Отто Штайгер - Избранное
— Ясное дело! — закричал малыш. — Они его забыли! Это рыцарь!
Сперва они хотели обо всем рассказать учителю, но рыжий решил, что раз они его открыли, то пусть он будет их тайной.
— Он выглядит совсем свежим, — сказал толстяк и до тех пор щекотал Вассермана под носом, пока тот не чихнул.
— Я расскажу обо всем отцу, — заявил рыжий. — Надо будет привести его сюда сегодня же вечером, а то не поверит.
Толстячок тоже считал, что иначе отец не поверит. Потом они убежали со своей тайной, оставив Вассермана наедине с чувством большой ответственности. Вправе ли он сбежать отсюда? Вправе ли злоупотребить доверием мальчишек? Конечно, нет, решил Вассерман и остался в доспехах до тех пор, пока около восьми оба малыша не притопали вместе с отцами.
— Он может чихать! — радостно объявил толстячок и пощекотал Вассермана под носом.
— Смотри-ка, в самом деле! — в один голос воскликнули оба родителя. — Это доказывает, что и в те далекие времена люди многое умели.
К счастью, обоим отцам вскоре наскучило средневековье, и Вассерман стал было уже надеяться, что ему наконец удастся выбраться на свободу. Но не тут-то было. Пробило десять часов, один за другим погасли огни, наступила тишина. Только теперь он мог освободиться от доспехов.
Ночь пришлось провести в музее. Это его не очень пугало. Но скоро ему захотелось есть, и он занялся поисками чего-нибудь съедобного. Однако в Музее естественной истории съестных припасов не больше, чем в Музее искусств, поэтому, когда бледные лучи восходящего солнца осветили свайное поселение доисторического человека, Вассерман принялся грызть сваю. Свая оказалась невкусной, и он скоро оставил это занятие.
Домой он вернулся только в одиннадцатом часу утра, невыспавшийся и усталый.
— Всю ночь пришлось работать, — сказал он жене, но та не поверила.
— Да ты ни разу еще и часа лишнего не работал, — возразила она. — Стоит только взглянуть на тебя, и сразу станет ясно, где ты пропадал.
Вассерман схватился за голову: он испугался, что забыл снять рыцарский шлем, но череп его был голым, как ему и положено быть. Это его успокоило, и он спросил с вызовом:
— Так где же я пропадал? Скажи, раз ты все знаешь!
— У какой-нибудь… У какой-нибудь бабы!
Вассерман, само собой, хотел возмутиться, но она скорчила многозначительную мину и заставила его молчать.
— Я не раз читала о том, что у мужчин бывает вторая весна, — сказала она. — Меня не проведешь… Постыдился бы, старый… Вы, мужчины, все на одну колодку.
Однако в глубине души она даже немножко гордилась своим стариком, который, несмотря на преклонный возраст, остался ветрогоном. Лежа в постели, она ласково спросила:
— Ты еще любишь меня хоть немножко?
— Люблю, — сказал он и подумал о женщинах, висевших в Музее искусств, — ты для меня дороже всех.
На другой день он увидел обоих малышей еще у входа в музей. Он обогнал их и втиснулся в доспехи. Они постояли немного около него, пощекотали ему под носом, пообещали друг другу приходить сюда каждый день и назвали его Теодорихом.
Они в самом деле приходили сюда ежедневно, и Вассерман старался не подвести их. Он всегда был на месте, утром и вечером. Теперь он брал с собой провиант и электрокипятильник. Ночи стали куда приятнее. В три часа он варил себе кофе. Когда в полдень он возвращался домой, жена напряженно щурилась, но ни в чем его больше не упрекала.
Целых четыре недели все шло хорошо. Но малыши, к сожалению, не сумели сохранить тайну, и однажды в музее снова появился весь класс во главе с учителем. Снисходительно улыбаясь, учитель поднял забрало, но, когда увидел перед собой лицо Вассермана, самоуверенность его как рукой сняло.
— Он умеет чихать! — возвестил рыжий.
Учитель собственноручно пощекотал Вассермана.
— Примечательно… — произнес он. — В высшей степени примечательно. Очевидно, перед нами забытый рыцарь тринадцатого столетия. Колоссальное открытие! Весь мир будет нам завидовать. Надо немедленно показать его господину ректору.
Они погрузили Вассермана на тележку, повезли через весь город к школе и все вместе втащили в кабинет ректора. Ректор сидел за столом, рядом с ним стоял учитель истории. Сначала Вассермана пощекотали, потом ректор объявил:
— В этом надо разобраться. Освободите его от доспехов.
— Нельзя, он рассыплется, — предупредил учитель истории, но ректор настоял на своем. Он заявил, что лишь тогда покажет рыцаря общественности, когда самолично убедится, что здесь нет никакой подделки.
Они сняли с него доспехи, и теперь, когда Вассерман стоял перед важными господами в своем поношенном костюме, он показался себе очень маленьким. Учитель истории, которому предстояло сказать решающее слово, пытливо осмотрел Вассермана со всех сторон.
— Кажется, это подлинный рыцарь, — сказал он.
Ректор строго посмотрел на Вассермана и спросил:
— Вы умеете говорить?
Вассерман кивнул утвердительно.
— Превосходно! Тогда слушайте. Вы представляете собой колоссальное открытие. Чтобы исследовать вас, к нам соберутся ученые со всех концов земли. Уж они-то найдут пути и средства, чтобы установить вашу подлинность. Поэтому я спрашиваю вас: вы в самом деле рыцарь?
Вассерману не оставалось ничего другого, как во всем сознаться. Не мог же он надеяться, что ему удастся обвести вокруг пальца ученых всей земли!
Жена простила ему все. Даже то, что он не режет больше продольных полос. Одного только не могла она ему простить — что он так и не изменил ей.
Перевод В. Седельника
Про то, как господин Целлер перестал существовать для своей жены
Что и говорить, но то, что господин Целлер в действительности перестал существовать для своей жены, — неестественно. Конечно, он перестал существовать для нее не полностью и не навсегда, ведь после тридцати двух лет супружеской жизни такое трудно и представить. Но временно это может случиться. И когда это стало очевидным, она не призналась мужу в случившемся. Она не сказала ему напрямик: «Знаешь, а ты перестал для меня существовать».
Он бы этого не понял. Он бы этому просто не поверил. Она и сама находила все это странным, ведь до этого момента он ни разу не казался ей чужим. Но в наше время ей многое стало казаться странным, и поэтому она восприняла свою отчужденность спокойно. Она даже наслаждалась ею. «Вернемся домой, все уладится, и он снова приобретет видимые формы», — успокаивала она себя.
Еще зимой господин Целлер объявил, что ревматизм совсем его замучил и что летом они поедут подлечиться в Баден. Он и раньше часто говорил об этом, поэтому госпожа Целлер не реагировала на его слова. Каждая жена знает, что мужья любят повторяться, и чем дольше живешь вместе, тем чаще они повторяются. Опытные жены вообще не слушают, что говорят их мужья.
А госпожа Целлер была опытной женой.
Но летом они все-таки поехали в Баден. Остановились в отеле. «Супруги Целлер из Винтертура», — написали они в анкете. В отеле им все понравилось, за исключением еды, которую госпожа Целлер готовила лучше. Она сказала об этом мужу, но тот только и ответил:
— Ты мне уже говорила это.
Мужчины считают, что только они могут повторяться.
Супруги прошли медосмотр. Врач поверил в ревматизм мужа и предписал ему ежедневно, в шесть часов утра, принимать ванны. Госпоже Целлер он тоже прописал ванну для улучшения кровообращения. Кроме того, у нее обнаружилась сухость слизистой, и врач рекомендовал ей ежедневно по десять минут дышать над паром.
Пар вызвал у нее раздражение в носу. Чихание она сочла признаком выздоровления и не придала никакого значения тому обстоятельству, что стала чихать за едой, а иногда даже во сне. А лежа в ванне, она уже чихала беспрерывно.
Все это время она еще чувствовала присутствие мужа.
Как-то раз господин Целлер сказал:
— Сходим вечером в курзал. Там играет музыка.
Вначале они бродили по парку, любуясь цветочными клумбами, слушали музыку и радовались тому, что все эти удовольствия им ничего не стоили. Правда, удовольствие господина Целлера было весьма относительным: он был туговат на ухо и музыки не слышал. Поэтому, ознакомившись у вхоДа с прейскурантом, они вошли в зал и сели за самый первый столик, прямо возле оркестра.
Госпожа Целлер и не представляла, что вдруг перестанет замечать мужа. Это началось так. Они сели, оркестр играл какую-то приятную мелодию. Скрипач во время исполнения ответил на взгляд госпожи Целлер и, не прекращая игры, слегка поклонился ей.
Мужу она об этом ничего не сказала.
Скрипач продолжал играть. Она не отрывала от него глаз.
Это была очень длинная пьеса. Что же касается госпожи Целлер, то она желала только одного — чтобы музыка вообще не прекращалась. Скрипач произвел на нее необыкновенное впечатление. Его виски украшала седина, глаза глубоко запали. В голубом фраке он казался стройным и неотразимо мужественным.
