Ирвин Шоу - Богач, бедняк... Том 1
Как только ему становилось не по себе, муторно, он шел в Даунтаун, где брал на улице проститутку, проводил с ней всю ночь, отдавал честно заработанные ею деньги за ее услуги, и никаких тебе осложнений наутро.
Ему даже стал нравиться Бостон, настолько, насколько вообще ему могло нравиться какое-то место. Однако он не так часто по нему ездил, особенно в дневное время, так как был уверен, что в полиции есть ордер на его арест за хулиганство. В последний день его работы в гараже в Бруклайне мастер замахнулся на него гаечным ключом, и Томас его ударил. Он сразу же пришел в свои меблирашки, собрал вещички и через десяток минут был таков, сказав на прощанье хозяйке, что срочно уезжает во Флориду. Потом он записался в Ассоциацию молодых христиан и «залег на дно», пока ему на глаза не попалась эта статья в газете о Доминике.
Среди членов клуба были такие, которые ему нравились и которые не нравились. Но Томас всегда проявлял бдительность и старался относиться ровно, непредвзято ко всем. Ему не хотелось портить отношения ни с одним из них. У него и так в прошлом было полно неприятностей, для чего наживать еще? Он старался не знать слишком много ни об одном члене клуба. Конечно, в таких условиях работы, как у него, трудно не сформировать свое собственное мнение о том или другом, особенно когда видишь перед собой голого мужика с выпирающим животиком или исцарапанной дамскими коготками задницей после пребывания с ней в постели или когда кто-то сильно горячится из-за проигранной партии в эту глупую игру – сквош.
Доминик, напротив, ненавидел всех членов клуба подряд и не только потому, что у них были деньги, а у него, Доминика, их не было.
Доминик родился и вырос в Бостоне, в его речи было такое же долгое «а», как и у всех остальных бостонцев. В душе ему казалось, что он целый день вкалывает на поле землевладельца в Сицилии и замышляет сжечь его дворец, перерезать глотки всем его домочадцам. Вполне естественно, он до сих пор не расстался с мечтой о поджоге и убийстве, но старательно скрывал их за своими серьезными манерами. Он никогда не забывал сказать каждому члену клуба, вернувшемуся после отпуска, как превосходно тот выглядит, приходил в неописуемый притворный восторг, узнав от него, сколько лишних килограммов веса тому удалось сбросить, и всегда вежливо, заботливо осведомлялся у каждого об ощущениях после физических упражнений или боли после растяжения связок.
– Вот идет самый крупный мошенник в Массачусетсе, – шептал он на ухо Томасу, когда очень важный на вид седовласый джентльмен входил в раздевалку. И тут же, уже громко, обращался к нему:
– Ах, сэр! Как мы рады снова видеть вас здесь! Вы уже вернулись? Мы так скучали без вас. Думаю, что вам пришлось слишком много потрудиться.
– Ах, работа, работа, только одна работа, – сетовал джентльмен, печально качая головой.
– Я-то знаю, что это такое, сэр. – Доминик тоже печально качал головой. – Приходите ко мне, выполним мои специальные упражнения с гантелями, а потом – парилка, бассейн и массаж. Все ваши недомогания как рукой снимет, и вы будете сегодня ночью спать крепко-крепко, как младенец.
Томас внимательно прислушивался к Доминику, следил за каждым его жестом, стараясь как можно больше перенять от него, такого искусного притворщика. Ему нравилась глубоко укоренившаяся в нем природа бывшего боксера с каменным сердцем, склонность его к анархии и грабежу, несмотря на все внешние льстивые комплименты.
Томасу очень нравился один человек – Рид, добросердечный, добродушный президент текстильного концерна, с которым они в паре частенько играли в теннис. Томас всегда появлялся на площадке только с ним, несмотря на то что там слонялись многие другие члены клуба, у которых не было партнера для игры. Рид, сорокапятилетний грузный мужчина, играл довольно хорошо, и большей частью они заканчивали партии вничью. В начале игры, со свежими силами, Рид переигрывал Томаса, но потом Том брал над ним верх, когда Рида начинала одолевать усталость.
– Да, молодые ноги, молодые ноги, – сокрушался Рид, смеясь, вытирая полотенцем пот с лица, когда они после часа игры шли в душ. Они играли регулярно трижды в неделю. Рид после игры всегда угощал Томаса бутылкой кока-колы и незаметно каждый раз вкладывал ему в ладонь пятидолларовую бумажку. У него была одна странность: он всегда носил в правом нагрудном кармане аккуратно сложенную стодолларовую купюру.
– Вот такая купюра однажды спасла мне жизнь, – признался он как-то Томасу. Оказывается, он сидел в ночном клубе и вдруг там вспыхнул сильный пожар, в котором погибло очень много людей. Его привалило кучей мертвых тел, и он, лежа под ними, не мог двинуть ни рукой ни ногой. К тому же едким дымом ему обожгло горло, он не мог крикнуть, позвать на помощь. Он слышал, как пожарные-спасатели растаскивали кучу трупов, и, собрав последние силы, залез в нагрудный карман и вытащил оттуда стодолларовую купюру. С трудом подняв руку, он стал махать зажатой между пальцами банкнотой. Вдруг почувствовал, как кто-то вытаскивает из его руки деньги. Пожарник, растащив груду лежащих на нем тел, вынес Рида на свежий воздух. Тогда ему пришлось провести в больнице две недели. Он не мог говорить, но он выжил. И теперь был непоколебимо уверен в таинственной силе стодолларовой бумажки. Он советовал и Томасу при случае всегда носить стодолларовую банкноту в том кармане, из которого ему будет легче ее вытащить.
Он также рекомендовал Томасу копить деньги и вкладывать их на рынке ценных бумаг, потому что, по его словам, молодые ноги не остаются навсегда молодыми.
Но беда все же подстерегала Томаса. Она случилась, когда он проработал в клубе три месяца. Томас сразу же почуял, что-то не то, открывая свой ящик, чтобы переодеться после довольно поздней игры на корте с Брюстером Ридом. Никаких явных следов, но чутье ему подсказывало: кто-то рылся в его вещах, по-видимому, что-то искал. Бумажник торчал наполовину из заднего кармана брюк, словно кто-то впопыхах его вытащил и тут же торопливо запихнул назад. Он открыл бумажник. Четыре пятидолларовые бумажки на месте. Он добавил к ним еще пять долларов, которые получил «на чай» от Рида, и сунул бумажник в карман. В боковом кармане брюк до выхода на корт лежали три доллара с мелочью. Тоже на месте. Журнал, который он читал перед игрой. Он отлично помнил, что положил его на верхнюю полку, обложкой вверх. Теперь он лежал там же, но раскрытый.
Том вспомнил, что он хотел было закрыть свой ящик, но передумал. Если в клубе есть хоть один человек беднее меня, то пусть крадет, милости прошу! Он разделся, поставил свои спортивные туфли в ящик и, обмотав себя полотенцем, пошел в душевую, где уже с удовольствием плескался Рид.
Вернувшись в раздевалку, на внутренней стороне дверцы увидел приколотую записочку. Почерк Доминика. «Зайди ко мне в кабинет после работы. Д. Агостино».
Краткость записки, сам факт, что она появилась здесь, у него в ящике, хотя они виделись с Домиником по десять раз на дню, явно предвещали большую неприятность. Против него затевалась какая-то пакость, официально, в соответствии с разработанным планом. Ну вот, все начинается снова, подумал Томас, и внезапно ему захотелось поскорее одеться и незаметно выскользнуть из клуба, убежать отсюда раз и навсегда. Но, немного остыв, он решил повременить, не принимать поспешного решения. Томас, как всегда, пообедал на кухне, беззаботно поболтал с тренером по теннису и с Чарли в раздевалке. Ровно в десять, когда закрывался клуб, он появился в кабинете Доминика.
Доминик, сидя за столом, читал журнал «Лайф», медленно переворачивая страницы. Он, подняв на него глаза, закрыл журнал, аккуратно отложил его на край стола. Подойдя к двери, выглянул в холл, нет ли там кого, и, убедившись, что там ни души, закрыл двери кабинета.
– Садись, малыш.
Том сел, подождал, пока не сел напротив Доминик.
– Что случилось? – задал вопрос Томас.
– Многое, – загадочно ответил Доминик. – Страсти разгораются, черт подери! Меня здесь достают целый день.
– Ну и какое отношение все это имеет ко мне?
– Вот это я и собираюсь выяснить. Не будем, малыш, ходить вокруг да около. Кто-то здесь крадет деньги из кошельков наших членов. Какой-то смышленый парнишка. Он не берет все сразу, только понемногу, купюру у одного, купюру – у другого. Эти заплывшие жиром скоты настолько богаты, что толком и не знают, сколько у них денег в карманах, и если кто-то из них хватится, что в кошельке недостает десятки или двадцатки, то не сильно расстроится, подумает, что либо обронил деньги, либо неверно сосчитал в последний раз. Но среди них есть один тип, который никогда не совершает ошибок. Этот подлец – Грининг. Он утверждает, что из его ящика вчера, когда он разминался со мной, было украдено десять долларов, так вот он стал обзванивать всех своих друзей, членов нашего клуба, звонил им целый день, и вдруг все они в один голос завопили, что за несколько последних месяцев их здесь обобрали до нитки.
