Алексей Колышевский - Секта-2
– А что-то еще, кроме денег, там было, в том портфеле?
– Документы были, – кивнул Рома. – Вообще все выглядело так, словно кто-то приготовился к побегу. Там был дипломатический паспорт, авиабилет и какие-то бумаги на испанском, думаю, что свидетельства на собственность.
– А чьи документы?
– В смысле?
– Ну, я имею в виду, на чье имя? Должны же были там быть имя и фамилия?
– Вот фамилию, хоть убей, не помню, а имя – да. Редкое имя. Герман.
Настя увидела впереди столб с указателем «Затиха, 4 км» и, пригнувшись к рулю, выжала полный газ.
IVОни въехали в деревню около шести часов вечера, когда на смену изнуряющей жаре пришла приятная прохлада, насыщенная запахом травы и полевых цветов. Северный ветер выдул остатки зноя и теперь закручивал на двух пыльных улицах Затихи крохотные смерчи, хлопал форточками, уцелевшими в полусгнивших рамах брошенных домов. Над запустением и жутью ветхих жилищ нависал огромный, выстроенный без особого вкуса дом из красного кирпича, обнесенный высоченным забором. Из трубы его уютно вился белый дымок, а на лавочке возле калитки сидел старик Горшков. Ноги его были обуты в валенки. Он прислонил ладонь ко лбу на манер козырька и, слегка прищурившись, наблюдал за приближавшимся автомобилем. Стоило Насте остановиться, как Горшков вскочил и резво открыл ей дверцу, предложил руку:
– Ну наконец-то! А я уж в чайнике заварку три раза менял, чтобы свежая была. Все жду вас, жду, а вы все не едете. Случилось что-то по дороге? – участливо спросил он у Романа, разглядывая следы муравьиной атаки.
– Здравствуйте. – Роман, отдуваясь больше от смущения, вылез и подал старику руку, но тот словно и не заметил дружелюбного жеста.
– Да вот случилось. – Настя была рада Горшкову, словно старому доброму знакомому. – Рома нечаянно в лес из ружья выстрелил, а на него муравьи напали, я их еле отогнала.
– Понятно, понятно. – Горшков часто-часто закивал. – Этого они не любят, когда по ним из ружья. Что с них взять? Одно слово – тварь Божья. Сплошные инстинкты, и больше ничего.
– Знаете, мне показалось, что какие-то они совсем не Божьи, – несмело возразила Настя. – Я их святой водой отогнала.
Горшков, словно не расслышав ее слов, поманил за собой. Весь двор был усыпан облетевшими осенними листьями, похожими на разноцветный ковер.
– Раньше здесь один песок был и камни. Надоело. Вот решил листвы для разнообразия добавить. А что? По-моему, красиво вышло, – похвалился старик.
– А с каких деревьев эти листья-то? – повертев головой по сторонам, спросил Рома. – Что-то не видно деревьев, да и до осени далеко.
– Если захотеть, можно и осень приблизить, – загадочно ответил Горшков и пригласил их в дом, откуда доносился вкусный запах домашней выпечки и мурлыкал джаз.
* * *Чаепитие было в самом разгаре, Настя с Горшковым обменивались какими-то банальностями, Рома же вообще предпочитал молчать. Все трое словно выжидали чего-то, а за окном тем временем сгустились сумерки. Вообще темнело здесь совсем не так, как должно темнеть в средней полосе, а по-морскому быстро. Разговоры за столом стихли: Горшков по-старомодному дул на блюдце, Настя, разомлевшая после чая, обмахивалась салфеткой. И тут Рома, сам от себя не ожидая, брякнул:
– А вы, собственно, кто такой? То, что вы Настин знакомый, я давно понял, это несложно. А сами-то вы кто? По сути своей, так сказать? Осень приближаете, живете в таком месте, где муравьи на людей кидаются…
– Сынок, – участливо обратился к Роме старик. – А сам-то ты кто? Сто к одному, что ты этого не знаешь.
Рома сразу оборзел:
– Вы мне зубы-то не заговаривайте бреднями вашими. Вы какой-то шаман навроде Чумака или этой… Как ее? Джуны! За бабки лечите-калечите, а здесь у вас вроде дачи? Так, что ли? Что значит «кто я такой»? Романом меня зовут, а в подробности своей биографии я вас посвящать не намерен. Извините, что я так резко, просто мне ваш вопрос и утверждение, что я не знаю, кто я такой, пришлись, мягко говоря, не по душе.
– Ну а если я тебе докажу, что ты все-таки не знаешь, кто ты такой на самом деле? – Глаза старика гипнотически лучились, Рома хотел было вскипеть вновь, но, не в силах оторваться от этого взгляда, согласно кивнул.
Настя (точно только и ожидала этого) с готовностью встала из-за стола, Горшков пригласил всех следовать за собой. Вновь двор, засыпанный листьями, сухо поскрипывающими, когда нога ступала на них, калитка, короткая дорога к мертвой деревне. Горшков, словно сверяясь со своим внутренним компасом, остановился посреди улицы, повертел головой, увидел нужную избу, сказал «нам туда», указав для верности пальцем.
Настя вцепилась в Ромин локоть – не оторвать. Сквозь рубашку он чувствовал холод ее руки. Ему и самому с каждым шагом становилось все более жутко, и в то же время внутреннее упрямство толкало вперед: «Да не может там быть ничего такого! Все это похоже на карнавал!»
Отворив ветхую дверь, чудом еще державшуюся на петлях, Горшков первым шагнул в темноту. Спустя мгновение раздался его недовольный голос:
– Вот же черт меня побери! Я дома забыл фонарик, а без него тут делать нечего. Кто-нибудь из вас курит? Есть зажигалка?
– У меня есть свечи. – Настя достала из своей сумки связку церковных свечей. – Это из церкви, – добавила она.
– Да хоть из преисподней, – ответил Горшков. – Огонь есть?
– Вот. – Рома протянул ему зажигалку, и старик зажег сразу все свечи, семь или восемь штук. С этой связкой в одной руке другой он потянул на себя кольцо люка над входом, ведущим в подполье, и стал спускаться по кирпичным крошащимся ступеням. Резко окликнул спутников. Настя вспомнила его слова, те, что он сказал тогда, в квартире: «Заберет меня черный, так я в Затихе и останусь». Подумала: «Ведь страшно ему, как это ни странно звучит. Хороший он все-таки человек. Что бы мы без него здесь делали?»
* * *Ступеней Рома насчитал двадцать три. Эта сложенная невесть кем лестница вела в большой и затхлый подвал, земляные стенки которого были в свое время укреплены досками, ныне прогнившими насквозь и державшимися каким-то чудом до первого сотрясения. На полу стояли гробы: некоторые были накрыты крышками, на большинстве же их не было, и в каждом из открытых гробов лежало по отвратительному трупу в разной стадии разложения. Были и просто скелеты в лохмотьях, и почти еще не тронутые тленом тела. Настя от страха заплакала, у Ромы подкашивались ноги, а Горшков был совершенно спокоен и, подняв повыше связку церковных свечей, выискивал нужный гроб. Наконец, увидев его в дальнем углу, он попросил их подойти. Настя, задыхаясь от слез и спертого воздуха, сделала несколько шагов…
