Катажина Грохоля - Хьюстон, у нас проблема
– А почему хуже всех? – сочувственно спросила Инга, одновременно подавая мне знаки, что скоро это кончится, Малолетка уйдет домой и мы сможем поговорить.
– А потому что я была в лагере и там было классно и вообще, но только у всех девчонок матери как матери, которые им портят жизнь. И обзываются. Говорят, что они идиотки, кретинки, глупые и… ну и вообще. И они только об этом и разговаривали все время! Ну, конечно, не совсем все время, а только когда нас уже укладывали спать и проверяли, все ли в постелях, – ну тогда и начиналась самая говорильня.
– Так, а почему ты хуже всех-то? – не давала себя сбить с толку Инга.
– Да потому что всем, всем, каждой есть что рассказать и только мне одной нечего! Ничего! Вообще ничего!
У меня в голове не умещалось, как это можно быть несчастной только потому, что твоя собственная мать тебя не обзывает. Но я не вмешивался, уже давно убедившись, что когда две женщины разговаривают – им мешать нельзя, а то прольется чья-то кровь.
– Так это плохо, что мама не говорит плохих вещей? – Инга что-то даже понимала в этой беседе с подрастающим поколением, я – вообще ничего.
– Вообще-то это хорошо… Но не тогда, когда тебе даже нечем похвалиться! Ведь всех девочек, всех до одной матери называли «Ты, сучка».
– Сучка? Bitch?!! Ребенку?
– Ну да, – с завистью сообщила Анка. – А меня никогда… Гераклюша, иди ко мне, хорошая собачка…
– Какой же ты мужчина, не можешь даже Геракла заставить выйти ко мне, – Малолетка выпустила в меня очередь из «калашникова».
– А я хочу, чтобы он там сидел, вот так вот просто и незамысловато, – ответил я ей с неприязнью.
– В чем проблема, Аня? – Инга улеглась рядом с девочкой и даже заглянула под диван. Выглядела она аппетитно. Я отвернулся.
– Моя мама говорит, конечно, иногда, что я что-то сделала «как кретинка», но понимаешь – она говорит «как кретинка». Или что я повела себя по-идиотски. Но она ни разу не назвала меня кретинкой или идиоткой, ни разу, понимаешь?!!
Я не выдержал и прыснул. Несмотря на всю свою выдержку.
Они обе встали, Аня бросила на меня испепеляющий взгляд и спросила Ингу:
– Ты сходишь со мной платье поменять? Оно слишком длинное. Мне даже короткие платья длинны. Ну, я пойду.
И ушла.
* * *– Это не Марта.
Я сидел напротив Инги как идиот. И не мог понять, чего я ожидал. Что она немедленно полетит к Марте и все ей расскажет? Объяснит – и все будет как было? Что время повернется вспять? Что эти несколько последних месяцев испарятся, растают как дым?
– Точно? Она красивая…
– Это Марта. Но не вся…
И я рассказал ей, как мы с Мартой ездили на Мазуры, – как же давно это было, как будто тысячу лет назад. Рассказал о журавлях и травме. О банке консервов, которую она открывала. О шраме, который остался у нее на правой руке, вот тут, на фаланге. А потом открыл компьютер и показал ей снимок.
На правой руке не было ни следа от шрама – вызывающе гладкая, целая рука.
– И что теперь? – она смотрела на меня очень внимательно.
– Я найду этого сукина сына, чего бы мне это ни стоило, – твердо ответил я.
– Да я тебя не спрашиваю, кого ты там найдешь! Я тебя спрашиваю, что ты с этим делать будешь?!! – она постучала по экрану.
– Так я и говорю – что буду делать! – я разозлился.
– Ты как ребенок. Злишься вот. Ты злишься все время. Ты ее простишь? Я вот о чем спрашиваю. Ты ее любишь?
Люблю ли я Марту?
Хьюстон, у нас проблема!
Потому что не буду же я такие вещи рассказывать лесбиянке. А что я должен сказать?
Что я любил смотреть, как она спит?
Что мне нравилось все, что она делает, даже когда она принесла пластиковую муху и наклеила в туалете? А потом заявила с важным видом: «Я тут прочитала в журнале, что мужчины азартны и каждый из них будет стараться так написать на муху в унитазе, чтобы ее утопить и чтобы при этом не было брызг. Вот я и решила это на тебе проверить…»
Что с той минуты, как она появилась в моей жизни, мир стал ярче?
Что я стал чувствовать себя более сильным?
Что меня трогало, как она плакала на глупых фильмах и хохотала над книжками?
Что она часто прерывала работу, чтобы что-то мне прочитать или поделиться чем-то, что я должен был узнать немедленно и непременно?
Что она будила меня ночью, потому что «мне приснился кошмар и как же хорошо, что есть ты…», а я обнимал ее, прижимал к себе и знал, что буду защищать ее от всего, даже от ее собственных снов?
Что она засыпала, прижавшись к моей спине, а я наслаждался ощущением ее близости?
Что секс с ней был потрясающим?
Что она всегда удивлялась миру и не верила в подлость? Что у нее любая гадость всегда была недоразумением, ошибкой, кто-то хотел сделать как лучше, но вот не получилось?
Что она ждала меня вечерами, а встречая, обнимала меня за шею и шептала: «Я так по тебе скучала!»?
Я рассказал все это.
Наверно, впервые в жизни я сказал это вслух.
– Иеремиаш… – Инга смотрела на меня с любопытством. – Но ведь я тебя спрашиваю, любил ли ты ее. А по тому, что ты мне сейчас рассказал, я вижу только одно: что она тебя любила…
Женщины все-таки бывают удивительными идиотками. Ведь я же ей как на духу, как никому другому…
– Тебе было хорошо, потому что она о тебе заботилась, говорила, что скучала, читала тебе…
Тут я уже возмутился: да при чем тут, господи помилуй, то, что она мне читала! Читать – это еще ничего не значит.
Инга, наверно, и правда прилетела с другой планеты.
– А я тебя спрашиваю, что ты для нее делал. Не что она для тебя, а что ты для нее. Потому что я думаю, одно глупое фото не может все разрушить. У вас должны были и до этого фото быть проблемы. Тебе больно, что вы не вместе?
Вот ведь я ей только что черным по белому расписал всю историю – а она цепляется все равно.
Одна фотография – и я все потерял.
Разве я это фото сделал?
Разве я его сам себе послал?
Разве я размахивал этим пальцем?
Что я для нее делал?
Вот это самый типичный случай, когда тянут кота за хвост.
– Так ты подумай, что ты хочешь со всем этим делать.
Вот спасибочки.
Вообще мне в этот раз не помогла.
* * *Как такое возможно, чтобы я, специалист по деталям, не заметил настолько очевидной вещи? Я не мог этого понять. Конечно, у меня тогда кровь вскипела, это правда, и я среагировал быстрее, чем подумал. Но разве этого объяснения достаточно? А вдруг Инга права? Что все это было мне просто на руку? Что я просто искал повод? Да нет, это такая чушь, что уши вянут.
Ведь именно потому, что я был в ней так сильно уверен, меня это так сильно задело.
И так заморозило.
Только потому, что она была женщиной моей жизни. Если бы я ее не любил – мне было бы на это совершенно начхать.
А если самый близкий человек тебя обманывает, то ты начинаешь ненавидеть весь мир.
Я поэтому так отреагировал – и только поэтому. Потому что она была для меня всем.
Я найду негодяя, который мне это сделал, я его уничтожу. Тот норвежский психопат рядом со мной будет выглядеть невинной овечкой.
В этом я был уверен.
А тут Инга вдруг опять начала намекать, что такое совпадение в принципе очень странно, и опять заговорила о том сериале, который начинается прямо с такой же вот сцены.
Женщины всегда хотят, чтобы у них все сошлось одно к одному. Как в пазле!
Но я со сценаристом этого сериала не разговаривал! Я вообще не знаю этого мужика! В глаза его не видел! Я глянул в Интернете, хотел узнать имя – но оно мне ничего не сказало. Это вообще тупиковый путь.
Тем более что фотографию я получил в начале февраля, сериал уже запустился, так что сценарий был написан еще раньше.
Wanted!
Геракл опять скулит, хотя я его в семь часов выгулял.
Я надеваю на него упряжь и выхожу еще раз. Он старательно семенит около меня, но поводок короткий, он даже до цветов не достает. Ну ведь это идиотизм – водить собаку на таком коротком поводке! Он смотрит на меня умоляюще – и, по совести говоря, я бы тоже не смог отлить, если бы меня кто-то на таком коротком поводке водил…
Я оглядываюсь по сторонам: собак вроде нет… в конце концов я спускаю его с поводка, он отходит от меня на метр, смотрит с благодарностью, поднимает ногу. Ну пусть походит, ему ведь тоже не легко приходится.
Компьютер.
Фото.
Что же я натворил?!
– Иеремиаш, Иеремиаш! – слышу я голос Крыси. Она стоит на углу и машет мне. – Пани Островецкая чувствует себя хорошо! И ты даже не представляешь, как она тебе благодарна! Я ей рассказала, как мы к ней вломились. Как ты заподозрил, что что-то не так. Она тебя любит нежной первой любовью. Ты бы слышал только, что она говорила…
– Ой, хватит, – перебиваю я, хотя, не скрою, мне приятно. Хотя даже немного жалко такого хорошего врага. – А ты ей сказала, что я ей квартиру залил?
