Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 5 2006)
Андрей Битов. Победа (1945 — 2005). Der Sieg. Andrej Bitow. М., “Футурум БМ”, 2005, 127 стр.
“Надо мной нависает текст, как козырек над подъездом”… Давно известно, что Андрей Битов — великий тасователь, преобразователь и аранжировщик собственных текстов. Автокомментатор, тонкостями аналитики перещеголявший всех своих критиков, — вспомним, как облекался в битовские комментарии, словно в обнову, “Пушкинский дом”. Виртуоз автоцитат и дублей. Мастер новых контекстов для старых текстов, новых связей, обнаруживаемых как бы к изумлению самого сочинителя, который спустя годы убеждается в неслучайности очередной вытягиваемой из клубка нити. (То, что Битов — лучший, думаю, прозаик последних десятилетий, оставим в скобках.) Десять лет назад он представил четырехтомное избранное не абы как, а в виде “Империи в четырех измерениях”, от Питера во все концы. И оказалось, что действительно нет у нас другого такого певца Империи… и свободы (внутренней, конечно, за тогдашним отсутствием иной).
Выпущенные в прошлом году книжечки — еще три примера изящных пасьянсов. “Дворец без царя” — малоформатный “петербургский текст” (1971 — 2003), представленный Битовым к юбилею родного города, из коих трехсот лет, поясняет автор, двадцать два прожиты ими совместно. Мне приятно перечитывать любимые вещи (“Аптекарский остров” — с него начинается настоящий Битов, а не с громко срезонировавшей вслед ему “Дачной местности”; “Рассеянный свет”, “Похороны доктора”) в окружении трех-четырех эссе, ранее не читанных, затерявшихся. Здесь же — одна из лучших пушкинских штудий, о “Медном всаднике”. И заключающая книжку мысль Битова о России как не отсталой, а преждевременной стране — тоже извлечена им из своей пушкинистики; это очень глубокая мысль, можно сказать, историософская задачка.
А вот в “Серебре — золоте” вытащена ниточка совсем неожиданная — спортивная: раннее, немного наивное “Путешествие к другу детства” и отличное мотогоночное “Колесо” плюс новенькое к ним вступление “Физ-ра и лит-ра”, которым книжка для меня и интересна (занятные строки об Иосифе Бродском, остроумное рассуждение о разнице между чемпионом и рекордсменом). Открывается же книга бравурным “атлетическим” фото восемнадцатилетнего юноши Битова и эпиграфом из Зощенко: “Чертовское, однако, здоровье изволил потратить автор за годы работы головой”, — что тут же подтверждается другой, позднейшей фотографией. Не худо…
“Победа” — двуязычная, немецко-русская книжка, где выдернуто и оформлено еще одно текстовое волоконце. Многое, видимо, сначала публиковалось в немецкой печати и потому читается впервые. В этом новом окружении по-другому звучит и рассказ “Но-га” (тот же “Аптекарский остров”) — не как “экзистенциальный этюд”, а как свидетельство послевоенного опустошения. Сзади на переплете очень к месту пришлась фотография автора в пятилетнем возрасте — перед тем как вывезли в эвакуацию.
Андрей Битов. Воспоминание о Пушкине. Рисунки Резо Габриадзе. М., Издательство Ольги Морозовой; “Новая газета”, 2005, 255 стр.
До чего красивая книга! — прекрасно составленная — по возможности в биографической пушкинской хронологии, в прекрасном содружестве с художником, без сомнения, не иллюстратором, а соавтором. (Опять-таки — для меня тут не чтение, а перечитывание, хотя не всегда помню, где что читалось в первый раз.) Знаменитое сочинение Левы Одоевцева из “Пушкинского дома” — главного в моей жизни “поколенческого” романа — так и не убедило: после нового прочтения, как и раньше, хочется заступиться за обиженного Тютчева; “фантастический” рассказ “Фотография Пушкина”, здесь отсутствующий, по части домысливания для меня куда более несомненен. Однако этот “реферат” вместе с комментариями к нему, помеченными 1973 годом, ложится в русло одной из главных тем книги: “Литература — очень спортивное занятие” (опять же ср. “Серебро — золото”). “Спортивные” отношения между Пушкиным и Тютчевым, Пушкиным и Гоголем (беседа с Ириной Сурат о “Невском проспекте” в замыслах самого поэта), между Пушкиным и Грибоедовым в особенности (беседа с Г. Гусевой “Два вола — четыре вола”) — все это неожиданные всплески психологической битовской пушкинистики, самый чувствительный нерв которой — усилие представить Пушкина-поэта “вживе”, в водовороте не только человеческих, но и литературных страстей. Из исследователей сходную отчасти задачу решали ныне покойная С. Абрамович, конечно, и В. Непомнящий (не говоря о Тынянове), но у Битова есть свое преимущество — художника с эвристическим методом связей. Сколько наворотил он вокруг зайца (или зайцев), воспрепятствовавшего (-их) Пушкину сбежать из Михайловского в Петербург прямиком к декабрьскому восстанию. И водружение монумента этому зайцу — сплошной “бахтинский” карнавал. А ведь писатель прав — завязав в один узел суеверие, чуткость к подсказке Провидения и вольный выбор, ведущий поэта к “окончательной победе на мировом пути”. Так же и помянутая выше “Мания последования” — о работе Пушкина над “Медным всадником” — блистает искрами открытий даже на фоне необъятной литературы о поэме.
Похоже, Пушкин — с годами главный свет в битовском окошке (см. его “Каменноостровскую мессу” в № 1 “Нового мира” за этот год). Это у него, пожалуй, тоже “поколенческое”; во всяком случае, я его понимаю.
К. Душенко. Цитаты из русской литературы. Справочник. 5200 цитат от “Слова о полку…” до наших дней. М., “Эксмо”, 2005, 703 стр.
К. Душенко. Цитаты из русской истории. Справочник. 2200 цитат от призвания варягов до наших дней. М., “Эксмо”, 2005, 623 стр.
В этом жанре — коллекций цитат с раскрытием их источников и запутанной нередко истории бытования — Константин Душенко работает уже давно. Здесь он, надо сказать, ас. А две последние книги — на сегодня верховное его достижение. Обе однотипны: авторские, а затем анонимные цитаты в алфавитном порядке; указатели цитат и имен; библиография.
В первом справочнике неожиданностей меня ждало, конечно, меньше, чем во втором. К тому же набор цитат подчас избыточен и уходит от своей главной цели — представить меткие речения, пущенные со временем в широкий оборот. Лермонтовский “Парус” перепечатан целиком — действительно, сплошная цитата. Но вот как определишь, что выбрать из лермонтовского же “Не верь себе”: разве конец первой строфы “…разлей отравленный напиток!” менее “цитатен”, чем приведенные первые шесть ее строк (к тому же с ошибкой — одно “не верь” вместо двух в оригинале)? Беда с этой поэзией, плохо членится на изречения… Несколько раз мне бросились в глаза неизбежные в таком труде пробелы; скажем, терминологические находки Виктора Шкловского хорошо бы дополнить его формулой “энергия заблуждения”, тыняновский “литературный факт” (кстати, сопровожденный интересной справкой о том, что словосочетание ранее встречалось у А. П. Скафтымова) жаждет своего дополнения “литературным бытом”. Но все равно из справочника узнаешь в десятки раз больше, чем знал раньше. Ну, например, что словечко “мужиковствующие” (“Есенин, мужиковствующих свора”) Маяковский подхватил у Троцкого.
Что же касается цитатника по отечественной истории, тут любителя энциклопедий и справочников ждет поистине увлекательнейшее чтение (при том, что тщательность составления превосходна: печатные, устные, то есть засвидетельствованные мемуаристами, и апокрифические высказывания строго разграничены). Знаете или помните ли вы, что определение “петербургский период” первым пустил в ход К. С. Аксаков; что выражение “гнилая интеллигенция” (по-русски) впервые обнаружено во французском дневнике А. Ф. Тютчевой; что слова “стереть в лагерную пыль” употреблялись Берией в официальных резолюциях, в частности по адресу разведчиков, предупреждавших 21 июня 1941 года о предстоящем нападении Германии на СССР; что А. Я. Вышинский (будем отныне к нему справедливы!) считал “признание — царицу доказательств” “в корне ошибочным принципом средневекового права” — вопреки тому, что нынче пишут по этому поводу о “Ягуарьевиче”; что предшественником евразийцев и Л. Н. Гумилева был небезызвестный М. Л. Магницкий, видевший в “угнетателях России”, татарах, “спасителей ее от Европы”; что в докладе Молотова от 31 октября 1939 года государство Польша было названо “уродливым детищем Версальского договора”, уничтоженным “короткими ударами” германской и Красной Армий (будьте уверены, поляки это отлично помнят, не помним — мы); что сочетание “национал-большевизм” изобретено Карлом Радеком; что “спичрайтером” Столыпина был чиновник МВД И. Я. Гурлянд и именно им, по свидетельству современника, найдены слова о “великих потрясениях” и “Великой России”; что сразу после смерти Николая I Тютчев назвал наступившее время “оттепелью” (совпадение у Эренбурга — конечно, рифма истории, а не заимствование); что клич “За Родину, за Сталина!” выдумали газетчики еще во время боев на озере Хасан в 1938 году; что лозунг “Россия для русских” выдвинут ультраконсерваторами в противовес славянофильским призывам к защите славян; что взятая у Даля и знаменитая благодаря Солженицыну пословица “Волкодав — прав, а людоед — нет” была использована в 1942 году в военной публицистике Ильи Эренбурга… Уф! А если кто подзабыл текущую историю/современность, справочник напомнит, что слова “Во всем виноват Чубайс!” принадлежат Борису Ельцину, а “соловьем генштаба” прозвала Проханова Алла Латынина. Некоторые словарные статьи, такие, как “Белая гвардия” или “Железный занавес”, — миниатюрные интригующие монографии. Иногда просто поражают ум и проницательность тех, кому дано на этих страницах высказаться. “Тихий океан — Средиземное море будущего”, — подлинно пророческие слова Герцена. “Когда я вижу в саду пробитую тропу, я говорю садовнику: делай тут дорогу”, — если бы эта рекомендация Александра I хотя бы иногда исполнялась в буквальном и переносном смысле, жизнь в России была бы иной.
