Альфред Кох - Ящик водки. Том 4
Но, конечно, не стоит сводить жизнь только к успехам и неуспехам в политике и экономике. Некрасиво также рассматривать развитие русского общества в спортивных терминах типа победил-проиграл. При всем при том что человек — это животное, и нам об этом очень убедительно напомнил наставший капитализм, неправильно было бы считать, что главное — это чисто физическое, биологическое выживание. Ну действительно, мы же не полевые мыши, чтоб дружно подчиняться голосу инстинкта. Да, само собой, подавляющее большинство индивидов не ставит под сомнение приоритет инстинкта самосохранения — но если бы все только к этому свелось, люди не казались бы заслуживающими интереса. Как скучно выглядел бы наш этнос, если б к зиме 1941-го 80 процентов москвичей откупились от призыва в армию!
Мы в этой книге то и дело поминали политику, власть. И что же тут? Глас народа — глас Божий? Нет власти аще не от Бога? Как это понимать? Ну это кто как. Первое, что приходит на ум — не лезь учить других, занимайся собой, самосовершенствуйся, возделывай свой маленький огород. Дальше думаешь о смирении, что вот пусть будет что будет. После наталкиваешься на мысль о том, что власть нам посылается не для того, чтоб нас ублажать. Она запросто может нам быть послана в наказание! За наши или наших, к примеру, дедов и отцов грехи. Если так, то кому ж мы тогда служим, пытаясь власть сменить? О-хо-хо. Про это немало рассуждали люди поглубже нас, но что с того, чужими озарениями сыт не будешь. Вот когда я в первом, что ли, томе писал, что мой дед в Гражданскую и пару лет после был чекистом, это звучало как безобидный парадокс. Типа — о как! Дед чекист! Подумать только! Сегодня это могло бы приобрести новое звучание, карьерное: вот, посмотрите, какой я перспективный, у меня еще дед чекистом был. В свете моей же мысли про то, что чекисты были слепым орудием Божьим и уничтожали зачинщиков смуты и убийц, а после, чтоб не загордились, сами расстреливались друг другом — если верить этому, то, выходит, и дед мой был тоже орудием Божьим? И тот факт, что он служил в чрезвычайке, — получается, не косяк? Очень красиво смотрится и такая деталь: он ушел из ЧК и пошел…не по партийной линии, нет, — а в шахту, где и работал до самой пенсии, с перерывом разве что на войну, которую провел на передовой и в госпиталях. Причем на второй своей войне он был рядовым, даром что имел квалификацию батальонного командира. И никто его, заметим, не разжаловал, штрафбатом там не пахло. Что это? Как? Почему? И такой еще вопрос в эту же струю: ну, вот я, типа, либерал, а он чекист, так что ж я, умней своего деда? Такое мне, кстати, и в голову не приходило. Я на него всегда смотрел снизу вверх. Были б все чекисты такие, если б после своей стрельбы в людей шли не кокаин нюхать и в особняки вселяться и дерба-нить чужую собственность, а в шахту забойщиками, на фронт рядовыми, брали б такую схиму, вину искупали — тогда б и мне, может, не было другого пути, как к ним.
Да что мы все про чекистов. Тема власти все ж шире. Точно ли это так важно, кто у руля, какая сила? Если ты ставишь задачу подобраться поближе к большому пирогу и отталкивать от него других, то это, конечно, вопрос первостепенный. Жирных кусков ведь мало. Если же ты не рвешься в первую десятку миллиардеров страны, другое дело. Немало я видел людей, которые весь свой жизненный сок влили в идею перемены режима. Потратили на это лучшие годы жизни. Власть, типа, сменилась, потом вроде опять сменилась — и что? Счастья все нет. Обидно, конечно. Оказалось, что люди остались такими же, как были! И ведут себя все так же, сводя на нет разницу в политических подходах. Слова «Политбюро» и «Семи-банкирщина» такие разные, и декорации сильно различаются, но и там, и там с одинаковым азартом жрут и сдают друг друга, и отпихивают друг друга от кормушки… Это как в старой истории про то, как в одной компании решили не рассказывать еврейских анекдотов; и тогда некто начал так: «Встретились как-то два индейца — Абрам и Мойше…»
Странная мысль: если б русские коммунисты чуть-чуть продержались у власти, каких-то 8—10 лишних лет, им не пришлось бы сливать! Смотрите: сперва нефть подорожала, в 99-м, а в 2001-м на повестку дня встали мусульманские террористы. Ну, разве западникам после объявления американского похода против Бен Ладена пришло б в голову подрывать нашу армию и разваливать Советский Союз? В котором все многомиллионные мусульмане оприходованы и взяты под контроль? Да тогда б с американской помощью, которая выразилась бы в невмешательстве, наши б за милую душу чеченскую удавили оппозицию… И из Афгана наши коммунисты зря так быстро ушли, могли б там дождаться американцев…
Пороху не хватило.
И яиц.
Это что касается их. Но и мы тоже хороши. И никуда не деться от вопроса: господа, а нам-то, нам чего не хватило, чтоб одержать полную, решительную и безоговорочную победу? Поди знай.
Лично я вообще не уверен, что эта победа была нам нужна. В самом деле, нас утомили уже эти сплошные победы! Мы не знали, что с ними делать. Ни одной из них мы не смогли распорядиться по уму, ни разу: ни в 91-м, ни в 93-м, ни в 96-м. Вот и в 2003-м та же история. (Так в 96-м Зюганов отдал свою победу, поскольку не знал, как ею распоряжаться.) Так мастер, недовольный результатом, ударом кувалды разбивает свой шедевр. И начинает высекать новый из бесформенного куска камня. Получится ли на этот раз? Хватит ли времени? Дадут ли вообще новую попытку? Это все не суть важно… Главное ведь не результат, а чувство своей правоты. А самый простой способ взлелеять это прекрасное чувство — написать книгу.
Альфред Кох
МОИ ПОСЛЕСЛОВИЯ
В Европе холодно. В Италии темно.
Власть отвратительна, как руки брадобрея.
О, если б распахнуть, да как нельзя скорее,
На Адриатику широкое окно.
Над розой мускусной жужжание пчелы,
В степи полуденной — кузнечик мускулистый.
Крылатой лошади подковы тяжелы.
Часы песочные желты и золотисты.
На языке цикад пленительная смесь
Из грусти пушкинской и средиземной спеси,
Как плющ назойливый, цепляющийся весь,
Он мужественно врет, с Орландом куролеся.
Часы песочные желты и золотисты,
В степи полуденной кузнечик мускулистый —
И прямо на луну влетает враль плечистый…
Любезный Ариост, посольская лиса,
Цветущий папоротник, парусник, столетник,
Ты слушал на луне овсянок голоса,
А при дворе у рыб — ученый был советник.
О, город ящериц, в котором нет души.
— От ведьмы и судьи таких сынов рожала
Феррара черствая и на цепи держала,
И солнце рыжего ума взошло в глуши.
Мы удивляемся лавчонке мясника,
Под сеткой синих мух уснувшему дитяти,
Ягненку на дворе, монаху на осляти.
Солдатам герцога, юродивым слегка
От винопития, чумы и чеснока,
— И свежей, как заря, удивлены утрате…
Май 1933, июль 1935 Осип Мандельштам
Я не знаю, как писать послесловие. Как, впрочем, я вообще не знаю, как писать книги. То, что мы с Игорем написали, это книга только на первый взгляд. На самом деле здесь фабулу придумали не мы, а наше время. События, герои, коллизии — все подлинное. Ну, может быть, где-то мы приврали, где-то придали несуществующего в реальности динамизма, как говорится — для красного словца. Но в этом нет подлинного писательского труда, так, публицистика — журналистика… Ведь настоящий писатель творит реальность, а мы всего лишь ее описываем.
Лично я старался избежать главной опасности мемуаристики — искажения масштабов событий и личностей. Забавно, например, смотреть, как Трегубова или Тарасов оценивают роль себя в истории. Надеюсь, что я сумел избежать преувеличенного взгляда на собственную персону. Я старался соблюсти те пропорции, которые мне представляются верными и подлинными. Хотя, может быть, кто-то и не согласится с моими оценками.
Поскольку, как уже отмечалось выше, я не знаю, как писать послесловие, я решил написать их несколько. На разные вкусы. Выбирайте то, которое больше нравится.
ПЕРВОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ. НАРОД
Мне моя русская бабушка рассказывала много всяких историй. Она меня часто поражала уровнем своей образованности, при том, что закончила только первый класс церковно-приходской школы. Она знала много стихов Пушкина (почти все его сказки), Некрасова (где про народ), Никитина, Плещеева, Языкова… Фактически их учили только читать и учить наизусть стихи. Ну и арифметику — чуть-чуть.
От нее я помню про «домик над рекою, в окнах огонек…» или «будет вам и белка, будет и свисток…», «знай, работай да не трусь…». Давно забытая хрестоматия русской словесности. Говоря языком литературных штампов — «кладовая языка».
Повидала бабуля моя, Валентина Петровна Карпова, на своем веку немало. Рано осталась сиротой. Пошла в люди, была нянькой лет с семи-восьми, потом прачкой, уборщицей. Уже при Советах строила Турксиб, работала каменщиком… Было у нее пятеро детей. Сын и четыре дочери. В том числе вторая дочь — моя мать. Первенец ее, сын Александр, ребенком еще помер от тифа, на каком-то железнодорожном перегоне в бескрайней казахской степи! На ближайшей станции выбежали они с моим дедом Георгием Федоровичем, положили детский трупик в кучу таких же трупов (кругом — эпидемия, голод, как раз самый разгар коллективизации, специальные отряды собирали эти трупы по всем станциям и хоронили в общих могилах) — и обратно, в вагон: не дай бог отстать, могут ведь и в саботаже обвинить, мол, сбежали с трудового фронта.
