит со своим золотым оружием в центр сценической площади. Канителин и Бабрасов — в углу площадки средь гнущихся под ветром туй. Исполняется «Композиция для чтения прозы XYZ». Первым читает известный гражданин Арбата Гладиолус Подгурский. Текст послесталинского байронита: «Как хороши, как дерзки были гуси!»
Как на турнире менестрелей, Ульяна Лисе поднимает похожую на гладиолус, в кружевах, руку.
В отличие от наших так называемых «эстрадных поэтов» прозаики читают или по книжкам, или по бумажкам. Таков и Вакса, он вытаскивает из кармана пучок салфеток; на них записан текст перфокарты № 14 из не законченного еще «Золотого медяка». Читает с завываниями и чечеточкой.
…Да, нелегко разыграть Гайдна в безумном городе Средиземноморья. Собраться втроем и разыграть «Трио соль минор», то есть сообразить на троих.
В безумном городе, где «стрейнджеры в ночи» расквасят морду в кровь о кирпичи. Приплыл на уголочек с фонарем кудрявый ангелочек с финкарем. В порту была получка! Гулял? Не плачь! Спрошу при случае: Хау мач? Ты видишь случку Луны и мачт?
А я работала по молодежи, на «бёркли» ботала всю ночь до дрожи. Агент полиции, служанка НАТО! Дрожа в прострации, крыл хиппи матом. Опять вы, факкеры, вопите — Дэвис! А в мире фыркают микробы флюис! Агента по миру пустили босым, от смеху померли молокососы.
…Искали стычки Мари с Хуаном, в носу затычки с марихуаной… Потом кусочники на «кадиллаке» меня запсочили в свои клоаки.
… Музыканты втайне надеялись, что музыка проникнет сквозь гогот матросов тралового флота в «Магнолию», и там одна из девок в лиловой кофте и черной юбке почувствует запах Гайдна и во дворе притона прополощет рот и примет аспирина.
Для того-то они, Альберт, Билли и Шустер Давид Михайлович, храбреют с каждым тактом, с каждой квартой и наливаются отвагой, как груши дунайским соком. Ищи мансарду нашу, ведет тебя Вадим. Там трое варят кашу, четвертый — невидим. Задами рестораций, скользя по потроxaм, пройди стену акаций, тебя не тронет хам.
А тронет грязный циник, пером пощекочи и в занавес глициний скользни в ночи. Откинь последний шустик пахучих мнемосерд… В окне малютка Шустер и крошечный Альберт, миниатюрный Билли, игрушечный рояль… Ах, как мы вас любили и как вам нас не жаль?!
…Она спала и ей казалось, что на краешек канапе присел ее прапрапрадедушка Гайдн и тихо гладит ее лицо своей большой губой, похожей на средневековый гриб-груздь из Шварцвальда. Ну а Альберт Саксонский, Билли Кваит и Дод Шустер заканчивают концерт с мужеством, с вдохновением, с уважением и благоговением, с высокой культурой, без всякого пижонства и лишь с самым легким привкусом ожесточения в последних тактах…
Пока он так читал, Ралисса с него глаз не спускала, и в ее чистом лице с выпуклым лобиком, с живыми губами и чуткими крыльями носа все прочитанное отражалось Что было многими замечено. Во всяком случае, Нинка Стожарова, подняв лорнет, приобретенный по счастью вкомиссионке, произнесла для подруг: «Эта Ралиска! Она скоро всех наших мужиков захапает…»
По завершении музыкально-декламационной композиции меж трех террас прогремел через милицейский усилитель голос Роберта Эра: «Внимание! Концерт окончен. Всем участникам и публике спасибо. С этого момента поздравления и подарки не принимаются. Начинается свободный пир. На террасах сервированы напитки и закуски. Открыт бар «Советский валютчик». У костра работают наши шашлычники-каскадеры Гарик и Марин Там каждый может получить что-нибудь в зубы!»
Ваксон пошел выполнять свои обязанности за стойкой. За первой выпивкой (бесплатной) выстроилась очередь. За второй (по рублю) собралась лишь кучка бонвиванов. Три напитка по десятке взял лишь один гурман Мелонов. Он отнес их своим до чрезвычайности оживленным дамам, «домашним богиням» Анке и Мирке. Потом, согласно правилам питьевой точки, пришел за тремя бесплатными, потом за тремя рублевыми; и только на этом притормозил.
Ваксон собрался уже свернуть торговлю, когда через шумную толпу к нему пробралась Ралисса. И положила на стойку свой нежный, но явно не лишенный спонтанной силы локоть.
