Вирджиния Эндрюс - Лепестки на ветру
— Да, можно и так сказать.
— Тогда почему я вас прежде никогда не видел? Вы племянница? Кузина?
Он обладал сильным животным магнетизмом, и это почти испугало меня настолько, что я чуть было не отказалась от задуманной мною игры. Это был не юноша, которого могла поразить бывшая балерина. Его темный зов был слишком силен, он почти что подавил мою волю. О, каким диким любовником он мог бы стать. Я утонула бы в его глазах и, раз став его любовницей, была бы навеки потерян а для всех других мужчин. Он был слишком уверен в своей мужской силе, слишком. Он продолжал улыбаться и вел себя непринужденно, в то время как я суетилась и думала лишь о том, как удрать, прежде чем он сам поведет меня по тому пути, которого я так искала, по крайней мере до этого момента.
— Ну-ну, — сказал он, протягивая ко мне руку, чтобы силой удержать меня, когда я поднялась, чтобы идти, — не надо пугаться, давайте лучше сыграем в ту игру, которая у вас давно на уме.
Он собрал письма и поднес их к моему лицу. Я отвернулась, недовольная сама собой.
— Не отворачивайтесь. Пять или шесть ваших писем пришли в то время, когда мы с женой были в Европе, и, как только она увидала их, она вся побледнела. Всякий раз, когда приходит такое письмо, она нервно сглатывает, как вы сейчас. Она поднимает руку и играет ожерельем в точности, как вы сейчас играете своими бусами. Дважды я видел, как она писала на конверте: «Адресат неизвестен». Однажды я забирал почту и обнаружил в ней вот эти три письма. Я открыл их и прочел.
Он замолчал и наклонился вперед, так что между его и моими губами оставалось не больше нескольких дюймов. Затем он заговорил снова, твердым и холодным голосом, никак не выдававшим той ярости, которую он должен был чувствовать:
— Какое вы имеете право шантажировать мою жену?
Не сомневаюсь, что в эту минуту кровь отхлынула от моего лица. Мне стало нехорошо, я почувствовала слабость, и у меня было только одно желание — побыстрее удрать из этого места и от него. Мне почудилось, будто я слышу голос Криса: «Оставь прошлое в покое. Оставь его, Кэти. Бог сам назначит месть, которой ты жаждешь. Он снимет эту ответственность с твоих плеч и сделает это по своему усмотрению».
Вот это был мой шанс: выплеснуть на него все до конца, все до конца! Объяснить ему, на ком он женат! Почему мои губы отказывались говорить всю правду?
— Почему вы не спросите свою жену, кто я такая? Зачем вы явились ко мне, тогда как у нее есть ответы на все вопросы?
Он откинулся назад на спинку безвкусного ярко-оранжевого пластикового кресла и достал серебряный портсигар со своей монограммой из бриллиантов. Вероятнее всего подарок от моей матери — это так на нее похоже. Он протянул портсигар мне. Я покачала головой. Он легким движением вытряхнул табачные крошки с одного конца сигареты и с помощью серебряной зажигалки раскурил другой. Все это время его темные глаза продолжали, прищурившись, держать меня под прицелом, и подобно мухе,» попавшейся в паутину, которую я сплела собственными руками, я приготовилась к нападению.
— В каждом своем письме вы пишете, что вам отчаянно нужен миллион долларов, — сказал он ровным, ничего не выражающим голосом, а затем выдохнул дым прямо мне в лицо.
Я закашлялась и помахала рукой перед собой, чтобы отогнать дым. Повсюду на стенах висели таблички «Не курить».
— Зачем вам миллион?
Я следила за дымом; он описал круг и вернулся опять ко мне, оплетая мою голову и шею.
— Послушайте, — сказала я, делая отчаянные усилия, чтобы вернуть себе самообладание, — вы знаете, что мой муж умер. Я в это время ждала от него ребенка и была завалена неоплаченными счетами, которые я и не могла оплатить. И даже теперь, когда я получила страховку и некоторую помощь от вас, я на мели. Моя балетная школа вся в долгах. Мне нужно содержать ребенка, покупать ему вещи, копить на его образование, а у вашей жены столько миллионов. Я подумала, она может пожертвовать хотя бы одним из них.
Он улыбнулся слабой и циничной улыбкой. Он пускал табачные кольца, а я опять увертывалась и кашляла.
— С чего бы такой умной женщине, как вы, взбрело в голову, что моя жена расщедрится настолько, чтобы одарить пусть даже одним даймом родственницу, которую она знать не желает?
— Спросите об этом у нее!
— Я уже спрашивал. Я сунул ей в лицо ваши письма и потребовал объяснений. Я десять раз спрашивал ее, кто вы такая и что вас с ней связывает. И каждый раз она говорит, что знает вас, только как балерину, которую она видела на сцене. На сей раз я хочу получить ответ от вас. — Чтобы не дать мне отвернуться или отвести глаза, он вытянул руку и крепко взял меня за подбородок, так что я не могла двинуть головой. — Кто вы такая, черт вас возьми? Что вас связывает с моей женой? С чего вы взяли, что она поддастся на ваш шантаж и раскошелится? И почему от ваших писем она убегает вверх по лестнице и достает фотоальбом, который всегда лежит у нее под замком в ящике стола или сейфе? Тот самый альбом, который она быстренько прячет и запирает на ключ при всяком моем приближении.
— Она брала альбом — голубой альбом с золотым орлом на кожаной обложке? — прошептала я, пораженная.
— Куда бы мы ни ехали, голубой альбом всегда с нами, в одном из ее чемоданов, который она запирает на ключ. Его темные глаза угрожающе сузились.
— Вы описали этот голубой с золотом альбом абсолютно точно, хотя он уже старый и весьма потрепанный. В то время, как моя жена рассматривает этот альбом с фотографиями, моя теща зачитывает до дыр свою Библию. Иногда я застаю свою жену в слезах над фотографиями из этого альбома; подозреваю, что это фотографии ее первого мужа.
Я тяжело вздохнула и закрыла глаза. Я не хотела знать, что она плачет!
— Скажите мне, Кэти. Кто вы такая?
Я чувствовала, что, если я не заговорю сейчас, неважно, о чем именно, он будет держать меня так за подбородок до скончания века, и поэтому, повинуясь какой-то глупой причине, я солгала:
— У вашей жены была сводная сестра — Генриетта Бич. Так вот, у Малькольма Фоксворта была с ней внебрачная связь, в результате которой родились трое детей. Я одна из них. Ваша жена мне наполовину тетка.
— Аа, — вздохнул он, освобождая мой подбородок и откидываясь назад в кресле, как будто удовлетворенный моим ответом. — Значит, у Малькольма была интрижка с Генриеттой Бич, которая родила ему трех внебрачных детей. Какая интересная новость!
Он смеялся надо мной.
— Вот уж не думал, что старина был так силен, особенно после сердечной болезни, сразившей его вскоре после первой свадьбы моей жены. Такая новость может вдохновить любого мужчину. — Затем он посерьезнел и внимательно посмотрел на меня. — Где же теперь ваша мать? Мне бы хотелось повидаться с ней и переговорить кое о чем.
— Она умерла, — сказала я, пряча руки под стол и держа пальцы скрещенными, как глупая суеверная девчонка. — Давным-давно умерла.
— Ясно. Мне все ясно. Трое юных незаконнорожденных детей Фоксворта мечтают получить свою долю наследства, шантажируя мою жену, так?
— Нет, не так! Это делала я одна. Ни брат, ни сестра в этом не участвовали. Когда я писала эти письма, я была действительно в отчаянном положении, да и сейчас не намного лучше. Те сто тысяч, что я получила по страховке, разлетелись в один момент. Мой муж сумел наделать массу долгов, и у нас были огромные задолженности за жилье и машину. К тому же мне пришлось оплатить его больничные счета, расходы на похороны и все, что связано с появлением на свет ребенка. Я могла бы всю ночь рассказывать вам о проблемах своей балетной школы, и как я обманулась, поверив, что это будет прибыльное дело.
— А на самом деле — нет?
— Нет, когда оно зависит от стольких богатеньких девочек, которые по три раза в год уезжают отдыхать, и которым на самом деле нет дела до танцев. Все, что им. нужно — это красиво выглядеть и чувствовать себя грацией. Будь у меня хотя бы один действительно хороший ученик, оно бы того стоило. Но его нет, ни одного.
В глубокой задумчивости он барабанил пальцами по скатерти. Затем он закурил еще сигарету, не оттого, что ему так хотелось курить, а просто чтобы занять чем-нибудь свои беспокойные пальцы. Он глубоко вдохнул в себя дым и посмотрел мне прямо в глаза.
— Буду с вами предельно откровенным, Кэтрин Дал. Во-первых, я не знаю, говорите ли вы правду или лжете, но вы действительно похожи на род Фоксвортов. Во-вторых, мне не нравятся ваши попытки шантажировать мою жену. В-третьих, мне не нравится видеть ее несчастной до такой степени, что она рыдает. В-четвертых, я очень сильно ее люблю, хотя бывают минуты, не стану отрицать, когда мне хочется задушить это прошлое, которое в ней сидит. Она никогда не говорит о нем, она полна тайн, которые никогда не откроет мне. И одна из этих великих тайн, о которых я прежде ничего не слыхал — это то, что Малькольм Нил Фоксворт, добропорядочный, набожный, святой человек, был в любовной связи после сердечного приступа. Я знаю, что до болезни у него был роман, но только один, не более того.
