Луиза Вильморен - Жюльетта. Госпожа де... Причуды любви. Сентиментальное приключение. Письмо в такси
— Как вы меня испугали! Это вы? — прошептала она. — Я решила, что забрался грабитель. Уже поздно. Что вы делали внизу?
— Прогуливался по саду. Размышлял. Встречал зарю. Ожидал, наверное, увидеть другое небо.
— Другое небо? Зачем? Вы же знаете, небо везде одинаковое.
— Я спрашиваю себя порой, не вредят ли грустные мысли той, о ком думаешь?
— Вредят, и ей, и вам. Грустить бесполезно, это ничего не решает. Грусть — это яд, вредный микроб, который напрасно культивируют, это заразная болезнь, кривое зеркало, которое нужно поскорее разбить. Случалось ли вам грустить с пользой? Мне нет. Мы пришли в этот мир, чтобы быть счастливыми, не правда ли? Так давайте пользоваться жизнью. На нашей планете много серьезных вещей и случаются счастливые моменты. Их украдкой посылает нам в подарок сама жизнь, и их нужно принимать, никому не причиняя вреда. Можно тайком перейти границу, забыть обо всем, так интересней путешествовать: ты вроде бы здесь, а вроде бы тебя и нет, ты больше никто или, вернее, ты слепок кого-то другого. Да, верность — это прекрасно, но не распускайте ее, а то она умудрится обвинить вас во всех смертных грехах за то только, что вы залюбовались розой.
— Верность не обращает внимания на розы.
— Тогда ясно, почему происходят измены! Погода чудесная, мы находимся в замечательном месте, мы живем у очаровательной дамы, мы…
— Это вы — очаровательная, поэтому так говорите со мной. Вы добры, красивы и к тому же так непосредственны. Чего еще можно желать? Мариза, я обожаю вас! Правда, вы ведь верите мне? Почему вы так смотрите, будто сомневаетесь?
Глаза Петера приняли совершенно незнакомое Маризе выражение: в них появились истома, умиление, нежность. Петер слишком много выпил, а она приняла опьянение за чувственное волнение.
— Я расхотела спать, теперь не засну. Что мы стоим на лестнице и шепчемся? — спросила она.
— Вы расхотели спать, а я и не хотел.
— Тогда, может быть, спустимся в сад?
Они спустились в гостиную, и Мариза остановилась перед подносом, уставленным бутылками.
— Отличная идея! Умираю от жажды, — заявил Петер.
Он наполнил два стакана, один протянул Маризе, свой выпил одним глотком, налил еще, потом последовал за ней в сад, где они и расположились в шезлонгах, которые Мариза подвинула поближе друг к другу.
— Ни ночь, ни день, такой неопределенный свет, наверное, должен быть в лимбе, — сказал он.
— Что вы сказали? — спросила г-жа Лежан — он так тихо говорил, что она не расслышала и придвинулась совсем близко к губам Петера фон Эля. Их щеки, плечи, руки соприкоснулись. Они замолчали, закрыли глаза, нежно обнялись.
На следующее утро г-жа Лежан, окрыленная одержанной победой, зашла к г-же Валь-Дидье узнать, хорошо ли та спала.
— Замечательно, а ты, дорогая? — ответила Катерина.
— Я? Да я глаз не сомкнула.
— Обидно. Бессонница, вот мука.
— Бессонница? Мука? Да нет. Совсем не то. Представляешь… — начала она, и г-жа Валь-Дидье, сначала с любопытством, потом с досадой, выслушала рассказ о часах, проведенных Маризой с Петером фон Элем. Однако ей удалось справиться с собой и изобразить хорошее настроение:
— Это должно было произойти, — заявила она. — Я была совершенно уверена. Что я тебе говорила? Все так и получилось. Он любит тебя? Что ж, тем лучше для него и для тебя. Тебе он будет обязан своим спасением. Представляешь, он будет обязан тебе жизнью! Дорогая, я так рада, так рада за вас обоих.
— Правда?
— Что ты хочешь этим сказать? Надеюсь, ты не осмелишься сомневаться во мне?
Вошла горничная со свежим бельем. Подруги переглянулись, произнеся еле слышное «т-с-с!», и Мариза ушла. Разойдясь по комнатам, задумавшись каждая о своем, они занялись туалетом и часом позже спустились в гостиную, обнаружив там Петера фон Эля, который, опустив голову, мерил шагами комнату.
— Петер, да что с вами? Какое мрачное выражение лица! — вскричала г-жа Валь-Дидье.
— Слишком много виски, слишком много всего…
Мариза фамильярно взяла его под руку, потом, поднявшись на цыпочки, прошептала что-то на ухо. Хотела о чем-то напомнить? Или подбодрить, или продемонстрировать Катерине полученные, по ее мнению, права на него? Неизвестно, но все заставляет думать, что ее нескромные и фамильярные манеры явно не пришлись по вкусу Петеру фон Элю. Он избегал ее взгляда, высвободился, провел рукой по лбу и сказал: «Какая жара!»
Равнодушный вид, отсутствие планов являются выражением как крайней усталости, так и невыносимой печали. Г-жа Валь-Дидье испытывала невыносимую печаль, и вид у нее был расстроенный и усталый:
— Да уж, жара, — сказала она. — Что будем делать? Останемся дома? Выйдем прогуляться? Хотите пройтись?
Петер кивнул, и, едва они успели выйти, как г-жа Лежан снова взяла его под руку. Он не осмелился оттолкнуть ее. Катерина сделала вид, что ничего не замечает, и они направились в город, где, пройдясь по магазинам и накупив газет, уселись на террасе приморского кафе. Мариза рассеянно заглянула в газету, прочла дату и подскочила:
— Вот это да! Еще немного, и я забыла бы про день рождения сестры. Нужно послать ей поздравительную телеграмму, — произнесла она, вставая и, поскольку Петер тоже поднялся с места, протянула к нему руки, уперлась ладонями в его грудь и сказала: — Нет, нет, сидите, прошу вас, не оставляйте Катерину в одиночестве ждать нас.
— В одиночестве, ждать? Но мне совершенно все равно. Не беспокойтесь обо мне, Петер, ступайте с Маризой.
— Нет, останьтесь, — повторила г-жа Лежан.
Катерина молчала, Петер не двигался, но Мариза, будто он продолжал настаивать на том, чтобы сопровождать ее, все не отнимала рук от его груди, повторяя снова и снова: «Нет, нет, останьтесь, останьтесь, умоляю вас». Он остался, она ушла, потом развернулась, подошла к ним и добавила: «Не говорите обо мне плохо».
Как только она ушла, г-жа Валь-Дидье и Петер фон Эль переглянулись.
— Бессонные ночи никак не сказываются на вас, — заметила она.
— Ага! — ответил он, — вижу Мариза поделилась с вами.
— Женщины, тем более подруги, часто все друг другу рассказывают.
— Даже тогда, когда нечего рассказать?
— Как нечего?
— Так, нечего. Позвольте, поговорим о чем-нибудь другом.
— Но о чем же?
— Давайте решим, когда встретимся вновь.
— Встретимся вновь?
— Да. Катерина, я решил сегодня же уехать.
— Как? Так скоро? О! Понимаю, вы уезжаете вдвоем!.. Как я только что ошиблась, утверждая, что подруги обо всем рассказывают друг другу. Мариза не говорила мне о ваших планах… на медовый месяц.
— Медовый месяц? Не думаю. Нет, я уезжаю один. Искушение, которому я поддался, — это призыв к порядку. Собираюсь вернуться в Нормандию.
— Петер, вы бежите от любви, вы боитесь любви?
— Нет.
— Но вы же любите Маризу. Вы влюблены в нее и, что бы там ни было, после проведенной ночи…
— Это была самая черная ночь в моей жизни.
— О…
— Катерина, я — не любитель любовных похождений.
— Бегут от того, чего боятся. Если вы любите Маризу, тогда понятно, почему вы уезжаете, но если нет, тогда почему?
— Некоторые поступки лишены завтрашнего дня. Завтрашнего дня и чувства вины. Женщине, которая без колебаний соглашается стать игрушкой мужских домогательств, приходится, когда наступает день, исчезнуть вместе с ночью. Я очень хорошо отношусь к Маризе и не хотел бы ни разочаровывать ее, ни доставлять неприятности, но ее поведение сегодня утром свидетельствует о том, что, боюсь, она заблуждается.
Зная, как легко, с какой свободой суждений Мариза относится к любви, находя удовольствие даже в разрыве отношений, г-жа Валь-Дидье ответила: «Женщины страшно боятся быть покинутыми, но, что касается Маризы, у вас не должно возникать угрызений совести. Будьте самим собой, объяснитесь с ней, она поймет.
— Неловкость останется. Мое присутствие станет источником дискомфорта, я совершенно уверен, поэтому и решил уехать.
Г-жа Валь-Дидье прижала платочек к губам.
— Это слишком грустно, ведь я ни в чем не виновата, а вы находите естественным, что я буду страдать от последствий вашего поступка, или, вернее, проступка Маризы.
— Каких последствий?
— Да ваш отъезд.
— Катерина, меня глубоко трогают ваши переживания. Мне тоже жаль. Поверьте, мне не хочется покидать вас.
— О, как я на нее сердита! Она все уничтожила, все испортила…
— Катерина, вы заблуждаетесь: я уезжаю не из-за нее, а из-за себя. Не будем больше об этом, а теперь позвольте поблагодарить вас.
— Поблагодарить меня? Ну уж нет, от этого я вас избавлю, — снова прижав платочек к губам, прошептала: — Ничего не понимаю. Все кажется справедливым и в то же время несправедливым и таким ужасным… Теперь не знаю, что и думать, не понимаю, чего хочу.
