Лев Копелев - И сотворил себе кумира...
В мае Сталин произнес речь о том, что «люди — самый ценный капитал»… что необходима чуткость и забота о человеке.
Вернувшись в Харьков, я узнал, что Марк Поляк и Фрид осуждены на пять лет лагерей каждый, а Дус и Лева — на три года.
В университете я на занятия не ходил, оформил восстановление, сдал сессию за третий курс и отчислился.
Отца перевели на работу в Москву и мы с Надей решили ехать с ним.
Марк погиб на Колыме. Фрид погиб на Воркуте. Иван Федотович, Затонский и Балицкий были арестованы и погибли в 37-м году.
А Дус Рубижанович летом 1957 года приехал в Москву из Красноярска, нашел меня через редакцию московского журнала и назначил по телефону свиданье в сквере. Часа полтора мы сидели там на скамье. Он больше расспрашивал — о войне, о том, как я попал в тюрьму и в лагерь. Рассказал, что Лева Раев после лагеря и ссылки живет где-то на дальней периферии. Я звал его к себе домой, он держался отчужденно, почти неприязненно.
— Ладно, ладно, если будет время.
Не пришел и больше не звонил.
Тогда я подумал: это потому, что у него жизнь не задалась, не мог доучиться, работает фотографом, кормит большую семью, а во мне видит столичного пижона; счел это мизантропией гордого неудачника.
Я написал в красноярский адресный стол, узнал его адрес, послал большое письмо. Ответа не было. И сообразил: он не хотел и не мог простить. Возможно, подозревал и худшее. Ведь я отступился от них — от Фрида, от него, от Левы; не пытался их защищать. И не искал их родственников; не писал им; не посылал посылок. Я не сделал ничего дурного, но и ничем им не помог. От нескольких добрых отзывов в разговорах не могло быть толку. А ведь я знал, что они ни в чем не виновны. Знал, что они настоящие, советские, партийные, — никак не хуже меня, а Фрид и много лучше. И все же отступился от них из страха и по расчету: им не помочь, а мне опасно.
Однако тогда я и самому себе не позволил бы объяснять все так просто: «страх и расчет». Нет, я убеждал и тех ближайших друзей, от кого ничего не скрывал, что это определено высшей необходимостью.
К счастью, я все же был не всегда последователен в подобных обстоятельствах.
Когда погиб Иван Федотович, а его жену отправили в лагерь, большинство друзей Олеси и ее младшей сестры остались им верны. Все мы старались помочь им жить и учиться. Олеся стала инженером-электриком.
Когда в 1937 году в Киеве арестовали моего давнего друга, его отец приехал в Москву хлопотать и рассказал, что кроме всего прочего, сына обвиняют еще и в «троцкистских связях» со мной. Тогда я послал большое письмо прокурору. Писал, что мой друг всегда был приверженцем генеральной линии партии, не знал никаких колебаний и даже приврал, что именно он в 29-м году побудил меня порвать с троцкистами.
Его освободили в конце 39-го года — помиловали. Помог кратковременный отлив террора, наступивший после падения Ежова, а также ходатайства родственников и друзей. Но в этом случае я сознавал свою личную ответственность за судьбу невинного человека. Он не должен был страдать из-за меня. Тогда как о Марке его мать говорила, что арестован он за то, что переписывался со старыми товарищами — троцкистами, которые оставались в ссылке и в лагерях, посылал им деньги и книги. А Фрид, Дус и Лева попали в беду сами по себе.
Мне было мучительно вспоминать, что я им ничем не помог, но отступничества от друга детства я бы себе не простил…
Впрочем, этот и некоторые другие, подобные же добрые поступки были, в конечном счете, исключениями. А правилом оставалась неизменная преданность кумиру, в сотворении которого и я участвовал.
Наше столетие начинено такими кумирами больше, чем любое иное со времен Магомета. Наши прадеды чтили пророков, царей, полководцев, мыслителей; Петра, Наполеона, Бисмарка, Гарибальди, Руссо, Ницше… Но в них видели героев, законодателей, мудрецов, а не универсальных богоравных гениев, не вождей всего человечества — зачинателей новых «всемирно-исторических» эпох. Тогда как Муссолини, Гитлер, Сталин, Мао Цзе-дун становились уже именно кумирами. Их жрецы, служители и служки приписывали им сверхъестественные доблести, приносили им кровавые человеческие жертвы, стремились насаждать их людоедские вероучения на всех континентах. Для этого сочинялись и мифические генеалогии, учреждались посмертные культы мнимых предшественников — цезарей, императоров, героев, Маркса, Энгельса, Ленина…
Чумная зараза кумиротворчества расползается по земле, вспухает все новыми нарывами и чирьями, в новой мифологии «предтеч» — Хо Ши Мина и Че Гевары, в канонизации новых региональных идолов — Насера, Кастро, Ким Ир Сена, Иди Амина.
«И еще не весь развернут свиток, и не замкнут список палачей» (Волошин).
Потребность чтить живых богов — вождей, пророков, мессий — издревле присуща людям. И, вероятно, еще долго — если не всегда — будет рождать мифы и творить кумиров.
Только бы они в отличие от прежних не порождали смертоносной ненависти к инаковерующим, инакомыслящим, не требовали раболепного поклонения, не отучали думать — и, значит, сомневаться — не подавляли ни совести, ни слова.
От прошлого не уйти.
И поэтому надо вспоминать, вспоминать обо всем, что было с нами, с нашей страной, с миром. Ничего не скрывать, не укрывать. И заново обдумывать давние и недавние были. «Как в прошедшем грядущее зреет, так в грядущем прошлое тлеет» (Ахматова).
На это я и надеюсь. На целебные силы памяти, освобожденной от недобрых пристрастий — идеологических, сословных, этнических. Хочу верить, что память людей и народов можно очистить от лжи всех кумирен, от жестоких предрассудков, от инстинктов мести и безрассудного эгоизма — личного и сверхличного: партийного, церковного, националистического… И тогда наши дети и внуки постепенно обретут пока еще редкую способность извлекать уроки из прошлого.
История учит не доверять больше тем откровениям, утопиям, идеологиям, которые, суля всеобщее блаженство, возвещают один-единственно возможный, и потому для всех обязательный, путь к этому блаженству.
Вопреки чудовищному безумию, вопреки самоубийственно-гибельным силам, владеющим сегодня моей родиной и значительной частью земли, я надеюсь, что в будущем веке и мои соотечественники и все люди в мире будут жить лучше, разумнее, чем жили мы и наши предки.
В этой надежде для меня главный смысл жизни. Его питают не какие-либо сверхреальные божественные истоки и не мнимо-реальные кладези научного глубокомыслия, а простая вера в человека.
Человек возник во мгле миллионолетий. Он был жесток и милосерд, безрассуден и мудр, подл и благороден. Он возвестил: «Воздай за вражду благодеянием» (Лао Цзы); «Не причиняй другим того, чего не хотел бы, чтобы причинили тебе» (Конфуций); «Любите врагов ваших… благотворите ненавидящим вас» (Матфей, 8, 44); «…теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» (Коринф. 13, 13). Человек разрушал и творил, отчаивался и надеялся, губил и спасал…
Сегодня я убежден: никто не может предсказать и никто не вправе предписывать будущие пути человечества. Вслед за Владимиром Короленко я повторяю, «что не сотвори себе кумира — великая истина и что народа, как мы себе его часто представляем, единого и неразделимого, с одной физиономией, — нет. А есть миллионы людей, добрых и злых, высоких и низких, симпатичных и омерзительных. И в этой массе, — в это я глубоко верю, — все больше и больше распространяется добро и правда. И значит нужно служить этому добру и правде. Если при этом можно идти вместе с толпой (это тоже иногда бывает) — хорошо, а если придется остаться и одному, что делать. Совесть — единственный хозяин поступков, а кумиров не надо.» (1893)
И для этого необходимо
…Отнюдь не забвение,
А прозрение вдаль.
И другое волнение
И другая печаль.[49]
1960–1977
Примечания
1
В середине 1960-х, когда писалась эта книга, страна — СССР
2
Называю лишь тех, чьи суждения мне представляются особенно значительными и чьи взгляды я, хотя бы частично, разделяю.
3
См. Herbert Zand. Kerne des paradiesischen Apfels. Wien, 1971, s 124.
4
Арсений Тарковский.
5
Баден Пауль (1857–1941) английский офицер, основал юношеское движение скаутов во время англо-бурской войны.
6
Короткие штанишки.
7
«Поцелуй в задницу!»
8
Исторический роман о крестьянской войне в Германии.
9
Он побывал в белой и в красной армии, командовал фортом в Севастополе, украл дочь бывшего царского офицера, дезертировал, был уголовником, потом явился с повинной, где-то служил, а бабка обратила его жену в еврейство и даже водила ее в синагогу. Потом он образумился. Учился. Стал инженером «по сельхозмашинам». Погиб в 1941, в первые месяцы войны.
