Маленький журавль из мертвой деревни - Янь Гэлин

Его завели в раздевалку, велели очистить личный шкафчик и сдать ключ с замком. Двое рабочих, которые прилегли в раздевалке вздремнуть, завидев эту процессию, надвинули кепки на глаза и поспешили прочь. Он достал из шкафчика деревянные сандалии, мыльницу, расческу и смену чистой одежды. Если ему не разрешат зайти домой, а сразу арестуют, эти вещи очень пригодятся. Он повторил про себя: надолго не задержат, я расскажу им все от начала до конца, с того дня, когда мы купили Дохэ. Мы самая обычная семья, каких много, отец — старый рабочий, мы просто хотели ее спасти, иначе она бы погибла от голода. Неужели простых японцев нельзя спасать, пусть умирают голодной смертью? В деревнях по соседству тоже нашлись добрые люди, многие семьи тогда спасли умиравших от голода японских девушек, взяли их к себе! Можете поехать в поселок Аньпин и навести справки…

Сдавая начальнику цеха ключ и замок, Чжан Цзянь заметил дрожь в своих руках. Чем больше он надеялся, тем сильнее рос страх. Когда шкафчик опустел, руки Чжан Цзяня словно перестали быть ему полезны, и на его запястья надели наручники.

Под изолятор временного содержания отвели общежитие при Центре подготовки полицейских кадров. В основном изоляторе уже не хватало места. Центр подготовки находился в другом конце города, Чжан Цянь помнил, что бывал в этих местах в пору любви с Дохэ. Общежитие было барачного типа, в щелях между кирпичами росли крошечные грибы. Вместо пола тоже были уложены кирпичи. Идешь по такому полу, а кирпичи шатаются под ногами. На окнах стояли самые настоящие железные решетки, сделанные из бракованных прутов с завода листовой стали — сквозь такую решетку даже руку не просунуть.

Первый день Чжан Цзянь просидел на циновке, осваиваясь и бойко отвечая про себя на все вопросы, какие ему могли задать. На самом деле он всю жизнь промолчал из одного только нежелания спорить.

На второй день рано утром его вызвали на допрос. Конвоиры провели Чжан Цзяня через двор к ближнему ряду бараков. Сквозь окна было видно, что в каждой камере сидит по шесть-семь человек — непростая это задача, кормить столько арестантов. Вдруг ему пришла другая мысль: почему остальные сидят по семь человек, а его держат в камере одного? Значит, его преступление либо чересчур тяжкое, либо совсем мелкое. Стало быть, тяжкое — они держат его, как приговоренного к смертной казни. Его заставят ответить за жизнь Сяо Ши. В тот же миг вся надежда Чжан Цзяня улетучилась. А лишившись надежды, он превратился в отчаянного храбреца.

Иволги перекрикивались в деревьях. Каких только птиц они с Дохэ не слышали, лежа, обнявшись, на тайных свиданиях. Больше Чжан Цзяню не послушать с ней птичье пение.

Комната для допроса тоже была временная, к одной из стен придвинули поставленный на бок стол для пинг-понга. Днями и ночами повсюду искали врагов, снаружи население сокращалось, здесь росло.

Следователю было немного за тридцать. Когда Чжан Цзянь вошел, тот читал дело и, не поднимая головы, бросил:

— Туда садитесь.

То есть на лавку напротив стола.

— На все вопросы отвечайте честно, — сказал следователь, не отрываясь от стопки бумаг в деле. — Потому что нам и так уже прекрасно известны ваши обстоятельства.

Чжан Цзянь молчал. Добрая половина жизни позади, но биография у него небогатая, что там можно так усердно читать?

Наконец следователь оторвался от бумаг. Лицом он оказался немного похож на Сяо Ши, только щеки побольше. Можно было подумать, что он сел за этот стол просто ради забавы. Следователь не походил на сурового и беспристрастного блюстителя закона, но это и лишало Чжан Цзяня едва обретенного самообладания. Неужели перед ним следователь-любитель? Любителей теперь много развелось: они руководят заводами, заведуют цехами, несут военную службу, выступают в театре — куда ни посмотри, всюду любители, взявшиеся за дело, о котором страстно мечтали. Чжан Цзяня самодеятельность только пугала: чтобы восполнить недостаток умений, любители во всем перегибали палку, и от того получалось еще больше похоже на самодеятельность.

— Где вы родились?

— Провинция Хэйлунцзян, поселок Хутоу.

— И все?

Чжан Цзянь молчал, ожидая, что следователь раскроет смысл своего «и все?».

— Считаете, этой информации достаточно?

Чжан Цзянь по-прежнему молча ждал, чтобы следователь его вразумил. Что еще нужно? Или вы желаете. чтоб я номер дома назвал? Имена и фамилии соседей?

— В поселке Хутоу японских гадов жило больше, чем китайцев. Почему об этом умолчали?

Чжан Цзяню показалось, что теперь отвечать совсем нечего. Во-первых, он никогда не считал, сколько в Хутоу жило японцев, а сколько китайцев. Во-вторых, ему исполнилось два года, когда отца перевели в Аньпин. Если следователь внимательно прочел дело, должен знать, сколько ему было лет, когда семья уехала из Хутоу.

— Ваш отец работал на марионеточное государство Маньчжоу-го?

— Мой отец…

— Отвечать «да» или «нет»!

Чжан Цзянь решил не обращать на следователя внимания.

— Поэтому заявленное вами пролетарское происхождение — фикция!

— В Старой Маньчжурии служило несколько тысяч дорожных рабочих, по-вашему, их отношение к рабочему классу тоже фикция? — Чжан Цзянь понял, что, оказывается, очень красноречив и находчив — разом выложил все, что надо, его даже заткнуть не успели.

— Можно и так сказать, — следователь ничуть не разозлился, наоборот, обрадовался, что теперь есть с кем поспорить.

— А как же Ли Юйхэ [108]?

— Кто?

— Ли Юйхэ, герой «Легенды о красном фонаре».

— Он был подпольным коммунистом. Подпольные коммунисты — это другое, даже в верхушке Гоминьдана были подпольщики.

Чжан Цзянь снова замолчал. Похоже, следователь взялся разоблачать его, начиная с родителей. Это вполне может быть, наверное, он даже установит посмертно, что начальник Чжан был японским прихвостнем.

— После переезда в Аньпин семья входила в тесные сношения с японцами?

— Нет.

— Я могу немедленно доказать, что ты лжешь.

И правда любитель, подумал Чжан Цзянь.

— Женщина по имени Чжунэй Дохэ, которую твой отец укрыл в доме после войны, разве она не японка? Прячете ее у себя уже двадцать лет, и это, по-твоему, не тесные сношения?

— Ей тогда было всего шестнадцать…

— Отвечать только «да» или «нет»! Еще раз спрашиваю: женщина, которую вы укрываете у себя, — японка? Да или нет?!

— Да.

— Какой ущерб она нанесла китайскому народу за эти двадцать лет?

— Она не нанесла китайскому народу никакого ущерба.

— Тогда почему же вы скрывали от всех, кто она такая? Мы отправили запрос в Дунбэй, действительно, нашлось несколько крестьян — крестьян с низким уровнем сознательности, которые спасли тогда японок, женились на них и произвели на свет детей. Но они этого не скрывали. Когда Дунбэй освободили от врага, была организована кампания по искоренению изменников и японских шпионов, и каждого из этих крестьян поставили на учет. Только несколько человек избежали постановки на учет. А уход от постановки на учет говорит об одном: о злом умысле. Почему вы перевезли эту Чжунэй Дохэ сначала в Аньшань, а потом сюда и все это время скрывали, кто она такая?

Чжан Цзянь подумал, что это и правда подозрительно. Отец с матерью начали сочинять свою чудовищную ложь, желая одного: утихомирить Сяохуань и скрыть от всех, что в семье Чжан мужчина живет с двумя женами. Дохэ родила семье трех детей, Чжан Цзянь стал самым настоящим двоеженцем, и чтобы скрыть это, пришлось лгать дальше. Разве мог Чжан Цзянь, представитель рабочего класса нового общества, сознаться в двоеженстве? К тому же и взрослые, и дети в их семье так сроднились, что уже не разделить: кости сломаешь, а плоть все равно держит. Скажи он тогда правду, больнее всех пришлось бы Дохэ: какой бы ни была разлука с семьей Чжан, по Дохэ она ударит сильнее, ведь ее оторвут от родных детей. А разлучить Дохэ с детьми значит разлучить со всем, что есть в ее жизни.