Питер Хёг - Фрекен Смилла и её чувство снега (с картами 470x600)
— Полярный лед, — говорю я, — находился в этом году, с ноября, на сто морских миль к северу, но не выше Нуука. Тот лед, который следует с Западногренландским течением, по мере продвижения тает, потому что в Дэвисовом проливе было три теплых зимы и там теплее, чем обычно. Течение, теперь уже безо льда, идет дальше вдоль берега. В заливе Диско самое большое в мире количество айсбергов на единицу площади. В последние две зимы глетчер у Якобсхауна двигался со скоростью сорок метров в день. Здесь образуются самые большие айсберги за пределами Антарктиды.
Я показываю пальцем на карту ледовой обстановки.
— В этом году они были вытеснены из залива уже в октябре и прошли вдоль побережья с турбулентным ответвлением между Западногренландским и Баффиновым течениями. Даже в защищенных водах есть айсберги. Когда мы уйдем отсюда, Тёрк даст нам курс на северо-запад, пока мы не обойдем этот пояс.
Лицо его непроницаемо. Но в нем такая же сосредоточенность, как и когда-то у рулетки.
— Баффиново течение с декабря несло западный лед вниз до шестьдесят шестого градуса северной широты. Он смерзся с новым льдом где-то на расстоянии от двухсот до четырехсот морских миль в проливе. Тёрк хочет привести нас куда-то к краю этого льда. А потом мы возьмем курс прямо на север.
— Вы здесь раньше плавали, Ясперсен?
— У меня водобоязнь. Но я кое-что знаю про лед.
Он склоняется над картой:
— Никто никогда не плавал далее Хольстейнсборга в это время года. Даже вдоль берега. Течение превратило полярный и западный лед в бетонное поле. Мы можем идти на север еще дня два. Но что он хочет от нас у кромки льда?
Я выпрямляюсь.
— Нельзя играть, не сделав ставку, господин капитан.
На минуту мне кажется, что он ускользнул от меня. Но потом он кивает.
— Все как вы и сказали, — говорит он медленно. — Мы ждем. Это то, что мне известно. Мы ждем четвертого пассажира.
За пять часов до этого «Кронос» меняет курс. Напротив кают-компании висит низкое, матовое солнце, и по тому, как оно расположено, мне это очень хорошо заметно. Но почувствовала я это еще раньше.
В столовых интернатов все прирастали к своим местам за столом. В нестабильных ситуациях начинают приобретать особое значение любые внешние точки опоры. В кают-компании «Кроноса» мы тоже приклеились к нашим стульям. За соседним столом, погруженный в себя, бледный, склонившись над тарелкой, ест Яккельсен. Фернанда и Мария стараются не смотреть на меня.
Морис сидит спиной к нам. Он ест только правой рукой. Левая подвязана к шее на перевязи, частично закрывающей плотно перебинтованное плечо. На нем форменная рубашка, один рукав которой отрезан, чтобы можно было наложить повязку.
От страха у меня возникает сухость во рту, которая не исчезнет до тех пор, пока я на борту судна.
Когда я выхожу, Яккельсен идет за мной.
— Мы поменяли курс! Мы идем к Готхопу.
Я решила делать уборку в офицерской кают-компании. Если меня будет преследовать Верлен, он вынужден будет пройти мимо мостика. Если же мы направляемся в Нуук, ему придется прийти. Они не могут позволить мне сойти на берег в большом порту.
Я провожу четыре часа в кают-компании. Я мою окна и полирую медные полоски и под конец покрываю деревянные панели маслом тикового дерева.
В какой-то момент мимо проходит Кютсов. Увидев меня, он поспешно удаляется.
Появляется Сонне. Он стоит некоторое время, переминаясь с ноги на ногу. Я надела короткое синее платье. Может быть, он принимает это за приглашение остаться. Это неправильное толкование. Я надела его, чтобы можно было бежать как можно быстрее. Не получив никаких ободряющих предложений, он уходит. Он слишком молод, чтобы решиться сделать первый шаг, и недостаточно стар, чтобы быть навязчивым.
В четыре часа мы швартуемся позади красного небоскреба. Спустя полчаса меня вызывают на мостик.
— В это время года, — говорит Лукас, — есть только одна возможность пройти севернее, если с вами нет ледокола. И даже в этом случае шансы невелики. Надо уйти дальше в море. Или же ты окажешься в заливе, лед неожиданно сомкнётся за тобой, и ты попался…
Я могла бы солгать ему. Но он — одна из тех немногих соломинок, за которые я могу ухватиться. Это человек, который опускается все ниже и ниже. Кто знает, может быть, в ближайшем будущем он окажется там, где мы сможем встретиться.
— В районе пятьдесят четвертого градуса западной долготы, — говорю я, — глубина увеличивается. От берега отходит ответвление Западного течения. Там оно встречается с относительно более холодным северным течением. К западу от больших рыбных банок — район с неустойчивой погодой.
— «Море туманов». Никогда там не был.
— Место, куда течением с восточного побережья приносит большие обломки льда и откуда они никуда не могут деться. Вроде «кладбища айсбергов» к северу от Упернавика.
Концом линейки я показываю темную область на карте ледовой обстановки.
— Участок слишком маленький, обозначен нечетко. Обычно, возможно и сейчас, он имеет форму продолговатого залива, как фьорд в паковом льду. Риск есть, но участок проходимый. Если очень надо. Даже маленькие датские корабли береговой охраны иногда заходят туда в поисках английских и исландских траулеров.
— Зачем вести судно водоизмещением четыре тысячи тонн с двумя десятками человек по направлению к морю Баффина и входить в опасное для жизни пространство между ледяными полями?
Я закрываю глаза и вызываю в памяти увеличенную фотографию эмбриона, маленькую фигурку, свернувшуюся в кольцо. Фотографии, которые лежали на морской карте на шлюпочной палубе.
— Потому что там находится остров. До Элсмира это единственный остров на таком большом расстоянии от берегов.
Точечка под моей линейкой так мала, что ее почти и не видно.
— Остров Гела Альта. Открыт португальскими китобоями в девятнадцатом веке.
— Я слышал о нем, — говорит он задумчиво. — Птичий заповедник. Слишком плохая погода даже для птиц. Запрещено сходить на берег. Невозможно встать на якорную стоянку. Совершенно непонятно, зачем чуда идти.
— И все же держу пари, что именно туда мы и направляемся.
— Я, — говорит он, — не уверен, что в вашем положении можно заключать пари.
Спускаясь с мостика, я размышляю о том, что в Сигмунде Лукасе пропал хороший человек. Я часто наблюдала это явление, будучи не в состоянии понять его — то, что внутри человека может существовать другой, цельный, великодушный и вызывающий доверие индивид, который никогда не показывается наружу иначе как мельком, потому что он существует в оболочке продажного и расчетливого преступника-рецидивиста.
На палубе стало темно. Где-то в темноте вспыхивает сигарета.
Яккельсен стоит облокотившись на перила.
— Вот это круто! Круто!
Весь комплекс перед нами освещен фонарями на столбах, расположенными по обе стороны от нас вдоль причала. Даже сейчас, освещенная этим желтым светом, покрашенная в травянисто-зеленый цвет, с огнями зданий вдалеке, маленькими электромобилями и белой дорожной разметкой, «Гринлэнд Стар» по-прежнему не похожа ни на что иное, кроме как на несколько тысяч квадратных метров стали, постеленных в Атлантическом океане.
Для меня все это не более чем недоразумение. Для Яккельсена это чудесное соединение моря и передовой технологии.
— Да, — говорю я, — а самое прекрасное — это то, что все можно демонтировать и упаковать за двенадцать часов.
— Но слушай, это же победа над морем. Теперь неважно, какая глубина и какая погода. Теперь можно где угодно устроить порт. Прямо посреди океана.
Я не педагог и не вожатый бойскаутов. У меня нет никакой необходимости поправлять его.
— А почему ее надо демонтировать, Смилла?
Может быть, из-за того, что я так нервничаю, я все же отвечаю ему:
— Ее построили, когда начали добывать нефть со дна моря у Северной Гренландии. С того момента, когда нашли нефть, до начала ее добычи прошло десять лет. И все из-за льда. Сначала они построили прототип того, что должно было стать самой большой и самой надежной буровой платформой в мире, Joint Venture «Warrior»[53] — продукт «гласности» и гренландского самоуправления, результат сотрудничества между США, Советским Союзом и концерном «А. П. Мёллер». Ты проходил мимо буровых платформ. Знаешь, какого они размера. Их видно на расстоянии полусотни морских миль, и они все растут и растут, словно парящая на столбах вселенная. С пивными и ресторанами, рабочими местами и мастерскими, кинотеатрами и театрами и, наконец, пожарными командами, и все это смонтировано на высоте двенадцати метров над поверхностью моря, так что даже самые большие штормовые волны проходят под ними. Вспомни такую платформу. «Warrior» должен был быть в четыре раза больше. Прототип имел высоту восемнадцать метров над поверхностью моря. На нем должны были работать тысяча четыреста человек. Прототип воздвигли в море Баффина. Когда он был построен, появился айсберг. Это было предусмотрено. Но этот айсберг был немного больше, чем обычные. Он родился где-то на краю Северного Ледовитого океана. Его высота была сто метров, и сверху он был плоский — такими обычно бывают высокие айсберги. Под водой у него было четыреста метров льда, и весил он двадцать миллионов тонн. Когда увидели, что он приближается, пришлось немного задуматься. Но у них в распоряжении были два ледокола. Их прицепили к айсбергу, чтобы можно было отбуксировать его на другой курс. Течение было совсем небольшое, ветра не было. И все же, когда они прибавили обороты, ничего не изменилось. Ничего — айсберг продолжал двигаться прямо вперед. Как будто он и не замечал, что его тащат. И он прошел через прототип, а за ним, в воде, не осталось никаких других следов гордого проекта Joint Venture «Warrior», кроме нескольких нефтяных пятен и обломков. С тех пор все оборудование для Северного Ледовитого океана делается так, чтобы его можно было упаковать за двенадцать часов. Требование Ледового патруля. Бурение ведется с плавучих платформ, которые могут в любой момент уплыть. Этот суверенный порт — не что иное, как жестяное блюдо. Если бы здесь проходил лед, он унес бы его с собой, не оставив и следа. Они держат эту платформу здесь только в мягкие зимы, когда полярный лед не поднимается, а паковый лед не спускается сюда. Они не победили лед, Яккельсен. Борьба еще и не начиналась.