Такэо Арисима - Женщина
После долгих дней хорошей погоды подул сильный южный ветер, который принес на улицы тучи пыли.
Небо, дома, деревья – все казалось покрытым бобовой мукой. Невыносимую духоту, от которой люди обливались потом, сменили проливные дожди. И вот однажды с самого утра Йоко, захватив с собой лишь самое необходимое из вещей, поехала в больницу Кадзики. За ней следом в другой коляске ехала Айко. С улицы Суда Айко отправилась прямо по Нихонбаси в больницу, а Йоко поехала вдоль дворцового рва и, миновав Японский банк, свернула на улицу Кугидана. Ей захотелось увидеть дом, в котором она жила, теперь уже чужой для нее. Казалось, ничто не изменилось. Все было так же, как год назад. Она оставила рикшу у дома и заглянула во двор. Фамилию дяди на табличке сменила чья-то незнакомая фамилия. Новый хозяин дома был, как видно, врачом – под карнизом у входа, как в былые времена, когда еще жив был отец, висела вывеска с надписью «Больница «Храм долголетия». Как много говорила сердцу Йоко эта вывеска и подпись художника на ней – Тёсансю. Йоко вспомнилось то сентябрьское утро, когда она уезжала в Америку. Тогда тоже моросил дождь; Айко и Садаё провожали ее; у Айко вдруг сломался гребень, и она расплакалась, а Садаё стояла злая, с глазами, полными слез.
– Ну, хватит. Поезжай быстрей! – приказала Йоко плачущим голосом. Коляска, чуть покачиваясь, снова помчалась к Нихонбаси. К своему удивлению, Йоко с грустью подумала о дяде и тетке, живших с ней тогда под одной крышей. Где они сейчас, как живут? Еще не прошло и года с тех пор, как она решилась поехать в Америку, а сколько перемен за такое короткое время… Значит, и слабоумный сын дяди еще не такой взрослый, как ей казалось. По странной ассоциации Йоко с болью в душе подумала о Садако. Бедная девочка! После поездки в Камакура Йоко твердо решила вырвать дочь из своего сердца и забыть навсегда!
Йоко проплакала всю дорогу и, когда коляска остановилась у больницы, горько пожалела о том, что решила переехать сюда. Ей невыносима была мысль показаться Цуе такой жалкой.
Йоко провели в темную комнату на втором этаже и уложили в постель, уже приготовленную Айко. Йоко не произносила ни слова, а только плакала и плакала. Сквозь открытые окна в палату заползала удушливая вонь, поднимавшаяся с канала. У покрытых копотью сёдзи Айко распаковала вещи и приготовила все необходимое для Йоко. Как всегда молчаливая, Айко не сказала ни слова в утешение сестре. Снаружи было шумно, и от этого в комнате казалось еще тише.
Наконец Йоко подняла голову и осмотрелась. В этот день небо и комнаты были пасмурно-унылыми, и потому казалось, что лицо Айко отливало желтизной. На пыльной, словно покрытой плесенью, пухлой циновке стоял круглый поднос с лекарствами, привезенными из университетской клиники. Единственным украшением был туалетный столик с зеркалом. На полке в боковой нише стояли шкатулка и ящик с принадлежностями для письма. В стенной нише, вместо картины или вазы с цветами, лежал узел с одеждой, завернутый в темно-зеленый платок, и зонтик с черной ручкой. Поднос, на котором стояли лекарства, был в свое время куплен у торговца, постоянно посещавшего их дом, по краям он уже местами облез, сверху дешевым золотом была нарисована картина: красная стрела одним концом поражает цель, а к другому прикреплена длинная вертикальная полоска бумаги, на которой написано пятистишие. «Уж не могли подноса найти получше», – подумала Йоко. Одного этого оказалось достаточно, чтобы вывести Йоко из себя.
– Ай-сан, хоть это и нелегко, но придется тебе приезжать сюда каждый день. Мне трудно без тебя обходиться. Кроме того, ты будешь сообщать мне о здоровье Саа-тян… Прошу тебя, хорошенько заботься о ней. Надеюсь, что к тому времени, когда к ней вернется сознание и спадет жар, я буду здорова и смогу ее навестить… Слышишь, Ай-сан?
Айко, как всегда, вяло реагировала на ее слова, продолжая приводить в порядок вещи, и Йоко, которую уже душила ярость, окликнула ее резким, суровым голосом. На этот раз Айко повернулась к ней и, подняв глаза, кротко ответила:
– Да, сестрица.
Приподнявшись в постели и опираясь на локоть, Йоко быстро и испытующе взглянула на нее. Ее растрясло в коляске, и сейчас она едва сдерживалась, чтобы не закричать от боли.
– Ответь мне, пожалуйста, вот на какой вопрос, только ясно. Надеюсь, ты не давала Ока никаких дурацких обещаний?
– Нет, – без колебаний ответила Айко, снова опустив глаза.
– А Кото-сан?
– Тоже нет.
На этот раз Айко вскинула голову и пристально, с нескрываемым удивлением посмотрела на Йоко. Йоко это еще больше взбесило. Почему, когда речь зашла об Ока, Айко опустила глаза, словно совесть у нее была не чиста, а о Кото ответила, глядя ей прямо в лицо, будто не понимая, в чем дело. Впрочем, может быть, это ей только показалось? Просто она задала подряд два странных вопроса, и Айко вправе была удивиться. Йоко намеревалась было расспросить ее подробнее и о Курати, но вдруг пропала охота говорить. Задавать подобные вопросы было, по крайней мере, глупо. Женщина куда умнее и искуснее мужчины и всегда сумеет скрыть то, что ей нужно. Йоко очень хорошо это знала. Но сама она почему-то допустила других к своим тайнам – и сейчас это вызвало в ней еще большее раздражение.
– Они, наверно, говорили тебе что-нибудь такое? Что ты им ответила?
Айко по-прежнему молчала, не поднимая глаз. Йоко решила, что попала в самую точку, и продолжала допрос.
– Я думаю о твоем будущем, поэтому хотела бы получить от тебя ясный ответ. Слышишь?
– Никто из них ничего такого не говорил.
– Может ли это быть? – превозмогая боль, усилившуюся от гнева, нарочито мягким тоном возразила Йоко, продолжая следить за каждым движением Айко. Но Айко молчала. Молчание было для нее убежищем. Тут и Йоко ничего не могла сделать. Если Кото или Ока что-нибудь сболтнули, наверное, думает Айко, она поймет это из слов самой Йоко и, по крайней мере, не попадется на удочку. Поэтому она молчит. Если бы только Йоко узнала что-нибудь от Кото или Ока, она не преминула бы воспользоваться этим. Но, к сожалению, она ничего не знала. Йоко не могла отделаться от мысли, что Айко начинает презирать ее. Они все вместе плетут сеть лжи, затягивают в эту сеть Йоко и потешаются над ней. Ни Ока, ни Кото она не могла больше доверять… И ей пришлось действовать напрямик.
– Говори же, Ай-сан. У тебя скверная привычка – отделываться молчанием. Не думай, что я настолько глупа. Ты что, собираешься и дальше молчать? Нет, наверно. Я думаю, ты мне скажешь ясно и отчетливо, да или нет, все как есть. Ты что, меня уже не уважаешь, да?
– Вовсе нет, – растерянно возразила Айко, видимо оробев от этих резких слов.
– Подойди поближе.
Айко не двигалась. Ненависть Йоко достигла предела.
Забыв про боль, она вскочила и попыталась схватить Айко за волосы. При всей своей медлительности, Айко на этот раз проворно увернулась. Тогда Йоко, чтобы не упасть, вцепилась в сёдзи, проткнула рукой бумагу, но равновесия не удержала и, падая, успела все же схватить Айко за рукав кимоно и привлечь к себе. Завязалась отвратительная драка. Сестры плакали, кричали, выли. Лицо и руки Айко были исцарапаны, волосы растрепались. Наконец ей удалось вырваться и выскочить в коридор. Йоко попыталась догнать ее, но не хватило сил. На лестничной площадке Йоко задержала Цуя. Йоко приникла к ее плечу и громко, как ребенок, разрыдалась.
Несколько часов пролежала Йоко в беспамятстве. Потом сознание ее прояснилось, и она вспоминала ссору с Айко, как дурной сон. Но это не было сном. В сёдзи у изголовья кровати зияла большая дыра, проделанная рукой Йоко. Ее имя, наверно, не сходит с уст злоязычных больных. Йоко казался невыносимым каждый час пребывания здесь, и она стала просить Цую немедленно перевезти ее в другую больницу. Однако Цуя ни за что не соглашалась. Она хотела, чтобы Йоко оперировали именно в этой больнице, где Цуя сможет сама за нею ухаживать. Цуя, как видно, забыла, что в свое время Йоко рассчитала ее, и, неизвестно почему, была очень к ней привязана. Йоко тоже питала искреннюю симпатию к Цуе. Ее смуглая, гладкая, здоровая кожа, под которой в тонких прозрачных сосудах свободно обращалась чистая кровь, восхищала Йоко. Тронутая душевностью Цуи, Йоко решила остаться в этой больнице.
Освободившись от забот о Садаё, Йоко вдруг почувствовала страшную усталость и, когда ее не мучили боли, мирно, как ребенок, спала. Однако Садаё не шла у нее из головы, в ушах звучали слова, слетавшие с пересохших, потрескавшихся губ бредившей девочки… Йоко отчетливо видела лицо Садаё, ее безучастный взгляд. Из-за постоянных видений и галлюцинаций чувства Йоко еще сильнее обострились. То вдруг ей мерещилось, что рядом сидит Курати. Испытывая невыносимую тяжесть, Йоко закрывала глаза и шарила рукой по циновке. Но все, что она видела или слышала с такой удивительной ясностью, оказывалось обманом, и Йоко овладевала грусть.
