Дмитрий Вересов - Огнем и водой
Усач был расположен поболтать.
– Вы слышали, что творится? – спросил он Иволгина, словно старого знакомого, с которым они тут на этой лестнице каждый день встречаются, чтобы обсудить новости бульварной прессы. – В городе родился мутант с ластами вместо ног! Пишут, что он прекрасно плавает… Здорово, а?! Что коммунисты с экологией сделали!
Вадим кивнул, не вслушиваясь. Он простоял не больше двух минут, потом не выдержал, извинился и вернулся в палату.
Ласковый и, пожалуй, даже подобострастный прием, оказанный Гертрудой Яковлевной, Наташу слегка удивил. Она ожидала совсем иного после всего, что случилось. Особенно после той сцены у подъезда, когда свекровь застукала ее при прощании с Курбатовым.
«Что все это значит?!» – Этот вопрос читался на лице Наташи всякий раз, когда в поле ее зрения появлялась празднично улыбающаяся Гертруда Яковлевна.
Вадим усмехнулся.
Стол в гостиной был заставлен вазочками с вареньем, которое мать наварила, полагая, что в Англии такого варенья Наташе нипочем не найти. Полагала, в общем-то, справедливо – насчет варенья. Зато в отношении всего остального ошиблась кардинально. Хотя никакой вражды между бывшими супругами действительно не наблюдалось.
Вадим припоминал кое-какие смешные истории с дочерью, Наташа внимательно слушала и смеялась. Совсем как тогда, когда они были вместе. Вадим замолчал ненадолго, но потом стряхнул наваждение.
Вспоминал первые визиты к врачу, когда Верочка начала кое-что соображать. Сложнее всего было заставить ее пойти к хирургу, потому что дочка была совершенно убеждена: хирург делает операции, хирург режет людей. Откуда она это узнала, Вадим не мог понять – возможно, он и сам что-то такое рассказал в свое время, не подозревая, что потом придется унимать в клинике плачущую дочь на глазах у сочувствующих родителей.
Хирург стоил ему плюшевой панды. Верочка никогда не шантажировала отца, но сейчас договориться с ней было просто невозможно. А вот к зубному она пошла совершенно спокойно. Правда, потом сообщила, что никогда больше не будет лечить зубы – пусть они лучше повыпадают все.
Наташа смеялась.
– Своим будешь звонить? – спросил он потом.
– Я письмо написала! – сказала Наташа. – Матери. А встречаться – нет, не буду… Ты ведь отца хорошо помнишь. Я, может быть, сделала много ошибок, Вадим, но я за них сама плачу.
Вадим кивнул. Не знал, что на это ответить. О своей работе особенно не распространялся – не потому, что боялся, что Наташа Забуга немедленно перешлет всю полученную информацию в английскую разведку. Просто был уверен: ей это неинтересно.
Вообще личной жизни в разговоре не касались, следуя молчаливому соглашению. Речь шла в основном о старых знакомых или о вещах, к которым они не имели прямого отношения. О лондонской погоде и о том, насколько представления россиян, никогда не бывавших на берегах туманного Альбиона, соответствуют действительности. Опять смеялись, но Вадим хорошо чувствовал пропасть, разделившую их навсегда. И дело было не в Англии и времени, проведенном вдали друг от друга. Они с самого начала были слишком разными, они не могли бы быть всегда вместе. Рано или поздно, это случилось бы в любом случае – если не Курбатов, то кто-нибудь другой отобрал бы ее у него. Странно, но именно теперь он понял это окончательно. Что ж, лучше поздно, чем никогда.
И все планы Гертруды Яковлевны насчет воссоединения семьи были так же наивны и беспочвенны, как надежды ненавидимых ею коммунистов на построение светлого будущего в отдельно взятой стране.
Наташа, конечно, остановилась в гостинице, и, какие бы ужасные глаза ни делала Гертруда Яковлевна, Вадим не собирался убеждать бывшую жену остаться у них в квартире. Ни к чему это было… Он боялся, что Наташа заметит эти ее подмигивания. Вот будет стыдно! Она решит, что у них тут какой-то заговор.
Проводил Наташу до вызванного по телефону такси. На прощание помахал рукой. И все. До завтра.
Губы вспоминал этой ночью… Ее губы.
В дорогу Верочку собирали вместе. Дочка спрашивала насчет школы. Видела, что взрослые не знают, что ей ответить, и надулась. Пришлось спешно успокаивать. Наташа не стала забрасывать дочку грудой подарков – предстоял перелет, и нетрудно догадаться, что оставить новые игрушки здесь будет для нее нешуточным испытанием, а везти их с собой – нелепо, но кое-что они все-таки купили. Огромную белую плюшевую крысу в костюмчике, которую Верочка, как оказалось, давно присмотрела в «Детском мире», но стеснялась просить у отца, зная, что никаких праздников в ближайшее время не предвидится.
– Почему крыса? – Вадим как всегда серьезно рассматривал новую игрушку. – Впрочем, мордочка дружелюбная!
Верочка переживала из-за того, что не сможет показать крысу всем своим соседкам-подружкам, Наташа успокоила ее, сказав, что они смогут послать им фотографию с крысой из Германии. Иволгин потом вспоминал этот серьезный разговор и думал о том, что Наташа умеет быть ласковой с теми, кого любит. Умеет.
И еще думал, что должен был спросить ее о чем-то важном, но забыл. Что же он хотел спросить?
Потом понял, что забыл спросить – счастлива ли она?
Отбытие Наташи Забуги обратно за рубеж повергло Гертруду Яковлевну в уныние.
– Если ты так к ней относишься, то зачем принял ее помощь? – спросила она.
– Ниже пояса, – сказал Вадим.
– Что? – Гертруда Яковлевна напряглась.
– Удар ниже пояса! – пояснил Иволгин.
– Оставь эту боксерскую терминологию… – Она сбилась с мысли, как бывало всегда, когда Вадиму случалось в разговоре вставить иносказание. – Почему ты ничего не сделал?! Разве можно быть таким…
В день операции Вадим не находил себе места. Взял отпуск за свой счет – в «Ленинце», учитывая обстоятельства, отказать не могли. Только сам он уже сомневался – стоило ли брать этот отпуск? От ожидания ведь с ума можно сойти. Жалко, не было прямой телефонной линии с Германией. Никогда до сих пор Вадим не мог себе представить, что будет так жалеть о том, что стал невыездным. Но сейчас он проклинал «Ленинец» вместе со всем военно-промышленным комплексом и его секретностью. К черту все! И подвалы тоже. Он должен быть там, в Германии. Наташа предлагала оплатить его поездку туда, чтобы он находился с дочерью, но он вынужден был отказаться. Успокаивал себя только тем, что, даже если бы и мог выехать, все равно – на сбор всех необходимых документов ушла бы уйма времени.
Он опять обложился книгами по медицине, какие сумел достать. Даже к сестрице сбегал за литературой. Зря. Во-первых, пришлось, как обычно, наслушаться глупостей – став счастливой матерью, Ленка, казалось, значительно поглупела, словно все серое вещество по наследству перешло от нее к ребенку, а ей самой ничегошеньки не осталось. Он позаимствовал из ее библиотеки нужные тома, пожурил привычно за набор легкомысленной литературы, всяких там Чейзов и Фантомасов. Ленка обиженно засопела и назвала его снобом.
А во-вторых, книги только усугубили его тревогу. Продравшись через лес специальных терминов (гемодинамика, легочная гипертензия, артериальная гипоксемия…), Вадим прочитал, что хирургическое вмешательство не всегда бывает эффективным… К счастью, дальше шло пояснение, что это касается особенно запущенных случаев. И все равно, оставалось беспокойство. Значит, операция – еще не все! Сколько же пройдет времени, прежде чем станет ясно окончательно, что угроза миновала?
Надо молиться, нужно сжать кулаки и верить в лучшее. Вадим наглотался седуксена, чувствуя, что иначе просто сойдет с ума. Это помогло, он прикорнул на диване. В мыслях был полный разброд. К беспокойству из-за дочери примешались проклятые подвалы; казалось теперь, что они как-то связаны – Верочка и подвалы. А как – не понять! «Может быть, Козин знает», – подумал он сонно. И почувствовал сквозь тяжелую дрему, как Гертруда Яковлевна укрывает его пледом.
– Наташа, – пробормотал он.
Он спал и не видел, как на лице матери появилась довольная улыбка.
Наташа позвонила сразу после операции.
Сказала, что все хорошо. Вера еще не проснулась. Вадим радовался ровно одну минуту. Потом он снова начал волноваться – когда она проснется?! А вдруг что-нибудь не так! Боялся сглазить. Отходить от наркоза Верочка будет долго. Вадим знал это, но все равно просидел на кухне, не смыкая глаз, пока за окнами не забрезжило утро. Сколько там времени в Германии, интересно?
В пепельнице росла груда окурков. Отец присоединился к нему после полуночи, пришел в пижаме и сел рядом на диванчике. Так и сидели. Курили. Гертруда Яковлевна не осмелилась возражать. Напомнила мужчинам, что утро вечера мудренее и ушла спать.
– Железная леди! – подмигнул отец Вадиму.
Тот улыбнулся. Сидели и курили. Ждали.
Вадим хорошо представлял себе Верочкино пробуждение. Вот она открывает глаза. Рядом ее мама. И крыса в костюмчике. С удивлением отметил про себя, что никакой ревности к Наташе не испытывает. Главное, что дочка – их дочка будет снова здорова. А все остальное – неважно.
