Джонатан Эймс - Дополнительный человек
– Что за жизнь. Чья это вина? Моя или мира? Я знаю, что сам виноват в своих проблемах. Как большинство людей. Но мир создал меня и мои проблемы. Раньше было не так. У меня не было проблем… Я не виню людей. Они так несовершенны, и с этим ничего нельзя поделать… Куда бежать? В Риге нет таких проблем… И дело не в деньгах. Хотя все мои проблемы из-за денег. Хорошо иметь только одну проблему. Это лучше, чем духовный кризис, хотя, конечно, проблема денег есть результат духовных, психических проблем: мне никогда не нравилось работать.
– Вы работали над своими пьесами. Если мы найдем «Генри и Мэри», вы сможете ее продать.
– Самюэль Френч интересовался ею как-то. Но на нее нужно надеть обложку.
– Вы сможете купить обложку.
– Нет! Обложка должна быть где-то здесь. Я трачу деньги только на удовольствия и на штрафы из полиции.
Мы прикончили бутылку, и Генри отправил меня ненадолго прогуляться. Я шагал по Второй авеню, разгоряченный, чувствуя себя словно на бульваре. Я купил две бутылки. Мне нравилось выпивать с Генри, пьянеть и млеть от счастья в его обществе, наслаждаться его вниманием.
Когда я вернулся в квартиру, он танцевал.
– Я танцую, поэтому у меня нет вдовьего горба, как у Отто Беллмана, – прокричал он сквозь музыку. – Ты знаешь, он, может быть, и выпрямился бы, если бы мы сунули его под паровой каток или положили в постель с Лагерфельд.
Когда танцы закончились, мы открыли вторую бутылку. Мы слушали запись Эдди Кантора. Генри подпевал. Я сделал все возможное, чтобы попадать в такт, и подпевал тоже.
Когда запись кончилась, Генри предложил петь патриотические песни и спиричуэле. Пение и вино отвлекли его от зуба и налогов. Мы закусили удила и спели «Дикси», «Звездно-полосатый флаг», «Джон Генри», «Прекрасная Америка», «Парни с Зеленых гор» и «Олд мэнривер».
На середине третьей бутылки Генри перестал петь, впал в меланхолию и сказал:
– Мой друг допился до смерти. Он хотел написать пьесу, но не смог. А семейным бизнесом он заниматься не хотел. Он был гомосексуалистом, но не думаю, что это его беспокоило. Я должен позвонить его матери.
Я не знал, о ком он говорит, и спросил:
– Когда умер ваш друг?
– В 1958-м, наверное. – Он снял телефонную трубку, но прежде, чем набрать номер, сказал: – Если хочешь совершить самоубийство, напейся и позвони всем, кого знаешь в этом мире, а покончив с этим, подбей счета и убей себя. – Он набрал номер. – Я не разбудил вас?… Это Генри… Генри Гаррисон… Конечно, разбудил, но теперь вы все равно не спите… Как поживаете?… Я? Живу на грани опасности, но я к этому привык, это не так уж плохо…
Я пошел в ванную, а когда вернулся, Генри уже повесил трубку.
– Не думаю, чтобы она поняла, кто я, – сказал он. – Но она старая. Старше Вивиан. Как минимум девяносто пять.
– Когда вы говорили с ней в последний раз?
– Двадцать лет назад.
– Потрясающе, что у нее до сих пор тот же номер.
– О, у людей годами не меняются номера. Если вам попадается хороший номер, вы за него держитесь… Подумать только, я ведь даже не могу совершить самоубийство. Никого из тех, кто меня любил, нет в живых, чтобы позвонить и накрутить большой счет.
– Позвоните мне, – предложил я.
– Ты меня не любишь, – сказал Генри.
– Нет, люблю. Я вас очень люблю.
– Ты только обманываешь себя, когда думаешь, что ты такой же, как я. В противном случае жить здесь было бы невыносимо.
– Вы мне нравитесь.
Генри выпил из своего стакана, не поднимая на меня взгляда.
– Мне не нужно, чтобы я нравился, – сказал Генри. – Мне нужна любовь.
– Вам нужна любовь?
– Да. У меня финансовые проблемы, и они повлияли на ход моих мыслей.
– А если бы у вас не было финансовых проблем?
– Тогда мне не была бы нужна любовь… Величайшим проявлением любви является то, что тебе дают деньги, потому что они по-настоящему тебе помогают. Только немногие люди осознают это.
– Вам нужно что-нибудь от меня?
– Мне нужно поговорить с тобой. Ты – единственный нормальный человек из всех, кого я знаю.
Я давал ему то, что не мог дать больше никто. Я был для него единственным. Я был горд.
– Спасибо, что вы думаете, что я нормальный, – сказал я.
– Не за что.
Я никогда не чувствовал себя ближе к Генри. Я хотел бы иметь деньги, чтобы дать ему их и доказать тем самым мою любовь. Мы в молчании цедили вино. У меня возникла идея.
– Почему бы вам не попросить в долг у Вивиан Кудлип? – предложил я. – Или, может быть, она даст вам денег, когда узнает о ваших проблемах с налогами.
– Нет, это не сработает. О деньгах никогда нельзя просить. Я могу попросить ее выйти за меня замуж. Я сплю допоздна, она после полудня посещает докторов – вот день и прошел, а я был бы экипирован… но все и всегда делают ей предложения. Я не могу унизиться до такой степени.
– Может, проще быть честным и попросить в долг? Это вполне благородно.
– Любой мужчина, который честен с женщиной, – глупец.
– А как насчет мужчин, которые честны с мужчинами?
– Любой мужчина, который честен с мужчиной, – глупец.
– И после этого вы все еще думаете, что я – единственный нормальный человек из всех, кого вы знаете?
– Да, ты нормальный. Немножко старомодный, но нормальный.
«Благодарю вас, дорогой мальчик»
На следующий день Генри позвонил мне на работу. Его голос звучал так, словно он был в плохом расположении духа. Он побывал в стоматологической клинике Нью-Йоркского университета.
– Что вам сделали? – спросил я.
– Вырвали зуб. Под местной анестезией. Все лицо раздулось. Но тебе повезло. Я хочу, чтобы ты сегодня вечером проводил Вивиан на «Уилла Роджерса». После спектакля она, скорее всего, возьмет тебя в «Русскую чайную».
Сердце мое забилось. Я получил шанс стать сопровождающим.
– Вивиан не возражает против незнакомого человека? – спросил я.
– Она еще не знает. Будем ждать до последней минуты. Заберешь ее в семь часов, а позвоним мы ей в шесть… шесть тридцать. Таким образом, она просто не сможет вызвать другого рыцаря.
Я должен был явиться домой сразу же после работы, чтобы Генри дал мне все необходимые инструкции и убедился, что я подобающе одет.
Я вышел из «Терры» – был чудесный весенний вечер – и быстро направился к метро, в восторге от предстоящей мне миссии.
На нашей лестнице я наткнулся на Гершона. Его волосы были аккуратно причесаны, борода обрела кое-какую форму. Он был в брюках хаки и оксфордской рубашке. Ни – когда прежде я не видел его так хорошо одетым. Обычно он разгуливал в тренировочных штанах.
– Привет, Гершон, – сказал я.
– Привет, Луис. – Уголки губ Гершона слегка приподнялись в улыбке.
– Куда собираетесь?
– На лекцию в Фрейдовском обществе.
– Вы его член?
– Нет. У них бывают публичные лекции… один из друзей Генри подумал, что я его психоаналитик… поэтому я решил разобраться в этом вопросе.
Я кивнул, шагнул на следующую ступеньку и сказал:
– Генри плохо себя чувствует. Ему вырвали зуб.
– Люди словно машины, – заметил Гершон. – Чем старше становятся, тем в большем ремонте нуждаются.
– Да, – сказал я и направился к Генри, а Гершон двинулся на лекцию.
Когда я вошел в квартиру, Генри только что закончил говорить с Вивиан. Он солгал ей. Сказал, что должен читать лекцию в колледже, которую забыл записать в календарь. Она не рассердилась, она не возражала, если кому-то другому приходилось работать, к тому же она была заинтригована встречей с новым человеком, со мной.
Я принял душ, побрился – второй раз за день – и оделся. Я надел свою лучшую белую английскую хлопчатобумажную рубашку, синий шелковый галстук, серые шерстяные брюки и блейзер. Потом аккуратно причесал волосы с витаминным маслом и вычистил зубы.
– Исключительно презентабельно, – похвалил меня Генри.
Инструктаж состоял в следующем: следить за миссис Кудлип все время, словно ястреб, не обсуждать условия, в которых мы живем, и не сознаваться в том, что я видел второй акт «Уилла Роджерса»; она должна чувствовать, что облагодетельствовала меня. В дверях я сказал:
– Благодарю вас за предоставленную возможность. Я в совершеннейшем восторге.
– Да, такое бывает в первый раз, – отозвался Генри.
Я взял такси до дома Вивиан, который располагался на Сорок восьмой улице, между Третьей и Второй авеню. Генри рассказал мне, что все дома на Сорок восьмой и Сорок девятой улицах выходят задними дворами в частный сад длиной в квартал, который называется Тертл-Бэй. Вивиан владела этим садом вместе с Кэтрин Хепберн и Стивеном Сондхеймом. Это был один из самых фешенебельных районов Нью-Йорка.
Я уже готов был позвонить в дверь миссис Кудлип, как вдруг подумал, что прекрасным жестом для начала были бы цветы. Генри говорил мне раньше, что розовые рыцари приносят розы. Я приехал на несколько минут раньше, так что успел сбегать на угол Сорок девятой улицы, но розы там были слишком дорогими. Я же был дешевым рыцарем, поэтому купил несколько чудесных лиловых ирисов за четыре доллара.
