Ирвин Шоу - Богач, бедняк
Когда он возвращался в гостиную через холл, ему с трудом удалось подавить в себе порыв немедленно убежать отсюда, открыть входную дверь и убежать. Он, конечно, пошел бы на это, если бы мог незаметно забрать свои сапоги. Но нельзя же идти на автобусную остановку в носках и ехать в таком виде домой. Причем не в своих носках, а в носках, подаренных Бойланом. Пришлось вернуться в гостиную, и он стоял, наслаждаясь музыкой Шопена. Бойлан, закончив играть, встал и, слегка коснувшись локтя Рудольфа, подвел его к столу, где уже Перкинс разливал по бокалам белое вино. Форель лежала в глубоком медном блюде в густом бульоне. Рудольф сразу огорчился: ему нравилась жареная форель.
Они сели напротив друг друга. Перед каждым стояло по три высоких стакана и множество самых разнообразных ножей. Перкинс переложил рыбину на серебряный поднос с маленькими вареными картофелинами. Он стоял за спиной Рудольфа, и тот старался обслуживать себя очень осторожно, так как терялся от обилия всех этих приспособлений на столе, хотя и старался вовсю, чтобы показать, что не тушуется, что все это ему хорошо знакомо. Форель была ярко-голубой.
— «Tluite au bleu», — сказал по-французски Бойлан.
Рудольф с удовлетворением заметил, какой у него сильный акцент, сколь разительно его французский отличается от того, который он слышал от мисс Лено.
— Мой повар умеет готовить рыбу.
— Голубая форель, — перевел Рудольф. — Так они готовят такую рыбу во Франции. — Ему не терпелось утереть нос Бойлану, коли тот затронул эту тему, наказать его за его отвратительный акцент.
— Откуда вы знаете? — Бойлан бросил на него испытующий взгляд. — Вы когда-нибудь были во Франции?
— Нет, не был. Выучил в школе. Мы издаем небольшую газету на французском языке, она выходит каждую неделю для наших учеников, и там есть рубрика, посвященная кулинарии.
Бойлан щедрой рукой накладывал себе еду на тарелку. Он явно не страдал отсутствием аппетита.
— Tu parles francais?
Рудольф сразу заметил, что Бойлан употребил местоимение «tu», перешел с ним на «ты». В какой-то старинной французской грамматике он вычитал, как одному ученику преподавательница вдалбливала в голову, что, мол, форма местоимения «tu» второго лица единственного числа употребляется только в разговоре с прислугой, детьми, младшими офицерами и выходцами из социальных низов.
— Un petit peu[31].
— Moi… j'etais en France quand j'etais jeune[32], — сказал Бойлан с режущим ухо акцентом. — Avec mes parents. J'ai vecu mon premier amour a Paris. Quand c'était? Mille neuf cent Vingt-huit Vingt-neuf. Comment s'appelait-elle? Anne? Annette? Elle est très delicieuse[33].
Она, конечно, могла быть восхитительной, эта первая любовь, думал Рудольф, испытывая ужасную радость от собственного снобизма, но ей явно не удалось избавить этого человека от ужасного акцента.
— Tu as l'envie d'y aller? En France?[34] — спросил Бойлан, явно проверяя его. Он ведь сказал, что немного говорит по-французски, и Бойлан не хотел дать ему возможность улизнуть, не ответив на брошенный ему вызов.
— Je vais, je vais[35], — продолжал Рудольф, стараясь говорить так, как мисс Лено произнесла бы эту фразу.
— Боже, — удивился Бойлан. — Да вы говорите как настоящий француз.
— У нас хорошая учительница. — Последний букет, брошенный в сторону мисс Лено, этой французской шлюхи…
— Может, стоить попытать счастья на дипломатической службе? — рассуждал Бойлан. — Там вы сможете воспользоваться связями светских молодых людей. Только будьте осторожны и не женитесь прежде на богатой девушке. В таком случае придется заплатить за это дорогую цену. — Он сделал глоток вина из бокала. — Я хотел жить в Париже, очень хотел. Но у моих родителей было другое мнение на сей счет. Скажите, мой акцент на самом деле режет ухо?
— Он просто чудовищен, — не пожалел его самолюбия Рудольф.
— Ах, эта честность молодости, — засмеялся Бойлан. Но тут же стал серьезен. — Может, в этом отличительная особенность всей вашей семьи? Ваша сестра под стать вам, Рудольф.
Они посидели молча. Рудольф наблюдал, как ловко орудует Бойлан вилкой и ножом. Важная персона с прекрасными, отточенными манерами.
Перкинс убрал грязные тарелки с рыбными костями и поставил на стол второе блюдо — отбивные с тушеной картошкой и зеленым горошком. Рудольф подумал, что неплохо было бы привести на кухню Бойлана его мать — поучиться, как нужно готовить.
Перкинс, можно сказать, не разливал по бокалам красное вино, он священнодействовал на этой торжественной церемонии. Интересно, подумал Рудольф, что Бойлану известно о его сестре Гретхен? Вероятно, все. А кто застилает кровати наверху?
— Твоя сестра уже нашла работу или еще нет? — спросил Бойлан, словно их беседа текла, как и прежде, без пауз. — Она мне говорила, что хочет стать актрисой.
— Не знаю, — уклончиво ответил Рудольф, не собираясь говорить ничего о сестре. — От нее давно не было известий.
— Будет ли ей сопутствовать успех, как вы думаете? — спросил Бойлан. — Вы видели, как она играет?
— Только раз. На школьной сцене. — Изуродованный, нещадно искалеченный Шекспир в костюмах, сшитых своими руками. Человек семи пядей во лбу. Тот мальчик, который играл роль Жака[36], постоянно нервно теребил себя за усы, словно желая удостовериться, крепко ли они приклеены. Необычная, странная, очень красивая Гретхен была совсем не пара своему партнеру, которого она страстно сжимала в своих объятиях и говорила красивые слова о любви.
— У нее есть талант?
— Думаю, что да. У нее действительно что-то есть. Когда она выходила на сцену, все в зале тут же прекращали кашлять и чихать.
Бойлан засмеялся. Рудольф понял, что сейчас он похож на маленького мальчишку.
— Ну, я хотел сказать… — Он попытался вернуть свои утраченные позиции. — То есть можно было сразу почувствовать перемену атмосферы в зале. Публика сосредоточивала все свое внимание на ней, чувствовалось, что зрители только на ее стороне и что для них, зрителей, другие актеры на сцене рядом с ней попросту не существуют. Мне кажется, такое можно объяснить только талантом.
— Да, вы, конечно, правы, — кивнул Бойлан. — Она потрясающе красивая девушка. Но, конечно, братья обычно не замечают красоты сестры.
— Ну почему же? — возразил Рудольф.
— Выходит, вы заметили? — рассеянно спросил Бойлан. Казалось, он уже утратил всякий интерес к затронутой теме. Он сделал знак Перкинсу, чтобы тот убрал со стола грязную посуду, а сам подошел к проигрывателю и поставил Второй фортепьянный концерт Брамса, причем на полную громкость. Им стало трудно говорить, и они промолчали до окончания трапезы. Пять сортов сыра на деревянном блюде. Салат. Пирог со сливами. Стоит ли удивляться, что у Бойлана «животик».
