Халед Хоссейни - Тысяча сияющих солнц
— Я недолго, — говорит Лейла водителю.
Дверь ей открывает смуглый худой коротышка средних лет. Борода у него с проседью.
На мужчине традиционная одежда — пирхан-тюмбан и чапан.
Они обмениваются приветствиями.
— Это дом муллы Фатхуллы? — спрашивает Лейла.
— Да. Я его сын Хамза. Чем могу быть тебе полезен, хамшира?
— Я по поводу старого друга твоего отца, Мариам.
Хамза недоуменно моргает:
— Мариам?
— Дочь Джалиль-хана.
Хамза опять хлопает ресницами, потом прижимает к щеке ладонь, и его лицо освещает улыбка.
— А-а-а-а, — тянет он. — Ну конечно! Мариам! Ты ее дочь? А она... — Хамза заглядывает Лейле за спину, — сама она тоже приехала? Ведь столько времени прошло!
— Она умерла.
Хамза больше не улыбается.
— Входи. — Он распахивает дверь. — Добро пожаловать.
Они сидят на полу в скудно обставленной комнате. На полу гератский ковер, вышитые бисером подушки, на стене картинка в рамке, изображающая Мекку. Окно открыто, все вокруг залито солнечным светом. Из соседней комнаты доносится женский шепот. Босоногий мальчик ставит перед ними поднос с зеленым чаем и фисташковой нугой. Хамза кивает:
— Мой сын.
Мальчик беззвучно исчезает.
— Рассказывай. — Голос у Хамзы усталый.
И Лейла рассказывает. Обо всем. Получается долго. И еще надо удержаться от слез. А это не так просто, ведь всего год прошел.
Хамза долго молчит, только чашку на блюдце вертит. То в одну сторону повернет, то в другую.
— Мой отец — да покоится он с миром — очень любил ее, — произносит он наконец. — Ведь именно он пропел ей на ухо азан, когда она родилась. Они виделись каждую неделю. Иногда он брал меня с собой. Он был ее учитель, но и друг тоже. Очень добрый был человек. Когда Джалиль-хан сплавил дочку подальше, отец заболел от горя.
— Прими мои соболезнования. Да простит его Господь, — говорит Лейла.
Хамза кланяется в ответ.
— Отец дожил до преклонных лет и пережил Джалиль-хана. Мы похоронили его на деревенском кладбище невдалеке от могилы матери Мариам. Отец был настоящий праведник.
Лейла отставляет свою чашку.
— У меня к тебе просьба. Покажи мне, где жила Мариам.
Таксист соглашается подождать еще. Хамза и Лейла спускаются вниз по склону и выходят на дорогу, ведущую в Герат. Минут через пятнадцать в густой траве появляется еле заметная проплешина.
— Здесь начинается тропинка, что приведет на нужное место, — говорит Хамза.
Дорожка совсем заросла, сквозь траву тут и там пробиваются цветы. Щебечут ласточки, под ногами стрекочут кузнечики. Сильный ветер клонит кусты.
Метров двести тропинка ведет в гору, потом внезапно выходит на открытое пространство. Хамза и Лейла останавливаются, тяжело дыша. Вокруг вьются комары. За тополями открывается вид на далекие горы.
— Тут была речка, — говорит Хамза. — Только пересохла давно. Я подожду тебя здесь. Перейди высохшее русло и двигайся по направлению к горам.
— А я не заблужусь?
— Не беспокойся. — Хамза усаживается под тополем. — Здесь невозможно заблудиться.
Под ногами у Лейлы галька, ржавые жестянки, битые бутылки. Она прыгает с камня на камень, перед ней маячат горы. Сердце у Лейлы колотится.
Вот они, ивы, печально склонились над поляной, все как описывала Мариам. Лейла торопится. Хамза превратился в крошечную фигурку, его чапан ярким пятном выделяется на фоне деревьев.
Нога соскальзывает с камня, Лейла чуть не падает. Ничего страшного. Подвернуть шальвары — и дальше.
Над ней уже шумят ветками ивы.
Вот и хижина Мариам.
Стекол в окне нет, двери тоже. Ни загона для кур, ни выгородки для овец. Нужника и того нет.
Слышно, как жужжат мухи.
Лейла переводит дыхание, разрывает затягивающую проем паутину и входит.
Полумрак. Приходится подождать немного, чтобы привыкли глаза.
Какое все маленькое! Даже меньше, чем она себе представляла.
От пола осталась половинка гнилой половицы. Остальное, наверное, растащили на растопку. Все засыпано опавшими листьями, пахнет прелью и грибной сыростью. Густые сорняки стелются по земле, карабкаются на стены.
Пятнадцать лет, думает Лейла. Мариам прожила здесь пятнадцать лет.
Лейла садится, прислоняется к стене и слушает, как ветер шумит в ивах. На потолке паутина. На стенах намалеваны какие-то буквы — русские, догадывается Лейла. В одном углу птичье гнездо, в другом висит вниз головой летучая мышь.
Лейла закрывает глаза.
Бывало, она не могла вспомнить лицо Мариам. Казалось, будто это слово, повисшее на самом кончике языка, вот-вот оно появится из мглы... но в последнее мгновение все ускользало, расплывалось, истаивало. А сейчас милый образ явился по первому зову: блестящие глаза, длинный подбородок, тонкие губы, сдержанная улыбка. Лейле хочется положить голову Мариам на колени и сладко задремать под слова из Корана, глухо отдающиеся в их телах.
Но что это? Сорняки вдруг делаются меньше ростом, словно что-то тянет их за корни обратно под землю, извиваются, корчатся и пропадают. Паутина сама собой расплетается, птичье гнездо рассыпается на глазах, веточки, из которых оно было сложено, одна за другой вылетают за дверь. Невидимая резинка стирает со стен надписи на русском языке. Половицы возвращаются на свое законное место. Глазам Лейлы предстают два лежака, деревянный стол, два стула, чугунная печь в углу, почерневший чайник, полки с кастрюлями и глиняными горшками, чашками и ложками. Она слышит кудахтанье кур и далекое журчание горного потока.
Юная Мариам сидит за столом и при свете керосиновой лампы мастерит куклу, напевая что-то про себя. Лицо у нее чистое и гладкое, вымытые волосы зачесаны назад, и все зубы на месте.
Лейла смотрит, как Мариам приклеивает к кукольной голове нитки — волосы. Пройдет немного лет, и эта девочка превратится в женщину, нетребовательную к жизни, которая никогда ни на кого не переложит свои тяготы, не будет ни с кем делиться своими горестями, надеждами, мечтами. Жизнь не сметет ее, а лишь придаст форму, будто бурлящий поток полновесному валуну. Уже сейчас Лейла видит в глазах девочки твердый характер, который будет не сломать ни Рашиду, ни талибам, который спасет Лейле жизнь, а Мариам приведет к гибели.
Девочка за столом поднимает голову. Откладывает куклу. Улыбается.
Лейла-джо?
Лейла вздрагивает всем телом и открывает глаза. Летучая мышь пугается ее резкого движения, машет крыльями, словно вдруг взлетевшая книга страницами, мечется из угла в угол и выпархивает в окно.
