Мария Глушко - Мадонна с пайковым хлебом
55
Спала мало и плохо, всю ночь бегала в сени пить воду — из-за селедки, — вода была густой и теплой, не утоляла жажду, через некоторое время вновь все запекалось во рту, и она вставала, шлепала босиком в сени. Под утро удалось задремать, и сразу навалился кошмар: они с Витюшкой оказались на дне глубокой черной ямы, Витюшка совсем маленький, грудной, и они никак не могут выбраться; в яме темно и душно, только далеко вверху виден прямоугольник света; она пробует звать на помощь, но голоса нет, тогда она садится на сырое дно ямы, кладет сына на колени и начинает бить в ладоши, надеясь, что кто-нибудь да услышит. Кто-то подходит к краю ямы, сверху ей видны только сапоги, она пробует громко крикнуть «Помогите!», а вышло шепотом. Тот, наверху, заглядывает в яму, и она узнает Виктора... «Ах, попалась, птичка, стой!» — вроде в шутку говорит он и смеется, а она думает: все-то он с шуточками, до того ли сейчас... И вдруг отчётливо видит, как толчком ноги он сбрасывает груду земли, исчез прямоугольник света, и сверху летит на нее и на сына черный маслянистый ком...
Проснулась вся в поту и в испуге, сильно болела голова, хотелось пить. Она встала, умылась, пошла варить кашку.
Дорогой, пока ехала с Витюшкой в трамвае, все время думала про свой сон, который помнила в подробностях, а потом, на работе, забыла его. Она боялась, вдруг кто-нибудь — Фира или Василий Васильевич — спросит: «Чего же ты пришла, ведь у тебя есть три дня?» И она не сможет ничего толком ответить. Но никто ничего не спрашивал, только Фира повела в ее сторону своими озорными глазками:
— И красивый же у тебя муж, так и хочется отбить!
Но Зина так посмотрела на Фиру, что та поперхнулась, надула губки.
— Уж и пошутить нельзя...
Нина подумала, что, может быть, Ада уже на работе, пошла, как обычно, на объекты, а к обеду вернется и скажет, где Виктор. Неужели уехал?
Она вздохнула, взялась за чертеж. Еще вчера принесли ей эту синьку с надписью: «Татищево. Артполигон». Она, вычерчивая на кальке копии условных домиков, старалась угадать, который из них тот, где жили они когда-то? Кажется, он стоял на самом краю, у реки, но где тут река? Ведь это не карта, а всего лишь план-схема, и река не обозначена — может быть, все давно уже перестроено и того домика вовсе нет? Но она хорошо помнила, как стояли там в два ряда домики — совсем как на плане, окна в окна, — и теплинка шевельнулась в ней, когда она выводила тушью слова «Татищево. Артполигон». Подумать только — тогда была жива мать, был жив Никитка...
К обеду Ада не пришла, и Нина не вытерпела, заглянула в комнату, где работали техники-смотрители И инженеры, спросила про Аду, ей сказали, что Ады на работе нет, у нее все еще болеет сын.
Но ведь когда-нибудь она придет?
Нина спустилась обедать, но и в столовой все думала о Викторе, о вчерашней встрече, которая была отпущена им судьбой, и как глупо они распорядились этой встречей... Она вспомнила его вчерашнее лицо, странно чужое, но с родными чертами, и как ушел он, не оглянувшись, — почему я не окликнула, не побежала за ним? Думала, что впереди много часов с ним, ведь он же сказал: «Вечером я приду». Нет, «зайду». Главное никогда нельзя откладывать на «потом», ведь никому не дано знать, сколько ему отпущено — вечность или миг...
Она поднялась из столовой по той же крутой деревянной лестнице, где вчера они встретились — неужели это было? — и где она так нелепо подала ему руку, и никак не могла теперь вспомнить, о чем же они тогда говорили... Или просто стояли молча?
Потом сидела, уже не отвлекаясь, над кальками, надо было до конца дня все успеть и сдать в спецчасть. Зина уже двигала ящики, все убирала, а Фира пудрила свой носик; она же все заполняла рейсфедер тушью, Передвигала по рейсшине угольник, от мелкой штриховки рябило в глазах,
— Тебе еще много? — подошла Фира. — Давай помогу?
Нина помотала головой — нет, не надо. Она догадывалась, что Фире просто не терпится остаться вдвоем, без Зины, и поговорить. Фира ей нравилась — всегда веселая, добрая, тетя Женя сказала бы «подельчивая», но Нину пугала ее развязность и то, как обнаженно рассказывает она про интимные тайны, и дружбы у них не выхолило.
— Ну, как хочешь, — обиженно произнесла Фира и пошла, процокала каблучками, покачивая бедрами.
Ладно, пусть, она молодая, у нее своя жизнь... И тут Нина вспомнила, что ведь Фира старше ее, Фире уже двадцать три, но все равно, она моложе по жизни, сейчас .вернется домой, приоденется и пойдет с женихом — у нее каждый месяц менялся жених — в кино. А я зайду за Витюшкой, погуляю с ним, а дома буду стирать.
Нина сдала чертежи, собрала свою сумочку, спустилась вниз, миновала турникет — «вертушку», пошла по узкому в выбоинах тротуару, где шли они вчера вдвоем, но что-то заставило ее остановиться. Она оглянулась и увидела высокого мужчину в серых брюках и в голубой с белым футболке, он стоял под деревом, курил и, улыбаясь, смотрел на нее.
— Ты?!
Она побежала назад, к нему, все еще не веря и ожидая, что вот сейчас непостижимым образом он исчезнет, она не успеет дотронуться до него. Подвернулся каблук, она чуть не упала, он подхватил ее, обнял, они стояли так, и она слышала, как громко и трудно он дышит:
— Разве ты не уехал? — уткнувшись лицом в грудь, глухо спросила она.
— А почему я должен был уехать?
— Я думала...
— Мы отчаливаем послезавтра, если, конечно, ничто не помешает.
Послезавтра! У нас уйма времени, можно целые сутки смотреть друг на друга и говорить слова... Или даже молчать и не смотреть друг на друга, а стоять вот так и слушать, как стучит его сердце.
— Вчера я не смог. Мы всю ночь разыскивали свои вагоны, их куда-то загнали, а ты ждала?
— Нашли?
— Кого?
— Ну, вагоны эти.
— Нашли.
Жаль, подумала она. Виктор поднял отскочивший каблук, повел ее, припадающую на ногу, к какому-то зданию, сказал «Подожди-ка...» Она стояла, привалившись боком к теплой стене, смотрела, как ищет он камень и прибивает каблук. На руках его вспухали и опадали мышцы.
— Я тебя без формы не узнала. -
— А-а! — Он состроил гримасу. — Надоело козырять, а ничего другого не нашлось, это все, что осталось от моей гражданской жизни.
Не все. Там, в Лефортово, в камере хранения — твой синий костюм.
Он махнул рукой.
— А-а, зачем мне он сейчас?
Он прибил каблук, покачал его, проверяя надежность, присел на корточки, снизу посмотрел на нее:
— Ну-с, ножку дивную продень...
И сразу она вспомнила свой сон точно таким было у него лицо, когда он столкнул сапогом на них черную груду земли.
