Мариам Юзефовская - В поисках Ханаан
– Эйк лаук (пошел вон)!
– Пей, – она ласково улыбнулась ему.
– Вы русская? – Настороженно спросил он. Октя утвердительно кивнула. – Я тоже, – обрадовался солдатик, – из Саратова. Может, бывали там? – Он как-то сразу обмяк. Взяв у Окти из рук флягу, прильнул к горлышку. Пил жадно, долго, с наслаждением. Она смотрела со щемящей жалостью, как под тонкой, нежной, почти девичьей кожей двигается острый кадык. На округлом подбородке просвечивала белобрысая щетина.
– Зачем ты здесь? – Неожиданно для самой себя шепнула Октя. – Уходи. Слышишь? Они заставят тебя убивать. Уходи.
Он оторвался от фляги. Посмотрел на нее цепким, подозрительным взглядом. Октя, протянув руку, дотронулась до холодного упругого тела черной дубинки. И тотчас почувствовала сильный толчок в грудь. Она пошатнулась. Но устояла. Только отступила на несколько шагов назад.
– Стой, – прохрипел он и отшвырнул флягу. Октя неловко дернулась и побежала, подгоняемая страхом. – Стой! – Прокричал он ей вслед, – стой, стой, стой! – Казалось, нескончаемое эхо бьет ей в спину. И все чу-дился топот тяжелых солдатских сапог. Обессиленная, она заскочила в какой-то тесный дворик. Стояла, прислонившись к облупленной кирпичной стене. Судорожно хватала ртом воздух.
Доигрались, лабасы! – Внезапно чуть ли не над самым ухом прохрипел мужской голос. Октя подняла голову, пристально посмотрела в злобные торжествующие глаза мужчины, высунувшегося из форточки.
– Закрой немедленно окно, – глухо донеслось откуда-то из глубины комнаты.
– Теперь живо порядок наведут. Наша взяла! –
Мужчина в упор посмотрел на Октю, злорадно подмигнул.
– Закрой! Я кому сказала! Эти фашисты способны на все! – Выкрикнул испуганный голос из комнаты. Раздался глухой стук, голова мужчины мгновенно исчезла, и форточка с шумом захлопнулась. Октя внезапно почувствовала, как в ней нарастает удушающая волна гнева – и к этим солдатам из оцепления, и к этому мужчине, празднующему свою победу, переминаясь с ноги на ногу на подоконнике.
– Оккупанты! – Сама не заметила, как вырвалось у нее это слово. – Оккупанты, – еще раз со злобой повторила она и замерла в горестном недоумении – неужели Альгис прав?
«Значит, ты тоже оккупантка?» – Издевательски прошептал голос.
– Нет! – Крикнула она. – Нет! – И выскочила из дворика на улицу.
8
Октя открыла дверь своей квартиры – и тотчас, словно ручной голубь, ей метнулся под ноги белый конверт. «От Альгиса!» Похолодевшими пальцами сделала несколько мелких торопливых щипков. Из конверта выпала четвертушка листа: «Срочно приходи. Лида». Она еще раз прочла эту лаконичную, как приказ, записку. Прошла на кухню, открыла кран и прильнула к струе. Пила мелкими, куриными глотками. Вода была теплая, с каким-то железистым привкусом. Но оторваться не могла. О письме старалась не думать, отгоняла предчувствия.
У подъезда Вьюгиных стоял грузовик. Николай – потный, взъерошенный – тащил с незнакомым парнем громадный сундук. Увидев Октю, хмуро кивнул: «Иди, тебя Лида ждет». Октя поднялась по лестнице, дверь в квартиру была открыта настежь. «Это неспроста», – кольнуло ее. Узкую тесную прихожую перегораживал незаколоченный ящик, наполненный доверху книгами. Такса Чапа, обычно встречавшая Октю тонким щенячьим повизгиванием, злобно зарычала из-под шкафа и бросилась под ноги. Но, опомнившись, вяло махнула несколько раз хвостом и снова забилась в темноту.
– Чапа, – откуда-то гулко прозвучал Лидин голос, – иди сюда, кому сказано.
Октя пошла на этот голос. В пустой комнате среди стружек и смятых газет Лида лихорадочно паковала тюки. Увидела Октю, отрывисто бросила:
– Наконец-то, явилась. Мы ведь завтра уезжаем. Еще бы на день замешкалась – не попрощались бы, – и тут же, не давая вставить ни слова, скомандовала, – там, в углу – для тебя отложены вещи, отбери что нужно. – Она, ни на секунду не прерывая своего занятия и не поворачиваясь, начала возбужденно говорить о том, как трудно было заказать контейнер, и что приехали не в срок, а раньше, но тут уж ничего не попишешь, потому что все уладили по знакомству. Другие ждут месяцами.
– Но что стряслось? – Нерешительно перебила Октя. – Вдруг ни с того ни с сего собрались, уезжаете…
– То есть что значит «ни с того ни с сего»? – С холодным бешенством спросила Лида, на миг оторвавшись от дела. – Ты думаешь, наши войска долго здесь продержатся? Ошибаешься. Неделю-другую – не больше. – Она оглянулась на дверь и тихо прошептала, – вот-вот должен поступить приказ об их выводе, – и тут же, едва не сбившись на визг, крикнула чуть ли не в голос, – что тогда делать?! Ждать, когда сюда явятся с обрезом?! Николай им поперек горла, как кость, стоит. Он в списках у них первым номером числится. Доигрался. Деятель. – Но, услышав шарканье в прихожей и мужские голоса, умолкла, прикусив губу.
– Что дальше грузить? – Николай вошел в комнату и прислонился к косяку двери. Среди этого разора он казался чужим и посторонним человеком, пришедшим сюда по найму.
– Берите этот ящик, – отрывисто скомандовала Лида.
Откуда-то из глубины квартиры показался парень. Он нес в вытянутой руке вазон с кактусом:
– Шеймининке (хозяйка)! Что будете делать с цветами? Я бы купил.
– А у вас губа не дура, – усмехнулась Лида, – самый редкий сорт выбрали. Парень рассмеялся, кивнул головой:
– Мано жмона (моя жена) разводит. На выставке приз получила. Сколько за него хотите?
– Берите так. Пользуйтесь, – недобро отрезала Лида. – Мы не крохоборы и не кулаки. Нам для других ничего не жалко.
При этих словах Николай сморщился, как от боли, и крикнул парню прерывающимся голосом:
– Кончай перекуривать, давай грузить!
Тот бросил сигарету на пол, придавил каблуком и с какой-то веселой наглецой сказал, глядя на Лиду: – Может, шеймининке что-то продать хочет?
Я бы купил. Мне дачу обставить нужно. Только не очень-то заламывайте. Сейчас многие уезжают. Так что барахла навалом. Покряхтывая, мужчины вынесли ящик.
– Мародер, – проскрежетала вслед парню Лида. Октя съежилась от страха. Ей почудилось, что ненависть заполнила, затопила собой всю землю.
– Зачем ты так? – Чуть слышно прошептала она и тихо осела на груду сваленного тряпья. Казалось, все это происходит в дурном сне.
Вечером они молча пили чай из выщербленных ста-рых чашек на разоренной, пустой кухне.
Лида разложила на бумаге крупно нарезанные ломти колбасы и хлеба. В миске лежало несколько вареных картофелин. Николай, брезгливо морщась, взял одну из них, подколупнув пальцем, стал сдирать сухую тонкую ленточку кожуры.
– Что куксишься? – С еле сдерживаемой злобой спросила Лида. – Теперь привыкай. Не на блины едем.
– Вот увидите, еще все наладится… – Утешительно бормотала Октя.
Николай безнадежно махнул рукой, окая больше обычного, словно вновь примериваясь к прежней жизни, невесело сказал:
– Назад ходу нет. Рано или поздно они свое возьмут.
– Меньше нужно было митинговать, – уязвила Лида и передернула плечами. – Почти два месяца как сократили его. Без работы гуляет. Живет на пособие. Чего ждать? Его сестра согласна приютить. Нужно бежать. Попали мы как…
– Че раскукарекалась? – Неожиданно с нарочитой грубостью перебил ее Николай. – Лучше я буду свою российскую грязь месить, чем у них гражданство выпрашивать.
На кухне повисла тишина. Николай, громко прихлебывая из блюдца чай, сердито посапывал. В углу на подстилке завозилась такса. Он хмуро посмотрел в ту сторону.
– Слушай, – обратился к Окте, – выручи нас. Возьми пока Чапу к себе. Сама понимаешь, первое время придется ютиться у сестры на птичьих правах.
При звуках своего имени такса насторожилась. Встала с подстилки и, подбрасывая на каждом шагу зад, медленно, прихрамывая на кривых ногах, подошла к хозяину.
– Иди на ручки, – сказал он, невесело улыбаясь.
Такса осела на задние лапы и тяжело, с видимым усилием прыгнула к нему на колени. Несколько секунд они преданно смотрели друг на друга.
– Глаза б мои не глядели на это, – внезапно дрогнувшим голосом прошептала Лида и, всхлипнув, поспешно вышла из-за стола. Такса внимательно посмотрела вслед хозяйке.
В прихожей Лида долго втолковывала Окте, что ящики, оставленные в сарае, нужно продать. Теперь они в большой цене. Люди их днем с огнем ищут. Многие пакуются. А после, уже в самых дверях, точно спохватившись, стала наставлять:
– Чапа любит яйцо всмятку. Только смотри, чтоб свежее было.
На следующий день Октя провожала их на вокзале. Такса, натягивая поводок, то и дело рвалась к поезду. Николай был под хмельком и угрюм. А Лида, стоя на площадке тамбура, кричала через голову проводницы:
– Я дала объявление о продаже ящиков. К тебе будут приходить.
