Анна Матвеева - Небеса
— Тема, ну я не могу! — закричал Батыр, приветствуя Артема с такой теплотой, что даже солнце позавидовало бы. Отец Артемий, вежливо улыбаясь, вспоминал про себя лихорадочно — а точно ли у них с Батыром Темирбаевым были такие непринужденно-веселые отношения?
Борька быстро включил аварийку — «чтоб менты не докопались», выскочил на улицу и все свои значительные силы применял теперь, чтобы затащить Артема в машину.
— Подвезу, поболтаем. А лучше, Тема, поехали ко мне в гости! Жанар мантов налепит! Или ты постуешься! Ну, салатов настрижет, найдем чем угостить. Ты мне все ваши новости расскажешь, лады?
Глазки Батыра радостно посверкивали, и Артем согласился. Домой ему все равно идти не хотелось.
Батыр всю дорогу озабоченно названивал по крошечному телефончику, какие только появлялись тогда у самых богатых людей. Названивал, говорил короткими фразами, чертыхался и тут же извинялся перед Артемом.
Дела у Борьки, судя по всему, шли очень хорошо — не только телефончик обращал на себя внимание, но и новая хорошая машина, и дорогая замшевая куртка, и, главное, похудевшие бока бывшего соседа. Батыр заметил взгляд Артема и хихикнул:
— Да уж, я такой барсук был! Потом Жанар за меня взялась как следует. Да и начальство мое не одобряет физической распущенности.
Батыр приосанился, в глаза ему словно бы долили серьезности.
Ехали совсем недолго, но свернул Батыр не к тем домам, на которые несколько часов назад смотрел отец Артемий. Двухэтажный, хорошо отреставрированный особняк и, кажется, полностью принадлежит Батыру.
Навстречу угодливо встрепенулась консьержка, но Батыр повелительно махнул ей, чтобы не суетилась.
— Проходи, Тема. — Батыр вел гостя в глубь дома: из комнат выглядывала не то охрана, не то другие, отдельно оплачиваемые сотрудники, в коридоре млел зимний сад, пели птицы, и ничто не напоминало о том, что за окном выполняет жизненные функции серый и скучный Николаевск.
— Ну, как тебе, Тема, мой домишко? — весело спросил Батыр. Чувствовалось, что ему нравится звать священника по имени — так запросто, Тема.
— У меня нет слов, — честно признался Артем. — Я даже не знал, что у нас в Николаевске есть такие хоромы. А чем ты занимаешься, Батыр?
— Ну, ты многого не знаешь, — резонно заметил Батыр. — Жанар, посмотри, кого я привел!
В комнате, где они наконец остановились, были составлены в каре мягкие кресла и диваны. С одного дивана вспорхнула тонкая фигурка, задрапированная в шелк и бархат, гармонировавшие по цвету с обивкой мебели. Жанар совсем не изменилась, Артем вспомнил, какая она красивая.
— Артем Афанасьев? — с притворным ужасом вскричала Жанар и весьма артистично упала обратно на диван. Батыр бесцеремонно выудил жену за руку и велел распорядиться по поводу салатов.
— Как ты насчет водочки, Артем?
Отец Артемий вначале хотел отказаться, но потом — уже в третий раз за последние полчаса — подумал: а почему бы и нет?
Глаза 25. Мадам
Сашенька опаздывала, и мама начала кипятиться:
— Неужели нельзя выехать раньше, Глаша, ведь у нее все возможности!
Даже проявляя недовольство Сашенькой, мама вымещала его на мне.
Наконец сестра вышагнула из «БМВ» — на водительском месте восседал Лапочкин в шапке из баргузинских соболей:
— Привет, Зой Петровна, привет, Глаша, тороплюсь, простите. — И тут же дал по газам.
«Не слишком вежлив», — читалось в маминых глазах, впрочем, если бы она знала подоплеку такого поведения, то согласилась бы: Сашенькин муж — более чем джентльмен.
Сестра сияла особенным, лучистым счастьем беременных и гордо выпячивала животик, мама же давала нам последние наставления — как детям перед взрослым праздником. Мы должны сидеть тихонько, но если мадам спросит о чем-то — следует отвечать внятно и честно. Последняя рекомендация меня в особенности порадовала. После занятия мадам беспокоить нельзя — она будет находиться в контакте с Высшим Разумом, на Орбите Добра.
Я не сдержалась и хрюкнула от всей души, а Сашенька кинулась на меня коршуном:
— Глаша, ты обещала! Сначала послушай, потом будешь хрюкать!
Мама и вовсе собрала губы в розочку, видом своим доказывая, что не будет тратить на меня ни капли своего расширенного сознания. Торжественно, почти под пионерским салютом, я поклялась хранить молчание, пока мадам не покинет орбиту.
Мама радовалась, что на сегодняшнее занятие Бугрова приехала лично: она редко снисходила до рядовых членов школы, доверяя тех специально обученным последователям. Точнее, последовательницам — как мы смогли убедиться, в «Космее» было крайне мало мужчин. У активисток школы мужчин, судя по всему, вообще не было — никогда или очень давно: среднестатистическая слушательница представляла собой тип, который Кабанович называл «тёенька». Сорок восемь лет, каждый из которых виден на лице, останки фигуры спрятаны в трикотажном костюме с растянутой на заду юбкой. Неровные мазки помады и запах старого пота. На голове трехсотлетняя «химия».
С трудом представлялось, откуда космейки возьмут себе Дитя Луны: возжелать местных женщин — пусть даже с самой благородной целью — можно было только под очень сильным гипнозом. Поздоровавшись с единомышленницами, мама указала нам на свободные места — их было мало, как на модной премьере. Почти у каждой тетеньки (впрочем, к началу представления в зале все-таки появилось несколько мужчин) синел в руках такой же сборничек «строк», с каким не расставалась наша мама.
От скуки я заглянула в сборничек сидящей рядом тети: она была одета в ангорскую кофту, немилосердно расшитую бисером и блестками. Интересно, что тетя не рванула сборничек на себя, как делают в таких случаях абсолютно все люди, а придвинула его ко мне с редким гостеприимством. Я тут же ударилась в новую триаду «строк» как мордой о забор:
Веришь любви, собираешься в счастье,
Бьет светлый полдень,
Силы приходят от звезд.
Ангорская тетя заглядывала мне в глаза, она ожидала восхищения, и я вытянула губы в потрясенную улыбку. Сашенька с мамой шептались, склонив головы над общей ручкой кресла, но отпрянули друг от друга, лишь только на сцене появилась низенькая, похожая на матрешку женщина. На ней было шелковое платье в цветках, напоминавшее штору, нелепые деревянные буски намертво схватили пухлую шею. За спиной у матрешки торчала толстая косичка, чей девичий вид придавал усталому немолодому лицу странную вздорность.
Мама ткнула меня локтем под ребро и ожесточенно, как все в зале, зааплодировала. Матрешка приветственно взметнула руки кверху и громко сказала:
