Юрий Герт - Избранное
Все чудно, непривычно... Америка — и детсад... Община предлагает Сашке в будущем учиться в еврейской школе: помимо обычных предметов - Тора, история еврейского народа, иврит... Марина и Миша в скептическом недоумении: Тора и иврит для них примерно то же, что веды и санскрит... А для меня?.. "Да, да,— говорю я себе, — начни-ка с себя..." И дальше — дальше все вперемешку: письма от ребят — скандал в ЦДЛ ("Сегодня с плакатами — завтра с автоматами!") — машинка — издательская верстка моей книги "Раскрепощение" — звонки: "А нам говорили, что вы уже уехали..." — письма от ребят, Сашкины каракули — беженцы в Москве, в постпредствах, на вокзалах — в Прибалтике демонтирован памятник Ленину — осквернены еврейские могилы в Молдавии — у нас в республике усиливается напряженность: дает себя знать закон о государственном языке, одни требуют передачи северных областей России, другие — преимуществ для коренного населения— машинка, машинка, машинка — письма, телефонные переговоры (много ли наговоришь, если минута — шесть рублей?..) — в Москве создан "Апрель" — и мы создаем свой, казахстанский, чтобы дать отпор переходящим в наступление сталинистам... А в прессе все яростней полемика, обнаженный антисемитизм "патриотов" — моя жена садится за статью против выступления Шафаревича в "Новом мире", мы оба стучим на машинках, она в своей комнате, я в своей — в магазинах пустеют полки, "визитки", талоны — из Алма-Аты растет поток уезжающих, в том числе и наших знакомых: родители едут, страшась за своих детей, не желая им жизни в постоянном унижении (в лучшем случае!), старики едут ради внуков, перерубая вросшие в эту жесткую, горькую, родную землю заскорузлые корни — "А вы что же?.." — "А мы— нет!.." — и нам не верят — в газетах, в журналах — выступления москвичей, уже в ответ на погромно-расистское "письмо семидесяти четырех" — Юрия Щекочихина, Павла Гутионтова, неизвестного мне прежде Вячеслава Карпова в "Октябре", отважной, талантливейшей Натальи Ивановой в "Огоньке" — публикация еврейских поэтов в переводах Брюсова, Бунина, Вячеслава Иванова, Федора Сологуба с предисловием Сергея Аверинцева: "Я-то еще застал в мои школьные годы последних могикан старой русской интеллигенции. У этих русских стариков с избытком хватало своих обид, но они были чувствительны и к чужим. Они были так воспитаны. И потому мне трудно поверить, будто здесь что-то нуждается в разъяснениях. Когда бьют евреев, русские поэты откладывают свои дела и садятся переводить еврея. Проще — не бывает"...
В Москве гремят баталии — а у нас выходит роман Володи Берденникова "Время детских вопросов" — о шестидесятых, "наших шестидесятых", с нашими "детскими вопросами", на которые и повзрослев не в силах ответить, например: почему в настрадавшейся от фашизма стране вызревает новый фашизм?.. Выходят книги Мориса Симашко, Галины Васильевны Черноголовиной, Виктора Мироглова, Руфи Тамариной, Павла Косенко — раздавили наш клуб ״Публицист", но мы существуем не в одиночку: почти все соклубники сорганизовались в "Апреле", руководит им Александр Лазаревич Жовтис... Но два события оттестняют для меня остальные: истерико-"патриотическая" массированная атака на "Октябрь" под флагом борьбы с "русофобией" — и сотни убитых, задушенных, утопленных, разрубленных на части, сожженных в кострах — в Оше, совсем недалеко от нас, в Киргизии...
В такое время единственной спасенье — работа, машинка, иногда выплеск в газетах, за это время их было три — о Пастернаке, о ситуации в республиканской литературной жизни и о том, что единственная гарантия демократии — демократия... Работа, работа — и еще сознание, что Сашенька спасен. Представить только: десятичасовая операция на открытом сердце (сердечке!..) — какие же рубцы исполосовали, должно быть, его маленькую, с хрупкими ребрышками, в сиреневых прожилках грудь... Но звенит, серебрится в телефонной трубке его голос — и нет в нем той проклятой, невыносимой, той нарастающей, булькающей, хрипящей одышки, слыша которую становилось стыдно жить, стыдно дышать...
Во второй половине лета мне предлагают путевки в Дом творчества — снова Юрмала, снова Дубулты, светлый песок, сквозная, темная зелень сосен, легкое синее небо, недвижимо висящие над морем багряные облака, до самой полуночи полные негаснущего жара... В начале августа мы вылетаем. Семнадцатое — годовщину нашей разлуки с детьми — мы будем встречать там...
21В дорогу — перелет Алма-Ата — Рига длится девять часов — я захватил ворох газет, среди них — "Русский голос", издающийся в Нью-Йорке на русском языке. Мне принесли его перед самым вылетом. Естественно, все, связанное с Америкой, теперь и воспринималось мною по-особому.
Вот что я прочитал в этой газете (номер был относительно свежий — за 28 июня 1990 года).
На первой странице — "Российская хроника":
"Нам пишут из Москвы: 6 июня 1990 г. в Москве (Тушинский р-н, ДК "Октябрь") состоялся вечер, организованный Народным Православным Движением России: "Всех, кому надоело многократно выслушивать известные факты о бедственном положении России, о геноциде русских, кто хочет заняться реальными делами, Народное Православное Движение приглашает на монархический вечер "БЕЛЫЕ ПЯТНА ИСТОРИИ, ГОД 1918-й". На вечере будет организовано распространение материалов Народного Православного Движения. Субъектам, исповедующим марксизм-ленинизм, демократизм, сионизм, плюрализм и прочим предателям нации и Отечества приходить не рекомендуется. Вечер состоится в ДК "Красный Октябрь" 6 июня 1990 года, начало вечера в 19 ч. 30 мин" (Из объявления).
На вечере присутствовало более 700 человек, были съемочные группы из зарубежных стран, много корреспондентов. Вечер открыл ведущий Александр Алексеевич Свешников, затем выступили: А.Кулаков, Смирнов-Осташвили, Р.Лобозова, дьякон А.Синяев... Лейтмотивом вечера был призыв прекратить выезд евреев из СССР, пока не будет установлена доля их причастности к геноциду русского народа.
В зале развевался черно-желто-белый флаг, на котором был изображен Георгий Победоносец, был установлен портрет убиенного императора и двуглавый орел. Вечер начался гимном "Боже, Царя храни". Милиция не вмешивалась, хотя повсюду можно было видеть милиционеров, вооруженных автоматами.
За порядком на вечере наблюдали молодые люди в черных рубашках с красной окантовкой и с черно-желто-белыми нарукавными повязками".
В следующей информации сообщалось, что 3 июня 1990 г. в селе Городок собралось "великое множество патриотов России", возложивших букеты цветов к памятнику Сергия Радонежского, и что при этом "никто не срывал стенд с вырезками статей из русских патриотических изданий, прикрепленных к ограде Преображенской церкви, на которой крупными буквами было написано: "А. ЯКОВЛЕВА - ИЗ ЦК КПСС В БНЕЙ-БРИТ".
Не знаю отчего, но читать все это было неловко, будто сам я и сочинил это, и напечатал. Неловко, стыдно... Сосед мой мирно подремывал с того времени, как самолет набрал высоту и привязные ремни расцепили свои металлические челюсти, жена, утомленная преддорожными сборами, борясь со сном, просматривала вполглаза какой-то простенький детектив... Кроме А.Яковлева в первой информации мне была известна единственная фамилия — Смирнова-Осташвили: этого типа, игравшего немалую роль в ЦДЛ-овском скандале, даже московские следователи не сумели выгородить, несколько дней назад над ним начался судебный процесс...23
См. примечание в конце книги.
Что же дальше?.. О, дальше, на третьей странице, куда как знакомое имя: Солоухин! "Как я стал монархистом". Интервью... Так: "Читая Ленина... Расстрел царской семьи... "Я считаю, что такую вещь русский народ вероятно никогда простить не сможет. Несмотря на христианство... Тем более, что они не каются..." Кто эти "они"? Впрочем, когда об этом говорит Солоухин — понятно, кого имеет он в виду... "Они призывают нас к покаянию..."
Кстати, о покаянии. Хорошо запомнилось мне, как года три-четыре назад (как летит время!) тот же Солоухин читал по телевидению стихи Пастернака. Мастерски читал, упоенно, проникновенно... Потом выяснилось вдруг, что среди выступавших за исключение Пастернака из Союза писателей (история с Нобелевской премией) был и он, Солоухин... Ну, ладно: с одной стороны - молодость, с другой - служба в охране Кремля, гипнотическое, наподобие остаточной радиации, воздействие Сталина, которого не раз, должно быть, видел он перед собой, и "ел глазами", восторженно умилялся — всем, вплоть до мелких рябинок-оспинок на лице... Кто не умилялся, в те-то годы! Опять же — "начну с себя"... Но когда Солоухину об этом напомнили, и напомнили публично — смутился он? Устыдился? Раскаялся в давнем грехе?.. Да ничуть не бывало! Стал в ответ корить других!..
Итак, "они нас призывают к покаянию... Так покайтесь вы сначала!" — Тут уже что-то новенькое... Кто и в чем должен каяться? Вот кто: Юрий Трифонов (покойный!), Юлиан Семенов, Василий Аксенов, Булат Окуджава... В чем же?.. В том, что их родители участвовали в революции, совершали, по мнению Солоухина, преступные деяния: на совести матери Юрия Трифонова — "сотни, тысячи уничтоженных людей русских" и т.д. Итак, новый вид покаяния: за родительские грехи... Я уж не говорю, что грехи эти следовало сначала доказать... Да что там: "Вот Вася Аксенов встал бы и сказал: "Мне стыдно за отца моего, я приношу покаяние..." Ну вот Булат встал бы и сказал: "Да, мой отец был крупным советским деятелем, я прошу за него прощения..."
