Олег Рой - Нелепая привычка жить
Стихи, как это обычно бывало, пришли сами собой. Они часто рождались именно так — возникали где-то внутри, словно на дне души, в самый неподходящий момент, когда она была где-нибудь в ванной, за рулем или на лекции, и нагло рвались наружу, перли, как она сама выражалась, из ушей, просились на бумагу и требовали, чтобы она забыла обо всем на свете, кроме них.
Включать компьютер было лень, поэтому она быстро нашла тетрадь, в которой конспектировала лекции по истории литературы, вырвала листок и торопливо записала:
День настал, только за душою ни гроша,
Я бегу, любовь, к тебе не дыша,
И раздую искорку огня — не спеша.
Надоело улыбаться и твердить, что хорошо…
Наплевать на мнение людей — да мне-то что?
Развернуть судьбу, да так, чтоб затрещало все по швам,
Закричать, чтоб было слышно всем: «Любовь я не отдам!»
След по снегу заметает пепел лет.
От бессилья в голове разброд и полный бред.
С жизнью попрощаться, чтоб воскреснуть, — вот ответ.
Вот ответ — другого нет.
А куда ни глянь — повсюду пустота.
От обрыва и до счастья не одна верста.
Разозлить судьбу, да так, чтоб стало страшно мне самой.
Нет спасения в тебе — так, значит, быть одной.
Надоело улыбаться и твердить, что хорошо…
Отшвырнула ручку, перечитала, вздохнула. Черт возьми, но отчего же такая пустота в душе? Вообще никаких чувств. Ни облегчения, ни удовлетворения, ни горечи, ни боли — только легкая усталость. А еще немного кружится голова и душно.
Девушка встала и во всю ширь распахнула окно. Пахнуло свежестью и запахом ночного майского города. Наверху, в темно-синем небе появилась первая звезда, такая близкая, почти осязаемая, она, казалось, манила к себе… А далеко внизу, на тротуаре, стояла почему-то казавшаяся очень знакомой черноволосая женщина средних лет в красно-черном готическом платье. Ее было так хорошо видно, словно их и не разделяли несколько десятков метров высоты. Женщина точно манила ее к себе и улыбалась…
Пора. Долька сделала шаг вперед. Тело вдруг сделалось удивительно легким. Она летела, но летела почему-то не вниз, а вверх, прямо в небо, которое неожиданно оказалось не ночным, темно-синим, а утренним и светлым, и по нему раскинулась огромная, от горизонта до горизонта, радуга, только не цветная, а абсолютно черная. Девушка в своем полете поднималась к ней, придвигаясь все ближе и ближе… И в тот момент, когда она оказалась совсем близко, точно проходила под черной аркой, радуга вдруг засверкала, засветилась такими яркими цветами, которые человек в этом мире даже не может себе представить.
Эпилог
Майским днем на обочине Волоколамского шоссе в районе семьдесят второго километра сидели прямо на земле двое мужчин лет сорока и с недоумением таращились друг на друга. Вид у обоих был тот еще — грязные, оборванные, у одного поцарапана щека и оторван рукав пиджака, другой и вовсе с заплывшим глазом, весь в синяках и кровоподтеках.
Впрочем, если бы кто-нибудь пригляделся к ним повнимательнее, он понял бы, что перед ним не обычные деревенские пьянчужки. Оба мужчины были трезвы и довольно прилично одеты, особенно тот, что пострадал меньше, — на нем и вовсе был шелковый галстук от Армани, только очень грязный и сбившийся набок.
— Ну, и что будем делать? — спросил он, потирая бок.
— Понятия не имею! — ответил другой, что был выше ростом, и сплюнул кровью на дорогу. — Блин, кто бы рассказал, я б не поверил! Выкинули, как щенков, из машины, все забрали — и деньги, и мобильники… Козлы! Черт меня дернул остановиться!
— Ну как же ты бы не остановился, они же в форме были… Самое смешное, что я совсем недавно об этом слышал. Вся Москва уже говорит о бандитах в милицейской форме, которые останавливают на шоссе дорогие иномарки и грабят тех, кто там сидит…
Мужчины не без труда поднялись с земли и медленно побрели в сторону города. Заслышав шум приближающейся машины, высокий каждый раз поднимал руку, чтобы проголосовать, но проезжающие мимо автомобилисты как-то не горели желанием обрести столь странных пассажиров.
Минут через сорок лес вдоль дороги наконец кончился и впереди замаячила стекляшка деревенского магазина. Путники устремились к ней.
Полная пожилая продавщица с сомнением оглядела вошедших. Оно конечно, облик их никакого доверия не внушал… Но, с другой стороны, вроде не шатаются, глаза не безумные, и перегаром не пахнет. Может, и впрямь попали в беду?
Поколебавшись, она вынула из объемистой сумки мобильник и протянула им.
— Звоните, только быстро, а то у меня денег на счету мало осталось…
— Мы вам все компенсируем! — пообещал тот, что выглядел поприличнее, а второй, высокий, уже набирал 02.
После того как он поговорил с милицией, женщина окончательно прониклась к ним сочувствием. Это же надо, ребята в какой переплет угодили! Поахала, отыскала в сумке салфетки, достала из-под прилавка початую бутылки водки, что еще с майских праздников оставалась, — сгодилась и как наружное лекарство, и как внутреннее. А потом, махнув рукой, снова вынула телефон.
— Может, вам еще куда позвонить надо? Мужики переглянулись.
— Да надо бы… — сказал высокий. — Только Леля ведь у Надюшки в больнице, а я ее мобильного номера теперь ни в жисть не вспомню…
— Я тоже никогда не помню номеров, — кивнул другой. — Разве что один, очень легкий, меня тут его заставили зазубрить на проща… Постой-постой! Слушай, я, кажется, понял, что она имела в виду!
— Вы о чем, шеф?
— О фразе. Той, которая была сказана при расставании…
— Что-то я вас не понимаю… — пожал широченными плечами высокий.
Но Малахов не ответил. Он торопливо нажимал на кнопки телефона, спеша позвонить женщине, у которой был очень легкий номер. Женщине, которую звали Любовью. Той единственной, которая не любила слова «прощай».
[1] От англ. Meat-city — мясной город.
[2] От англ. «Russian style» — русский стиль.
[3] Но почему? (англ.)
[4] Хорошенькая девочка (англ.).
[5] Хотеть (хочу) (англ.).
[6] Русские женщины (англ.).
[7] Моя сладенькая (англ.).
[8] Суеверие, предрассудок (англ., религиозное).
[9] Празднество, юбилей (англ.).
[10] С днем рождения! (англ.)
[11] Моя любимая девушка (англ.).
[12] Здесь: дорогая, любимая (англ.).
