Эдуард Тополь - Завтра в России
В приемной Овального кабинета члены Администрации встали и, уступая друг другу дорогу, направились в открытую секретаршей дверь.
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ. 6 ФЕВРАЛЯ
45. Москва и весь мир, 19.00 по московскому времени.
– Говорит Москва! Внимание! Говорит и показывает Москва! Работают все радиостанции Советского Союза и Центральное телевидение! Через несколько минут мы передадим обращение Секретаря Центрального Комитета КПСС, Председателя Совета Министров СССР товарища Романа Борисовича Стрижа к населению Советского Союза! Повторяем! Через несколько минут…
Торжественно-строгий, будто церковный, голос звучал повсюду. Это был голос того самого московского теледиктора, который 16 месяцев назад объявлял о покушении на Горячева. Теперь его снова слушал весь мир. В Лондоне, Бонне, Вашингтоне, Праге и Токио все правительственные и внеправительственные службы, связанные с Россией, бросали дела и спешили к телевизорам. А в России, на улицах городов и поселков оживали раструбы громкоговорителей, а под ними смолкали скандалы и споры в многотысячных очередях за хлебом. На заводах затихали станки – люди слушали Москву прямо в цехах. И в солдатских казармах прекращались занятия по боевой и политической подготовке. И в студенческих общежитиях замирали пьянки. В Москве, Харькове, Ашхабаде, Норильске, Владивостоке…
– Внимание! Через несколько минут мы передадим Обращение Секретаря Центрального Комитета…
А по железнодорожной ветке «Урай-Тавла-Екатеринбург» на безумной скорости летел поезд, занятый зэками на станции „Мыски". В вагонах орали, играли в карты, насиловали молодых женщин, жрали и пьянствовали дорвавшиеся до свободы уголовники. Даже в „докторском" вагоне, где Майкл Доввей пытался лечить раненых и обмороженных, шла пьянка. Да, теперь у этих зэков было все, о чем они мечтали в лагере: жратва, спирт и молодые бабы – студентки медицинского техникума, захваченные во время налета на город Тавда. И еще у них было много оружия и упоение скоростью – в паровозной кабине один зэк постоянно держал дуло автомата под ухом машиниста, а два других, раздевшись до лагерных кальсон, с пьяной удалью швыряли лопатами уголь в паровозную топку, готовую и без того вот-вот взорваться от жара…
. – Внимание! Работают все радиостанции и Центральное телевидение! – вещал диктор.
В Екатеринбурге, в Штабе восстания Зарудный, Стасов, Обухов, Акопян, Колосов, Ясногоров и еще два десятка человек сгрудились у телевизора.
– Неужели правительство подаст в отставку? – спросил Ясногоров.
Зазвонил телефон. Зарудный снял трубку, послушал, потемнел лицом. Потом сказал членам Штаба:
– Это с вокзала. Еще одна банда из Тавды. В Тавде они взяли восемнадцать заложниц, а теперь требуют уголь, продукты и водку.
Гусько, Стасов, Обухов и Колесова встали, надевая бушлаты и куртки.
– Внимание! – снова сказал московский теледиктор. – Говорит и показывает Москва!…
В Москве, к служебному входу в Большой театр подкатила черная «Волга». Два человека вышли из машины, офицерской походкой прошли в театр и по коленчатому коридору уверенно достигли кулис. Здесь, на сцене, Полина Чистякова и вся труппа: актеры, режиссеры, гримеры и рабочие сцены – прервав репетицию новой оперы «Александр Невский», стояли и сидели возле телевизора, который кто-то вынес прямо на сцену.
– Через полминуты мы начнем прямую передачу из кабинета Секретаря ЦК КПСС Романа Борисовича Стрижа… – продолжал теледиктор.
На Арбате, в Бюро иностранных телеграфных агентств западные корреспонденты садились к телевизорам и пультам международной видеосвязи, надевали на головы губчатые и резиновые наушники, поправляли у рта микрофоны и откашливались – готовились к синхронному переводу.
В Западной Европе, Израиле, Каире, Сингапуре, Токио и Мельбурне бары и кафе с телевизорами заполнялись простой, праздношатающейся публикой и американскими туристами…
– Внимание, включаем камеры, установленные в кабинете Председателя Совета Министров…
И на миллионах телеэкранов появилось, наконец, лицо Стрижа.
– Дорогие товарищи, – сказал он, спокойно глядя в камеру, – патриотическое правительство Советского Союза поручило мне выступить перед вами и обрисовать ситуацию в стране. Вы все, конечно, знаете, о чем пойдет речь. Неделю назад несколько тысяч уральских рабочих сорвали переговоры с представителями правительства и атаковали армейские части, направленные нами не против рабочих, а как раз наоборот – для того, чтобы они могли, спокойно, без эксцессов провести похороны жертв произвола уральской милиции…
В Большом театре два человека офицерской походкой подошли к Полине Чистяковой и сказали ей негромко: «Пройдемте с нами!»…
– Конечно, вы можете взять мои слова под сомнение, – чуть усмехнулся по телевизору Роман Стриж. – Ведь восставшие захватили несколько радиостанций и в своих воззваниях во всем обвиняют нас. Но спросите их прямо: кто на кого напал – войска на рабочих или рабочие на войска? Спросите их прямо: во время переговоров было ли хоть одно их требование отвергнуто секретарем Екатеринбургского обкома партии товарищем Круглым? Нет, товарищи, не было! И все это правда, которую они не смогут опровергнуть…
Поезд, захваченный зэками стоял на станции «Екатеринбург», ощетинившись дулами пулеметов и автоматов, торчавших из всех окон и с крыш вагонов. Эти дула делали поезд похожим на мохнатую гусеницу длиннее вокзального перрона – ее хвост терялся во мраке за перроном. Сквозь окно своего восьмого, «докторского» вагона Майкл Доввей видел совершенно темный вокзал, который производил впечатление безлюдного, и слышал голос Коровина, усиленный самодельным, из жести репродуктором:
– Последний раз говорю! Или к нам придет начальник воcстания, или взорвем вокзал и пойдем весь город ф…! – Коровин сидел на крыше пятого вагона, рядом с ним за турелью пулемета лежал кто-то из зэков. – Считаю до десяти: раз… два… три…
Неожиданно на темном привокзальном перроне появилась женская фигура с железнодорожным фонарем в руке. Это была Колесова. На ней был глухо застегнутый полушубок, валенки и меховая шапка-ушанка. Подняв фонарь, она осветила свое лицо и громко сказала в сторону Коровина:
– Кончай считать! Говори, чего хочешь! Появление женщины слегка сбило коровинский пыл.
– А ты кто? – спросил он с крыши вагона.
– Моя фамилия Колесова. Я из Штаба Восстания.
– Я ж сказал: начальника давай! – пришел в себя Коровин. – С бабой мы не будем разговаривать! С бабами у нас другой разговор. Точно, братва?
Залегшие на крышах зэки, держа Колесову на мушках своих автоматов и пулеметов, ответили ему разноголосыми криками одобрения и засвистели-закричали Колесовой:
– Пошла отсюда! Старая жопа! Вали, вали за начальником! Колесова спокойно переждала эту волну.
– Если вас интересует жратва и водка, то это по моей части, – сказала она. – Я отвечаю за снабжение области. Будем разговаривать или будем свистеть?
– Лады, попробуем, – усмехнулся Коровин – Нам нужны продукты, спирт, и уголь для паровоза. Иначе все тут разф…!
– А ты не можешь сюда спуститься? Так и будем орать? – спросила Колесова.
– А, может, у вас пулеметы в окнах спрятаны? Нет уж, я тут посижу, у меня глотка луженая. Говори: дашь спирт, жратву и уголь?
– Ну, я же стою под твоими пулеметами, – усмехнулась Колесова. – И ничего, трусы сухие!
Уголовники на крышах соседних вагонов расхохотались – здорово эта баба уела их атамана! И Коровин, видя это, уязвленно вскочил на ноги и прямо с вагона спрыгнул на платформу. А те из зэков, кто лежал на задних и передних вагонах, встали и подались по крышам вперед послушать и посмотреть «спектакль». При этом несколько зэков хотели тоже спрыгнуть на перрон, но Коровин остановил их окриком:
– На место! – и пошел к Колесовой: – Ну?!
– Ты мне не нукай, не запряг, – мирно сказала ему Колесова. – Значит, так. Вы взяли в Мысках восемнадцать баб. Продукты и уголь получите в обмен на этих женщин. Спирт не получите совсем. Устраивает?
– Нет, не устраивает! – и Коровин, куражась, приставил ей в бок финский нож. – Теперь у нас девятнадцать баб! – И с вызовом крикнул, обратившись к темным окнам вокзала: – Валяй! Стреляйте! Я ее успею кончить!
За одним из темных окон вокзала, в диспетчерской комнате, Гусько посмотрел на вошедшего Акопяна. Тот кивнул, сказал негромко: – Все в порядке.
И в этот миг к последнему вагону поезда, брошенному любопытствующими зеками, в полной темноте медленно и почти неслышно приблизилась открытая железнодорожная платформа и вагон с толкающим их паровозом. На платформе, дулом к поезду зэков, стоял танк. В танке за турелью станкового пулемета, на месте заряжающего орудие и на других постах находились Стасов, Обухов и еще трое «афганцев».
В смотровые щели им было видно, как платформа вплотную подошла к поезду зэков, мягко ткнулась в тарелки заднего буфера и под напором толкающего паровоза весь поезд зэков тронулся, поплыл вперед.
