Ирвин Ялом - Шопенгауэр как лекарство
Внезапно события пятнадцатилетней давности замелькали в памяти: Филип, каким она увидела его в первый раз — сидя на столе, он небрежно раздавал планы лекций входящим студентам и широко ей улыбнулся. Он показался ей таким сногсшибательным — красивый, умный, недосягаемый, сосредоточенный на чем-то своем. Что случилось с этим человеком? Эта отвратительная сцена, его настойчивость, когда он срывал с нее одежду, накрывал ее своим телом. Не пытайся обмануть себя, Пэм, тебе это нравилось. Ученый с блестящим знанием философии, великолепный учитель — возможно, лучший из всех, кого ты встречала. Вот почему она решила потом выбрать философию. Но этого он никогда не узнает.
Разделавшись с этими тревожными, злыми мыслями, она тихонько загрустила: смерть Джулиуса. Вот человек, достойный настоящей любви. Несмотря на приближение смерти, он продолжает работать как обычно. Как он это делает? Как ему удается сохранять спокойствие и притом заботиться о других? А этот негодяй Филип еще смеет требовать от него каких-то признаний. И Джулиус — само терпение. Продолжает учить его как ни в чем не бывало. Разве он не видит, что Филип жалкое ничтожество, пустышка?
Она представила себе, как будет ухаживать за Джулиусом, когда ему станет совсем плохо: она будет приносить ему еду, купать его, вытирать теплым полотенцем, менять простыни и забираться ночью к нему в постель, чтобы его успокоить. С группой происходит чтото невероятное — эти бесконечные мелодрамы, разыгрываемые на фоне его смерти. Как это несправедливо, что именно Джулиус должен умереть. Внезапно Пэм затрясло от бешенства — но против кого?
Она погасила лампу. Лежа в постели и ожидая, пока снотворное сделает свое дело, она успела подумать, что, слава богу, есть хоть одна польза от этих тревог: мысли о Джоне, исчезнувшие и вновь возникшие после приезда из Индии, кажется, пропали — дай бог, чтобы навсегда.
Глава 28. Пессимизм как образ жизни
Нет роз без шипов. Но много шипов без роз [110].
Главный труд Шопенгауэра, книга «Мир как воля и представление», был написан, когда автору не было и тридцати. Он вышел в свет в 1818 году. Второй том был опубликован в 1844-м. В этой работе поразительной масштабности и глубины Шопенгауэр излагает свои наблюдения в самых разных областях знания — логике, этике, теории познания и восприятия, естественных науках, математике, красоте, искусствах, поэзии, музыки, метафизики, отношений человека к другим и к самому себе. Человеческое бытие рассматривается здесь в самых мрачных аспектах: смерть, одиночество, бессмысленность и страдания как неотъемлемая часть нашей жизни. Принято считать, что по объему выдающихся мыслей эта работа значительно превосходит любое другое философское сочинение, за исключением разве что трудов Платона.
Сам Шопенгауэр he раз высказывал пожелание и надежду на то, что потомки будут помнить его именно за этот грандиозный труд. Позднее он опубликует еще одну значительную работу: это будет двухтомник философских размышлений и афоризмов под названием «Parerga и Paralipomena», что в переводе с греческого означает «пропуски и дополнения».
Появившиеся на свет в то время, когда о психотерапии еще не могло быть и речи, труды Шопенгауэра тем не менее поразительно напоминают то, что мы сейчас подразумеваем под этим понятием. «Мир как воля» начинается с критики и развития теории Канта. Кант произвел переворот в философии, заявив, что человек скорее создает реальность, чем ее ощущает. Он исходил из того, что наши физические ощущения, проходя через нервный аппарат, трансформируются и затем, вновь собираясь в мозгу, представляют нам картину, которую мы называем реальностью, но которая на самом деле является химерой, фикцией, существующей только в нашем познающем и анализирующем сознании. В самом деле; такие категории, как причина и следствие, последовательность, множество, пространство и время, являются созданием нашего мозга, а вовсе не реальными сущностями мира, лежащего «вовне».
Более того, мы не можем «видеть» ничего, кроме нашей собственной версии того, что происходит «вовне». Мы никоим образом не можем знать, что «на самом деле» находится «там», то есть постичь сущность, лежащую за пределами наших ощущений и нашего сознания. Эта первичная сущность, которую Кант назвал Dingansich,«вещь в себе», будет и должна оставаться для нас непознаваемой.
В отличие от Канта Шопенгауэр — впрочем, соглашаясь с тем, что мы никогда не сможем познать «вещь в себе», — считал, что мы можем подойти к ней гораздо ближе, чем это допускает Кант. По его мнению, Кант проглядел основной источник информации о мире, данном нам в ощущениях, или феноменальном мире: нашесобственноетело.Наше тело есть материальный объект, оно существует во времени и пространстве, и каждый из нас знает о нем достаточно много — это знание происходит неот внешнего восприятия и не от мыслительной деятельности, но от прямого знания изнутри, знания, вытекающего из ощущений.
От своего собственного тела мы получаем знание, которое мы не можем определить в понятиях и передать другим, потому что подавляющая часть нашей внутренней жизни нам неизвестна. Она вытеснена из сознания и не допускается в него, потому что знание нашей глубинной природы (ненависть, страх, зависть, сексуальные желания, агрессия, корысть) причинило бы нам больше страданий, чем мы могли бы вынести.
Звучит знакомо, не правда ли? Да ведь это же старик Фрейд с его бессознательными, примитивными процессами, с его ид, вытесненным сознанием и самообманом. Разве не очевидны здесь зачатки и первые ростки будущего психоанализа? А ведь главный труд Шопенгауэра был опубликован за сорок лет до появления
Фрейда на свет. В середине девятнадцатого века, когда Фрейд (а с ним и Ницше) еще ходили в школу, Артур Шопенгауэр был уже самым читаемым философом Германии.
Как же мы понимаем эти бессознательные силы? Как можем передать их другим? Хотя они не могут быть осмыслены, мы можем ощущать их и, по Шопенгауэру, передавать напрямую, без слов, через искусство. Вот почему Шопенгауэр более других уделял внимание искусству — в особенности музыке.
А половая любовь? Шопенгауэр однозначно заявляет, что сексуальные переживания играют определяющую роль в поведении человека. Здесь он вновь выступает как отважный первопроходец: никто из прежних философов не хотел (или не решался) посвятить себя изучению этой сферы и ее безусловной важности в жизни человека.
