Ёсио Мори - Сокровенное желание
— Купи!
Ничего не вышло.
— Разве мандаринами наешься? Если есть деньги, лучше уж купить картошки, — рассердилась мать.
— И еще, Ко-тян, дайте пачку сахара, — сказала покупательница редьки.
Я отвела глаза от мандаринов и посмотрела на сестру. Работа у нее спорилась. Сейчас она, кажется, не особенно занята — всего лишь одна клиентка. Я ежилась от холода, переступала с ноги на ногу и, сложив ладошки, дышала на них. Изо рта шел пар.
— Большое спасибо, — учтиво сказала сестра, провожая покупательницу до порога.
Подойдя ко мне, она шепнула игриво:
— Сэцуко, высунь-ка язычок!
— Что? — Я с удивлением посмотрела на сестру.
— Не бойся, открой рот и закрой глаза, — засмеялась она.
Я сделала как она велела. Что-то легло мне на язык.
— Ой, сладко! — воскликнула я. Это был кусок сахара.
— Тише, дурочка, услышат.
Сестра быстро оглянулась. Потом стремительно протянула руку к ящику, схватила три мандарина и сунула их мне.
— Спрячь. Поскорей.
Я растерялась, замешкалась и уронила мандарин. Тут же схватила его, а куда спрятать — не знаю.
— В карман. Клади в карман, — торопила сестра, и я запихнула мандарины в правый карман брюк, но он так оттопырился, что всякому было бы ясно, что в нем.
— Прикрой рукой, — поспешно проговорила сестра, схватила мою руку и прижала к разбухшему карману. Потом с облегчением посмотрела на меня и вдруг расхохоталась.
Мне тоже стало смешно. Мы весело смеялись, изо рта вылетал белый парок, и его уносил ветер.
Придерживая карман с мандаринами, я сказала сестре:
— А мама зачем сюда пришла?
— Попросить аванс, — ответила сестра, перестав улыбаться.
Не поняв сразу, я переспросила:
— Аванс?
Сестра вдруг помрачнела.
Ах вот в чем дело. Она пришла попросить денег. Я понурилась и матерчатой туфлей стала втаптывать в землю камешки под ногами.
— Хироси ходит на работу? — спросила сестра, оживившись.
— Иногда бывает злой-презлой и не ходит. Говорит, что толку от работы никакого, все время жалуется маме и сердится на меня и Хидэо.
— Вот как… Ну а как здоровье Кунио?
— Никак не поправится. Когда мы с мамой приходим к нему в больницу, он всегда чего-нибудь требует: «Хочу сырого яичка, хочу сырого яичка». А где нам его взять?
Сестра сказала обеспокоенно:
— Сырые яйца очень полезны. Он должен обязательно их есть, они помогают при плеврите.
Я взглянула на полки, заставленные консервами. Там же в бамбуковой корзине лежали яйца. Я подумала: «Вот бы купить все эти яйца».
— А почему вы сегодня не взяли с собой Хидэо? — спросила вдруг сестра.
— Хидэо… — Я хихикнула. — Вчера вечером вместе с Масару они пошли воровать уголь на склад, их поймал сторож и здорово им всыпал.
— Дурачье, — засмеялась сестра.
Но тут пришла клиентка. Видимо, она жила совсем рядом — поверх шерстяной кофты был надет передник. Она остановилась у входа.
— Ко-тян, маринованной капусты.
— Замерзли, тетушка? — приветливо улыбнулась сестра и сунула руку в наполненную доверху рассолом бочку с капустой. Но тут же лицо ее исказилось от боли. Перемогая себя, она положила капусту на весы.
Я смотрела и недоумевала: что с ней? Как только покупательница ушла, сестра, морщась от боли, сразу же сунула руки под кран на улице, вытерла их передником и подошла ко мне.
— Что с тобой? — спросила я.
— Вот, смотри, — она протянула мне руки. От запястьев до кончиков пальцев кожа вздулась и была покрыта иссиня-черными пятнами, как будто по ней били молотком, в некоторых местах алели ссадины, и из них сочилась кровь.
Это были уродливые коряги, не имевшие ничего общего с ее прежними тоненькими пальчиками.
— Обморозила, и кожа потрескалась, очень больно. Когда взвешиваю конняку или тофу,[55] еще могу терпеть, а вот соленое — ну мочи нет, так жжет от соли.
Глаза у сестры были грустные-прегрустные; она все время потирала руки.
— Надо помазать ментолом, — посоветовала я.
— Мазала — не помогает. Руки все время в воде — то стираю, то готовлю. Никак не проходит.
Я опасливо дотронулась до ее рук. Кисти загрубели и вспухли. Казалось, они горят, а на самом деле были холодны как лед. Я не удержалась и подышала на них, стараясь отогреть.
— Греешь? — тихонько засмеялась сестра.
Я сжала вспухшие руки сестры своими маленькими ладошками и долго дышала на них. Но они так и оставались ледяными, а белый парок изо рта уносил ветер.
Мечта
Сойдя с поезда в Готодзи, я пересекла станционную площадь и, как и говорила сестра, оказалась на оживленной улице, ведущей направо.
Готодзи — маленький городок неподалеку от Итоды и шахты Окадзаки. В отличие от нашего захолустного городка в Готодзи было четыре кинотеатра и небольшой театр. В этом театре частенько выступали известные певцы, такие, например, как Ёсио Табата и Цудзуко Сугавара. Был в Готодзи и колледж, и городская библиотека, и биржа труда. А на торговых улицах и в веселых кварталах царило такое оживление, что нашему городишке и не снилось.
Сестре исполнилось 18 лет, и она работала в патинко.[56] Около года назад она ушла из овощной лавки и поступила в химчистку — туда ее устроила мать, — но через полгода она уволилась и оттуда. Потом сестра работала в столовой неподалеку от станции, но через четыре месяца вернулась домой и сказала, что поедет искать работу в Готодзи.
— Итода — деревня, и ничего хорошего здесь нет. Я сама поеду в Готодзи на биржу труда и найду хорошее место, — с вызовом сказала она, надела выходное пальто и ушла.
Однако, когда я вернулась домой из школы, сестра в пальто, ссутулившись, одиноко сидела в углу, заваленном яркими искусственными цветами. Тут же среди цветов сидел, скрестив ноги и низко опустив голову, брат Кунио в теплом кимоно, из дыр которого повылезла вата, и усердно работал.
Его наконец выписали из больницы, но он так и не поправился, вот и подрабатывал на дому, мастерил цветы.
На расползшихся татами грудой были навалены готовые красные и желтые цветочки. От этих ядовито-ярких цветов еще более убогим выглядел наш унылый дом, где не было даже шкафа или радиоприемника.
Брат тихонько мурлыкал себе под нос, слушая соседское радио: «Забытое раскаяние проснется, и старая мука оживет». Это была любимая песня брата — «Вернувшееся судно», — которую пел Ёсио Табата. Мастеря цветы, брат то и дело грел руки над стоявшей рядом маленькой печуркой.
Я положила школьную сумку, сшитую из фуросики, на ящик из-под яблок, служивший нам столом, и спросила:
— Ну что там на бирже?
— Народу — тьма, все ищут работу — много шахт кругом позакрывали.
— Ну а ты нашла себе что-нибудь?
— Больше я туда не пойду, — мрачно отрезала сестра, засунув руки в карманы пальто.
— Почему?
— Этот чиновник делал из меня дуру.
— Как?
— Я, дескать, школу еще не кончила! Говорит, таким недоучкам нигде работы не найти; в служанки и то не возьмут. Негодяй!
Сестра на чем свет ругала служащего биржи, изливая гнев и досаду.
Вспоминая все эти события, происходившие полгода назад, я шла по улицам Готодзи. На другой день после своей неудачной поездки сестра снова отправилась в Готодзи и устроилась в патинко.
Здание патинко находилось за кинотеатром, недалеко от станции. У кинотеатра я замедлила шаг, чтобы рассмотреть яркую афишу с Хидэко Такаминэ в фильме «Возвращение Кармен». С афиши улыбались Хидэко Такаминэ и Тосико Кобаяси в шикарных шляпках, под зонтиками с оборками. На витрине висели фотографии кадров из фильма. Я с интересом разглядывала их. Ведь мы с сестрой собирались посмотреть этот фильм.
Она прислала открытку, где писала, что в воскресенье сможет взять выходной, и приглашала меня в кино, вот я и приехала.
Возле патинко стояли два венка по случаю открытия нового игрального зала, а на стеклянных дверях была приклеена бумажка с объявлением о приеме на работу девушек.
Я толкнула стеклянную дверь и вошла внутрь. От духоты и табачного дыма перехватило дыхание. Играющие сидели в ряд как приклеенные и запускали шарики. В зале стоял грохот от шариков и оглушительно играла музыка.
— Сэцуко! — донесся откуда-то голос сестры.
Я подняла голову и увидела, что сестра улыбается мне из-за фанерной перегородки, возвышающейся над автоматами. Интересно, дали ли ей выходной? Я прошла в игральный зал.
Сестра молча поманила меня рукой и, опустив голову, пошла вдоль перегородки. Над фанерной стенкой виднелась лишь ее голова.
— Сэцуко, сюда.
Сестра выглянула из маленькой дверцы за автоматами. Я не видела ее два месяца — поступив в патинко, она не приезжала домой даже на выходные. Лицо ее было слегка подкрашено, на губах помада. Волосы были завиты, к форменному халатику с коротким рукавом приколота брошка — божья коровка.
