Стефан Брейс - Создатель ангелов
Пастору Кайзергруберу было не по себе. Доктор Хоппе поздоровался с ним по-деловому, как и всегда. Пастор еще не успел сказать, для чего пришел, а доктор уже провел его в кабинет, словно собирался лечить от какого-нибудь недуга. Пока доктор занимал место за своим письменным столом, пастор сунул руку в карман пиджака, проверяя, там ли бутылочка с маслом. Свою неизменную сутану он уже больше чем два года назад сменил на темный костюм, но к многочисленным карманам в нем так до сих пор и не привык. Церковь должна идти в ногу со временем, но ему все равно иногда было непросто.
Сидя вот так перед доктором Хоппе, он снова вспомнил прежние времена. И отца Виктора. Его сын в этот момент выглядел так же, как и сам Карл Хоппе, каким его запомнил пастор в конце его жизни. Узкое лицо с ввалившимися щеками, неопрятная рыжеватая борода, шрам, плоский нос и светло-голубые глаза — все было то же самое. Только пастор никогда не видел у Виктора таких длинных волос, сейчас они доставали ему почти до плеч.
Пастор прокашлялся и решил сломать лед. Машинально он положил руку на флакончик с маслом, как будто надеялся черпать оттуда силы.
— Цель моего визита… — начал он.
— Почему Иисус умер на кресте? — вдруг перебил его доктор Хоппе.
Пастор удивленно поднял взгляд, но увидел, что доктор, не отрываясь, смотрит на серебряный крестик, который он всегда прикреплял к воротнику пиджака. Такой вопрос показался пастору странным, особенно в устах доктора, но он сразу же подумал, что, возможно, доктор ищет опоры в религии после трагической смерти своих сыновей.
Он ответил так, как делал это всегда:
— Чтобы спасти нас от грехов наших. Он пожертвовал собой ради человечества.
— Но выбрал свою смерть сам?
Пастор поднял брови. Он снова сразу все понял. Он мгновенно подумал о смерти отца Виктора. Возможно, доктор хотел еще поговорить о самоубийстве.
— Нет, Иисус был осужден. Несправедливо осужден. Но Он не сопротивлялся. Он страдальчески принял свою кару. Чтобы показать, что не имел злобы. Что у Него были только благие цели.
Он хотел как-нибудь закруглить этот разговор, но доктор продолжал настаивать, не спуская глаз с крестика.
— Но почему Он тогда был осужден?
— Его не поняли. Неверно поняли. Люди не верили Ему.
Теперь доктор кивнул. Он откинулся на спинку стула и прикоснулся к своему боку.
Пастор воспользовался паузой, чтобы сменить тему:
— Как дела у ваших…
— Но почему крест? — снова резко перебил его доктор. — Почему Он должен был умереть на кресте?
Пастор тоже облокотился о спинку и вздохнул.
— Почему крест? — повторил он слова доктора. — Потому, что в те времена так казнили преступников. Вот поэтому.
— Сейчас это было бы невозможно?
— Нет, слава Богу.
Доктор на мгновение поднял на него глаза.
— В наши дни Его бы посадили в тюрьму, — продолжал пастор, стараясь не встречаться с доктором взглядом. — Или оправдали бы на справедливом суде.
— И тогда Он бы не умер?
— Нет, возможно, нет.
— И тогда Он не смог бы спасти нас от наших грехов?
— Что-то вроде того, — кивнул пастор, в надежде, что на этом обсуждение закончилось.
— А то, что Иисус восстал, — спросил доктор Хоппе, — то, что Он восстал из мертвых, ведь это Он тоже сделал ради людей?
«Он, действительно, в поиске, — подумал пастор. — Возможно, я в нем ошибался. Возможно, он все-таки раскаялся».
— Этим Иисус показал, что всегда будет с каждым из нас, — объяснил он. — Что Он выше жизни и смерти.
Чем дальше, тем больше создавалось впечатление, что он должен вовлечь кого-то в христианскую веру, и это при том, что Виктор несколько лет провел в школе при монастыре в Эйпене. Возможно, все уроки Закона Божьего и все молитвы отскакивали от него как горох от стенки. А может быть, у него сформировалось отвращение к религии, потому что в то время он еще не мог правильно ее воспринимать. Он был недостаточно зрелым.
— Я понял, — сказал Виктор, как ученик в конце урока.
— Я очень рад, — ответил пастор Кайзергрубер абсолютно искренне и немедленно продолжил, чтобы опередить новые вопросы доктора:
— А как дела у ваших детей, герр доктор?
— Хорошо, — быстро ответил доктор.
— Значит, всё опять…
Доктор Хоппе кивнул. Пастор почувствовал облегчение.
— Значит, помазание им не нужно? Потому что, на самом деле, я пришел как раз для этого.
Он легонько постучал по бутылочке у себя в кармане.
— Нет, совершенно не нужно, — сказал доктор.
— Это прекрасная новость, герр доктор, — сказал пастор Кайзергрубер и уже поднялся, чтобы уйти. — Это воистину прекрасная новость. Теперь мы знаем, за что нам благодарить Иисуса в воскресенье. Когда будет крестный ход в Ля Шапель. Там…
Пастор не закончил фразу. Он слишком поздно понял, что название деревни может вызвать у доктора плохие воспоминания. Но доктор никак не отреагировал. Возможно, он почти ничего не помнил о своем пребывании в монастыре сестер-кларисс. Да и как могло быть иначе? Ему ведь не было и пяти лет, когда отец забрал его оттуда. И все-таки эти годы принесли и свою пользу, теперь пастор это понял. В конце концов зло отступило. Прошло очень много времени, но в результате это произошло.
И воззрят они на Того, Которого пронзили.
Виктор уже несколько дней держал рану открытой. Как только она затягивалась корочкой, он сдирал ее и просовывал в разрез сначала один, потом два, а потом и три пальца на две фаланги вглубь.
Пока рана была свежей, он сам удивлялся ей. Но видел ее и чувствовал. Рана в боку была настоящей.
Это тоже разбудило в нем что-то.
Это случилось вскоре после того, как зло было им повержено.
Лишь в субботу вечером Лотар и Вера Веберы дождались спасительного звонка:
— Я буду ждать вас в девять часов завтра утром.
— Всё получилось? — радостно спросил Лотар.
— Получилось. У меня есть три эмбриона.
— Три? Это не слишком много?
— Нет уверенности, что все они будут развиваться и дальше. Мы должны это учитывать.
— Ах вот как. Понятно.
Потом Лотар еще спросил, сколько времени это займет, и надо ли будет его жене полежать, потому что они хотели принять участие в крестном ходе в Ля Шапель. В этом году ему доверили нести хоругви. Доктор сказал, что все произойдет быстро. Это будет простая процедура. Вера ничего не почувствует и потом тоже не будет испытывать никакого дискомфорта.
В тот вечер они зажгли свечу. У портрета своего сына Гюнтера.
На следующее утро без пяти девять они позвонили в звонок у калитки доктора. Было воскресенье, 21 мая 1989 года. Особенный день. Оба они устали и нервничали. В ту ночь в спальне было душно, и они с трудом смогли заснуть. В последние дни стояла ужасная жара. В воскресенье погода тоже обещала оставаться по-настоящему летней, но на этом лето заканчивалось, так предсказывал прогноз погоды.
Вера Вебер чувствовала себя очень неуверенно, когда звонила доктору. Возможно, ей стоило положиться на волю Господа? Разве она не играла сейчас с собственным здоровьем? И со здоровьем будущего ребенка? В последние дни такие мысли посещали ее все чаще. Конечно, во многом из-за нервов, это она понимала. Но она также понимала, что еще не поздно отказаться. Возможно, им стоило подождать. Месяц или подольше. Чтобы быть уверенными, что все пройдет хорошо.
— Лотар, — начала она.
Но как раз в этот момент из дома вышел доктор.
— Да нет, ничего. Потом.
Доктор Хоппе выглядел бледным. Он всегда был бледным, но сейчас особенно. Он был белым. Как мел.
— Все в порядке, доктор? — спросил Лотар, когда они вошли.
— Да, — ответил тот, но Лотару показалось, что ответ прозвучал не слишком убедительно. Возможно, доктор и сам волновался. Для него это тоже не было рутинной процедурой.
— Я слышал хорошую новость про мальчиков, — сказал Лотар, чтобы снять напряжение, и смахнул муху, которая кружила у него над головой.
Доктор кивнул.
— Время пришло, — сказал он. — Господь долго ждал. Они были кожа да кости. Если хотите, я их принесу. Сами увидите.
Лотар покачал головой.
— В другой раз. Пускай отдыхают.
Он понимал, доктор рад тому, что самое страшное уже позади, и хочет показать это всем, но Лотару хотелось, чтобы процедура поскорее закончилась. Да и его жена уже разделась.
— По крайней мере, зло побеждено, — сказал доктор Хоппе. — Эта задача выполнена.
Лотар кивнул. Его успокаивало, что доктор искал и нашел опору в вере. «Господь сейчас на его стороне, — думал он, — возможно, Он и к нам будет милостив».
— Я рад за вас, — сказал он искренне.
Он увидел, что доктор держится за бок. На его белом халате в этом месте были коричневатые пятна, и по ним ползала муха. Другая муха сидела на руке у доктора. Лотару вдруг бросилось в глаза, что в комнате очень много мух. И еще здесь стоял какой-то странный запах, которого он никогда не чувствовал раньше, и теперь не мог понять, что же это такое.
