Мануэл Тиагу - До завтра, товарищи
— Она все еще работает на джутовой фабрике?
Бела ответила, что Лизета продолжает работать там же, и Мария попросила привести ее сюда после смены.
— Ничего, если мы здесь пока побудем?
— Могла бы и не спрашивать, Мимизинья, — ответила старуха. — Можете располагаться и быть как дома. Если кто из соседей спросит, то скажу, что вы родственники Жеремиаша. А ты попробуй только сказать кому-нибудь, — повернулась она к внуку.
— Что я, дурачок, что ли? — ответил он, стараясь казаться посолиднее, и даже обиделся.
— И еще хочу попросить… — сказала Мария, вдруг покраснев. — Ты помнишь того парня, который все ждал меня возле фабрики?
— Кто? Афонсу?
— Да. Он в городе?
— Лизета говорила мне, что здесь, — сказала Бела, и на смуглом ее лице появилась хитрая ухмылка. — Что, все никак забыть не можешь?
Мария снова покраснела и покачала головой.
— Мне нужно поговорить с ним, но это не то, что ты думаешь.
— Ну ладно, ладно, — примирительно сказала ей Бела.
Она пообещала поговорить с Лизетой, найти парня и привести сюда под каким-нибудь предлогом.
— Не знаю только, можно ли это сделать сегодня же.
— Это сын Мануэла-шофера? — вдруг вмешался в разговор племянник Белы, снова стараясь говорить как взрослый. — Я знаю, где он работает. Если нужно, могу сходить за ним.
Они договорились, что Бела приведет после работы Лизету, она поговорит с ней об Афонсу, а племянник тем временем попытается сам найти его и передать просьбу прийти сюда, не говоря, однако, ни слова о Марии.
— Смотри не вздумай говорить ничего лишнего, — сказала мальчику старуха. — Чтобы ни слова о Мимизинье.
— Что я, дурачок, что ли?
Бела собралась на фабрику.
— Послушай, — вдруг сказала ей Мария, и в голосе ее было столько печали, что Бела едва не испугалась. — Ты не знаешь ничего об отце?
— Об отце? Нет, ничего не знаю. — И после паузы добавила: — А ты не будешь с ним встречаться?
Мария медленно покачала головой, и в глазах ее было столько страдания, что Бела не выдержала и отвела взгляд.
5
Афонсу пришел раньше Лизеты. После того как племянник Белы передал ему просьбу прийти к ним домой, он попросил дядю, хозяина мастерской, отпустить его с работы.
— И когда ты ума наберешься, все бы тебе от работы отлынивать, — проворчал дядя.
Увидев Марию, Афонсу остолбенел от неожиданности и долго стоял, не говоря ни слова. Потом увидел, что она стала бледнее и чуть похудела и в ней совершенно ничего не осталось от прежней девчоночьей жеманности. Марии же показалось, что Афонсу за эти месяцы нисколько не изменился.
— Вот этот человек хочет с тобой поговорить, — сразу же сказала ему Мария, словно опасаясь, как бы Афонсу не подумал, что она сама устроила это свидание.
Паулу сказал хозяйке, что им нужно поговорить наедине, и вдвоем с Афонсу ушел в спальню.
— Ты знаешь, что случилось здесь, — начал Паулу, — но известно ли тебе, что произошло в целом по сектору?
— Нет, ничего я не знаю, — пробормотал Афонсу, — ведь меня…
— Знаю, знаю. Именно потому, что ты был функционером, я тебя и искал. А о том, что случилось, долго говорить не приходится. Рамуш убит. Важ, которого ты знаешь, или погиб, или арестован. Еще один кадровый работник был арестован здесь, в городе, в доме Сезариу. Арестованы и другие товарищи. Так что сейчас я — единственный в секторе функционер, который остался на свободе, но я без связи.
Паулу помолчал немного, глядя на Афонсу через стекла очков. Часто другие принимали этот его взгляд за выражение робости и неуверенности. Однако, несмотря на свой мягкий голос и скромные манеры, этот человек, которого Афонсу видел впервые, показался ему решительным и энергичным.
— Я знаю, что тебя исключили из числа кадровых работников, но думаю, что сейчас, после всего, что случилось, ты осознал всю тяжесть своей вины и правоту партии. (Афонсу покраснел.) Однако, судя по тому, что мне рассказывали о тебе Рамуш и Важ, ты. — честный человек, и поэтому я тебя разыскивал. Мария тоже говорила мне, что ты искренний и честный товарищ и что тебе можно доверять. Ты знал явки, которые контролировались арестованными товарищами. Мне нужны адреса этих явок.
Афонсу согласился помочь.
Потом они вернулись на кухню. Афонсу нерешительно посмотрел на Паулу, на старуху, на Марию.
— Ты спешишь? — спросила Мария.
«Куда мне торопиться, — подумал Афонсу. — Зачем, ведь ты здесь, я снова нужен партии».
— Нет.
— Я вот что еще хотела тебе сказать, — начала Мария. — Если я причинила тебе зло, прости меня.
— Нет, что ты. — Афонсу страшно смутился от этих слов, сказанных в присутствии старухи и Паулу. — Тебе не за что просить у меня прощения.
— Если я сделала что не так, прости, — снова сказала Мария. — Мне кажется, мы оба ошибались, и сегодня это ясно нам обоим.
«В чем это ошибались?» — спросили его глаза, но вслух он ответил:
— Да, сейчас все ясно.
Они попрощались. У двери Афонсу обернулся.
— Ты еще долго здесь пробудешь?
Не зная, что ответить, Мария посмотрела на Паулу.
— Хочешь, я схожу к твоему отцу, узнаю, как он там?
Мария одним прыжком вскочила со стула.
6
Лизета рассказала Паулу, что на джутовой фабрике все спокойно, Энрикиш говорил ей, что их цех тоже не тронули. На ее фабрике рабочая комиссия продолжала работу, а что касается Энрикиша, то она ничего не могла сказать.
После ареста руководителей и из-за отсутствия партийной литературы деятельность организации фактически прекратилась. Единственное, что делалось, это была помощь вдова Сезариу, матери Маркиша и семьям других товарищей. Вообще же после смерти Сезариу и арестов число недовольных резко возросло, но выступать открыто никто не решался.
Лизета рассказывала все это со своим обычным смущенным видом, то и дело поглядывая на Марию, как бы спрашивая ее одобрения.
Они договорились, что через несколько дней Лизета организует Паулу встречу с Энрикишем, но они никак не могли решить, где устроить эту встречу.
— У него дома нельзя, — сказала Лизета. — Еще Сезариу, когда жив был, говорил, что это неподходящее место.
В этот момент вошла мать Белы.
— Простите, ребятки, но здесь где-то лежат ножницы.
Она стала разыскивать их на столе, потом среди тарелок, вытаскивала ящики — тотчас можно было догадаться, что ножницы были только предлогом. Потом, словно забыв о них, старуха повернулась к Паулу и Лизете и стала спрашивать, неужели гостям плохо у них в доме, неужели они не чувствуют себя здесь в безопасности, что она и Бела так были им рады. «Верно ведь, Бела?» — крикнула она дочери, которая была в другой комнате. Потом она вспомнила, что ножницы лежали в коробке, достала их и вышла. Было ясно, что она и Бела слышали весь разговор.
— Это они не от любопытства или от желания совать нос в чужие дела, — сказала Лизета. — Кто же виноват, что домик такой маленький, а мы говорим так громко. Мне кажется, что надо принять их предложение.
Под вечер пришел Афонсу. Он повидал отца Марии, которому было все так же, то есть ему становилось все хуже. Большую часть времени он проводил в постели, вставал редко. Пока Афонсу рассказывал, Мария, сжавшись, тихо плакала.
— Ты его видел? — спросила она.
— Да, видел, спросил, не хочет ли он передать что-нибудь тебе. Вот.
И он протянул Марии старую игрушку — стеклянного голубка. Взяв ее, Мария заплакала навзрыд. «Голубок ты мой», — говорил ей отец, когда она была еще совсем маленькая.
Когда Паулу и Мария собрались уходить, Афонсу сказал, что ему необходимо сообщить им что-то важное. Бела спросила, уйти ли им, но он попросил остаться.
— Я хочу, чтобы все слышали, что я скажу, и жалею только, что эти слова не услышат те, кто более всего побудил меня сказать их. — Губы у Афонсу задрожали, и он помолчал мгновение, чтобы собраться с духом. — Я хочу, чтобы вы, мои товарищи, знали, что я признаю свои ошибки, настолько серьезные, что, может быть, из-за них и произошли последние провалы. Но я также хочу сказать, что вы можете на меня положиться, что я сделаю все, абсолютно все, что будет в моих силах.
Афонсу прочел удивление на лице Белы и ее матери; мальчик смотрел на него с восхищенным одобрением; Мария думала о чем-то, а лицо Паулу выражало некоторое сомнение — уж слишком неожиданным и экзальтированным был этот порыв. Потом Афонсу встретился взглядом с Лизетой: поправляя белокурые волосы, она улыбалась.
7
Несмотря на жестокие удары, обрушившиеся на ее организации, партия не перестала существовать. Паулу хорошо помнил, что говорил ему Важ о плотнике Маркише, когда Мария уехала из города и ушла в подполье. А Маркиш сказал тогда, что с уходом Марии партийная организация на джутовой фабрике развалится и всякая агитационная работа там прекратится. Но уехала Мария — и появилась Лизета, и Паулу был уверен, что если бы и ей пришлось оттуда уйти, то все равно бы партийная работа на фабрике продолжалась, потому что на ее место стала бы Бела. И так повсюду. Поэтому Паулу теперь считал своим долгом привлечь в партию новые кадры, чтобы восполнить потери. «Люди есть, — думал Паулу, — нужно только найти их, помочь им и дать возможность проявить себя». После этих мыслей положение уже не казалось ему безнадежным. Вместо Сезариу и Маркиша у него теперь были Энрикиш и Лизета. Вместо Гашпара, Перейры и Жерониму появились Мануэл Рату и Висенти. Через Сагарру по-прежнему можно было вести работу среди крестьян. При помощи Афонсу и через сложившуюся сеть распространения партийной литературы он мог выйти на сектор, который прежде контролировался Антониу и Важем. Что касалось его собственного сектора, ему пришлось теперь уделять поменьше времени. Еще до арестов Сагарра был утвержден кадровым работником партийного аппарата, и Паулу собирался привлечь его к работе во всем секторе. Необходимо было как можно скорее устроить новую явочную квартиру и поручить кому-то размножение партийных изданий (пишущая машинка из дома Антониу находилась сейчас у Марии), чтобы таким образом хотя бы частично возместить нехватку прессы после того, как прервалась связь с руководством.
